Александра Маринина - Ангелы на льду не выживают. Том 1
– И давно? – с надеждой спросил Роман.
Ему так хотелось услышать, что Марченко находится в больнице совсем недавно, всего несколько дней…
– Второй месяц уже, – ответила девушка.
Но он все еще продолжал надеяться. Во-первых, вдова Аникеева утверждала, что Гера не ходит на свидания, из чего можно было сделать вывод, что с личной жизнью у него «пусто-пусто», а тут девушка, да в его квартире… Значит, Аникеева ничего толком о самом Гере не знает. И если у него и были какие-то нехорошие побуждения, то о них она тоже вполне может не знать. А во-вторых, люди, которые так долго лежат в больнице, очень часто имеют возможность свободно передвигаться. Острый период давно миновал, идет восстановление, реабилитация, больной на ногах, ходячий, и при множестве заболеваний человек в такой ситуации вполне может куда-то отлучиться из палаты. Причем надолго. И особенно в вечернее или ночное время.
– А вы ему кто? – поинтересовался Дзюба. – Невеста?
– Да вы что! – фыркнула девушка. – Какая невеста? У Геры вообще нет невесты. Я его сестра.
Не сошлось… Но это ничего, подбодрил себя Роман, не сошлось только в одной позиции, есть еще вторая. Выяснив у девушки, в какой больнице находится ее брат, Дзюба отправился в институт травматологии.
Однако и здесь его ждала неудача. Гера Марченко, бывший ученик Николая Никитича Аникеева, лежал на вытяжке. Не могло быть и речи о том, чтобы встать и дойти хотя бы до туалета, не говоря уж о поездке в другую часть города и возвращении назад. Нет, быть исполнителем убийства Михаила Болтенкова этот парень никак не мог. Но все равно имело смысл с ним поговорить.
– Как ты думаешь, мог кто-нибудь из бывших учеников Аникеева попытаться отомстить за смерть своего тренера?
Гера задумался, потом смущенно улыбнулся.
– Вряд ли.
– Почему? Откуда такая уверенность?
– Ну, смотри: те, кто тренировался у Никитича в тот момент, когда все случилось, еще совсем дети, их отбрасываем сразу. Те, кто ушел из спорта давно, про Никитича вообще забыли, им по барабану.
– Но ты же не забыл, – заметил Дзюба.
– Ну, я… Я – это не пример, – Гера смутился еще больше. – Те, кто ушел от Никитича, но не ушел из спорта и продолжает кататься у других тренеров, тоже в мстители не годятся.
– Почему? – настойчиво повторил свой вопрос Дзюба.
– Потому что спортсмены вообще не по этой части, пока они в активном спорте. У нас все мозги заточены только на катание, мы почти ни о чем другом думать не можем. Ты пойми, отсев происходит постоянно, фигурное катание – занятие тяжелое, травматичное, нагрузочное очень. И те, кто не может это выдержать или у кого способностей нет, уходят со льда рано. Если человек продолжает тренироваться в восемнадцать-двадцать лет, то это уже спорт высших достижений, а там объем тренировок такой, что хорошо, если вообще дышать успеваешь. В голове почти ничего нет, кроме льда и коньков. Знаете, как фигуристы сами про себя говорят? «Мы учимся писать ногами, а читать вообще ничем не учимся».
– Ты все время говоришь «мы, нас», – заметил Роман. – Но ведь ты давно не катаешься.
– Ну и что? – спокойно ответил Марченко. – Я все равно рядом, я же со всеми ребятами отношения поддерживаю. Со всеми, с кем вместе катался. Так что я полностью в теме.
Прежде чем окончательно признать поражение на линии «Гера Марченко и месть за травлю Аникеева», Дзюба зашел поговорить к лечащему врачу Геры. Тот подтвердил, что парень ни при каких обстоятельствах не мог никуда выйти ни вчера, ни неделю назад, ни даже две недели назад.
Роман вздохнул, зашел в ближайшую забегаловку, быстро поел и отправился назад, в дом, где жил арестованный по подозрению в убийстве Валерий Петрович Ламзин.
* * *Подавая следователю Баглаеву ходатайство о допросе двух новых свидетелей – вдовы Николая Никитича Аникеева и его ученика Геры Марченко, адвокат Виталий Кирган на успех особо не рассчитывал. И оказался прав.
– О чем эти лица могут дать показания? – недовольно осведомился Тимур Ахмедович. – Они могут подтвердить алиби Ламзина? Или они видели своими глазами, кто стрелял в потерпевшего?
– Не то и не другое. Они могут рассказать об очень некрасивой истории, главным героем был как раз наш потерпевший, Михаил Болтенков. И есть люди, которые очень хотели бы отомстить ему.
– Уважаемый… – следователь поискал глазами визитку Киргана, которую засунул куда-то между страницами настольного ежедневника, – Виталий Николаевич, по этой земле ходят сотни, если не тысячи людей, которые имеют основания не любить и меня, и вас. Некоторые из них хотели бы, вероятно, свести с нами счеты. Но у меня нет никаких оснований допрашивать их о чем бы то ни было.
– Не готов с вами согласиться, – быстро возразил Кирган. – У нас есть потерпевший. И есть версия о том, что он был убит из-за личных неприязненных отношений. Вы рассматриваете только один-единственный конфликт с участием Болтенкова, я же пытаюсь доказать, что таких конфликтов, даже, может быть, более серьезных, достаточно много, и предлагаю следствию рассмотреть и другие версии тоже. Болтенков ложными обвинениями в педофилии довел до смертельного заболевания тренера Аникеева. И я вношу ходатайство о допросе вдовы Аникеева, а также его ученика, который остался предан семье своего тренера и постоянно общается с вдовой.
Кирган знал, что получит отказ. Но ему важно было посмотреть, в какой форме и каким тоном это будет сделано.
– Хорошо, – кивнул Тимур Ахмедович, – давайте ходатайства, я рассмотрю их, как положено, в трехдневный срок и вынесу решение. Но, уважаемый Виталий Николаевич, буду беречь ваше время и силы, поэтому говорю сразу: я вынесу решение об отказе. Ваше ходатайство удовлетворено не будет.
Кирган, подавая следователю по два экземпляра ходатайств, грустно улыбнулся и покачал головой.
– Как сказал бы незабвенный Юлиан Илларионович Меринг, «однако, плюха». Жаль, жаль, что мы не достигли в данном вопросе взаимопонимания.
Глаза Баглаева внезапно блеснули, скучное лицо оживилось.
– Он вам тоже читал? Удивительный старик! Говорят, все еще выходит в аудиторию.
Юлиан Илларионович Меринг, старейший профессор юрфака, читавший курс истории государства и права, был стариком с отменным чувством юмора и постоянно украшал свои лекции цитатами из Островского, пьесы которого знал, наверное, наизусть. Его пленяла музыка бытовой речи девятнадцатого века, и многие словосочетания, употребленные не единожды, прочно осели в головах у студентов.
– Читал, читал, – подтвердил адвокат. – У меня с тех пор самым любимым выражением осталось «наши обстоятельства в упадке». Как раз к случаю, вы не находите?
– Нахожу, – лицо Баглаева снова стало скучным и серьезным.
По одному экземпляру каждого ходатайства он положил в дело, на вторых поставил свою подпись и вернул адвокату.
– Не пытайтесь склонить меня на свою сторону упоминанием о наших с вами преподавателях. И если уж вспоминать цитаты, наиболее часто употребляемые уважаемым профессором Мерингом, то я приведу ту, которую каждый студент слышал хотя бы раз, в основном во время зачетов и экзаменов: «Меня не то что уговорить – в ступе утолочь невозможно». Надеюсь, помните?
– Помню, – рассмеялся Кирган. – Заодно хотел спросить: что это вы меня совсем не вызываете? Неужели никаких следственных действий с участием моего подзащитного не проводится?
Вопрос был риторическим: Виталий Николаевич исправно посещал Ламзина в следственном изоляторе и прекрасно знал ответ. Но опять же, надо прощупать почву.
– Будет необходимость – вызову, – сухо ответил Тимур Ахмедович. – Пока такой необходимости не возникало. Проводятся оперативные мероприятия.
– А ознакомление с заключениями экспертов? По гильзе, по одежде. Неужели еще не получили?
– Заключения есть, – не стал скрывать следователь, – но без исследовательской части, только выводы. Вы должны понимать, что подготовка полного текста заключения, с которым я обязан ознакомить вашего подзащитного, требует немалого времени. Вот когда все будет готово – милости прошу.
– Понял, – весело проговорил адвокат. – Значит, нет?
– Значит, нет, – твердо сказал Баглаев. – У вас все?
– На сегодня – да. Засим разрешите откланяться.
Настроение у Киргана ничуть не испортилось. Отказ следователя в удовлетворении ходатайства адвоката – дело настолько обычное, что иногда даже удивляет, если происходит наоборот. Ромка Дзюба – парень толковый, с хваткой, и если он сказал, что реальных кандидатов на роль мстителя по конфликту между Болтенковым и Аникеевым нет, то нечего и огород городить, версия эта, вероятнее всего, тухлая. Однако из короткого разговора со следователем Виталий вынес немало полезного для себя. Во-первых, Баглаев как-то особенно трепетно чтит уголовно-процессуальный закон. Во-вторых, он не стремится показать, кто здесь главный, а кто так, на паперти с протянутой рукой. В-третьих, Тимур Ахмедович явно не из тех, кто пытается создать видимость активной работы над уголовным делом и при отсутствии реального движения набивает «корки» многочисленными документами, от которых ни холодно ни жарко, но зато у дела вид солидный, и сразу понятно, что следователь не баклуши бьет, а землю носом роет вместе с операми. Если начальство спросит – как говорится, «есть что не стыдно показать». В-четвертых, он не склонен к панибратству и к сокращению дистанции по любому поводу. В-пятых, у него хорошая память. И в-шестых, ему явно не чужд вкус настоящего русского языка. Блеск в глазах следователя и оживление при упоминании цитат из Островского говорили об этом совершенно однозначно. Ну что ж, информации вполне достаточно, чтобы в дальнейшем выстраивать отношения более продуктивно.
