Нина Васина - Женщина–апельсин
– С меня хороший обед, – сказала она.
– Хорошие обеды сейчас большая редкость, хотя я знаю одно местечко, правда, туда даму приглашать неудобно…
– Что, закрытый мужской клуб?
– Нет, это квартира одного поляка, – Король замолчал и уставился сквозь стеклянную дверь на улицу.
Сначала на лице его было недоумение, потом злость.
Ева проследила за его взглядом и увидела огромную блестящую похоронную машину-катафалк, всю украшенную искусственными цветами и лентами. Возле машины толпились зеваки.
– Вот что, – решился Король и оттащил Еву от двери, – я не успел кое-что сказать тогда, на допросе. Вы так быстро свернули наш разговор. Вы знаете, что такое «Мохнатый»?
– Это кличка?
– Нет, то есть это что-то вроде клички, но универсальной. «Подсадить Мохнатого» – вам ничего это не говорит?
Ева смотрела удивленно.
– Хотя, конечно, вы молоды. Это жаргон, «подсадить Мохнатого» – значит заменить где-нибудь в нужном месте работника своим человеком. Раньше в каждой хорошо организованной банде были свои Мохнатые. Делалось это так. Допустим, надо брать банк, в банке уже есть свой человек. Ограбление либо назначается на его смену, либо Мохнатым подменяют «внезапно заболевшего» работника. Потом Мохнатый исчезает, конечно, получив свою долю. Он уезжает обычно в другой город и устраивается работать по специальности в другой банк.
– Подсадной человек! Я так и думала, – задумчиво кивнула Ева.
– А теперь мне пора, – Король надел шляпу, которую до этого прижимал к груди, вздохнул и вышел на улицу.
Из роскошного катафалка вылез огромный безобразный человек. На шее у него висел яркий похоронный венок, на черной ленте золотом было написано «Мир и покой тебе, Король!».
Король поднял воротник пальто и стал быстро уходить. Толстяк замахал руками и закричал, потом неуверенно побежал за Королем. Через несколько метров он запыхался, развернулся и побежал к машине. Когда он разворачивал катафалк, Ева вышла на тротуар и наблюдала вместе с собравшимися зрителями это представление.
– Король! Подожди, это я! – кричал толстяк, высунувшись в окно. – Ну что ты, в натуре, это же была шутка! Садись, у меня для тебя очень удобный гроб в салоне! Ну хватит! Садись ко мне, я тебя с утра жду! Садись, а то пристрелю! – приказал толстяк, поравнявшись с Королем, когда его уже не слышали зрители.
Дождавшись полуночи, Стас встал и пробрался на кухню. Днем он опрокидывал по несколько рюмочек водки под поцелуй Натальи и по ночам стал потихоньку тешить свою дремлющую артистическую натуру прекрасным виноградным вином «Шато-Бэрле», бутылку которого он на всякий случай запрятал за один из холодильников.
– Держать такое вино в холодильнике! О, варвары!.. – простонал Стас, устроившись поудобней у окна и наполняя высокий тонкий фужер.
Свет Стас не зажигал, ночь выдалась ясная. Стас терпеливо ждал, когда выведут гулять белую лошадь. Из налитого бокала пахнуло терпким запахом нагретого винограда.
– Словно ожидание счастья… Запах ожидания счастья, – сказал Стас, рассматривая сквозь золотую жидкость луну в окне.
Послышались шаги, и в кухню вошел большой пузатый человек, от него пахнуло холодным запахом улицы и прелых листьев.
– Что пьешь? – спросил вошедший. Не зажигая света, он открыл холодильник, на минуту осветилось его уставшее лицо с набрякшими веками и хорошо отработанной парикмахером трехдневной щетиной.
– Пью отличное вино. Французское…
– Триста долларов бутылка, – заметил гость, подойдя поближе.
Он сел у стола, Стасу неудобно было сидеть к нему спиной. Развернув стул, Стас поднял бокал.
– Ваше здоровье!
– А что ты тут вообще делаешь?
– Пью вино потихоньку, а то меня эта водка уже замучила. Если бы не сладкая закуска. В рот бы не брал.
– Сладкая, значит, закуска… – задумчиво проронил гость и выпил водки.
– Вам не повезло, – отметил Стас, – меня в этот момент Наталья целует взасос.
– Ну, может, это тебе не повезло.
– А скажите, вы здесь работаете? Вы никогда не видели белую лошадь, ее почему-то прогуливают по ночам, а днем ее нигде нет.
– Загадка, – согласился Федя и посмотрел в окно. – Я тоже ее один раз видел, и тоже никто ничего не знает.
– Сейчас пробежит!.. – Стас уставился в окно.
Федя подошел к нему поближе и тоже наклонился к окну.
Воздух за окном сделался неподвижным, словно луна обволокла все расплавленным стеклом и заморозила. Ветки деревьев не шевелились, не было видно ни одного охранника, никого вокруг. Федя задержал дыхание и замер, когда далеко у ограды по посеребренной легким морозом траве пробежал карлик, ведя за собой лошадь.
Выдохнули Стас и Федя одновременно.
– Красота, – произнес Стас мечтательно.
– Ничего, – согласился Федя.
Они выпили каждый свое.
– А ты хорошо знаешь здешнего хозяина? – спросил Стас.
– Да так… Немного.
– А я думаю, что его не существует. Я тут решил, если отсюда выберусь, сделаю фильм, настоящий. Героя привезут по приказу одного авторитета в загородный дом, он там будет жить… жить… Нет, глупо рассказывать фильму. Главное заключается в том, что никакого авторитета не существует.
– Как это? – не понял Федя.
– А он давно помер, только его приближенные это скрывают, чтоб не было разборок. Да это не суть, понимаешь. Обстановка, лошадь в полночь, вино – вот это надо показать. Хозяйку…
– Хозяйку – да. Они с хозяином тридцать лет женаты.
– Какая разница!
– Какая! Вот будет у тебя жена тридцать лет греть постель, чесать пятки, парить в баньке, петь песни на ночь, а потом – раз! И перестанет. Тогда поймешь, какая разница.
– Да нет же, в моей фильме это отстраненный образ!
– Твоему фильму не хватает жизни, – задумчиво заявил Федя.
– Жизнь – это иллюзия, – возразил Стас.
– Нет, без балды, не хватает острых ощущений, я тут как раз подумал… Вот если тебя, к примеру, выпороть плетьми, а?
– За что? – спросил обеспокоенно Стас.
– За что! За это самое…
– Я думаю, что меня привезли для работы, снять чего-нибудь или муляж сделать, – уговаривал себя Стас.
Федя, кряхтя, наклонился под стол и достал кусок воска. Вплавленное кольцо отковыряли, в этом месте был четкий круглый отпечаток.
– Что это получилось? – Федя вертел воск неосторожно, плоская фигурка сломалась.
– Это была Италия, – сказал Стас. – Все в этом доме странно. Италия получилась, как из карты вырезали. А может, просто сапог получился, а мы намудрили.
Наступил день побега.
Волков договорился насчет машины еще позавчера, но с утра назначенного дня начал нервно звонить в автоколонну и переспрашивать, пока рассерженная диспетчер не предложила забрать ее не в десять, как он заказал, а сразу в восемь. И Волков решил, что лучше всего так и сделать.
Как только Волков выехал из автоколонны, он попросил остановить машину в первом же переулке, достал деньги и удостоверение. И то и другое он показал удивленному шоферу и предложил ему до обеда где-нибудь погулять, а в двенадцать встретиться здесь же и расстаться друзьями.
Шофер пристально вгляделся в маленькую фотографию Волкова, потом почесал затылок и вылез из машины в полном недоумении. Он постоял немного, опять поднялся на подножку, взял забытую куртку и спросил на всякий случай:
– Мужик! А у тебя права есть? Ты, вообще, водишь?
– Да расслабься ты и помоги органам, – ответил Волков и уехал.
Машину Волков оставил недалеко от больницы, прошел в больничный двор и нашел вход в прачечную. Еще полчаса ушло на то, чтобы найти человека, который отвечал за привоз белья.
– Тут дело такое, – охотно объяснила ему худая нервная женщина в белом халате, – наша машина ездит, наша. Мы ее наймаем на пять дней в месяц, она и с бельем ездит, и за лекарствами, когда надо, и мебель возила. Сейчас ее нет, скоро будет. А с тюрьмой была одна морока, то у них нет машины, то привезут не в тот день. Теперь как делаем: шофер как бы наш, а когда белье загрузят в тюрьме, с ним едут до нашей больницы двое ихних охранников. И чего едут, спрашивается? Шмонай у себя сколько хочешь, да? Но едут, ничего не делают, контейнеры сгрузят вот сюда, я по бумажке черкану – и до свиданья. Уходят сами, а когда и эта же машина подбросит. А шофер у нас все один, Коля, длинный такой, как жердь, знаешь? Ну, счас увидишь. С ним и поговори. Только ты это… Сначала мы загрузим машину своим чистым бельем, у нас еще интернат стирает, везем туда, а уж потом в тюрьму едем. И по документам все так, все отмечено. Прачечная, видишь, городская отказалась и от интерната, и от тюрьмы. Туберкулез. Вроде как в больнице должна дополнительная дезинфекция проводиться, да где там…
Волков попросил посмотреть накладные. Многозначительно хмыкнув, он сказал, что сам отдаст их шоферу.
Волкова не интересовала машина. Только ее номера. Он быстро несколько раз повторил про себя цифры и буквы, когда из крытого подъехавшего фургона вышел длинный, словно изломанный, худой мужик с сигаретой в углу рта.
