Йорген Брекке - Царствие благодати
Он с минуту размышлял, не стоит ли ей рассказать о Сильвии Фрейд и напыщенном академике в отеле «Принсен», но в итоге оставил эту идею. Шеф, конечно, права: сейчас главное — Ваттен.
Глава двадцать пятая
Судебный патологоанатом Киттельсен из больницы Святого Олафа был доктором старой закалки, сутулым и дотошным. Он никогда не шутил, не отвлекался на болтовню и всегда говорил только по делу. Словом, врач как раз во вкусе старшего следователя Синсакера. Хотя заглядывать к Киттельсену в кабинет, чтобы выслушать устный рапорт, ему приходилось не часто. Обычно он ограничивался чтением письменных заключений, приходивших прямо в участок. Киттельсен никогда не говорил больше или меньше того, что написано в рапорте, и расспросы, как правило, не добавляли информации. Но теперь они расследовали необычное преступление. С трупом проделали столько всего, что Синсакер не сомневался: Киттельсен мог бы написать о нем целую книгу.
— Киттельсен, сообщите мне самое главное, — сказал он, садясь на стул возле письменного стола патологоанатома. Его кабинет располагался в новом здании, в лабораторном центре отделения патологии и генетики больницы Святого Олафа. Киттельсен в современную обстановку кабинета не вписывался; стол в форме сердца плохо сочетался с прямоугольным образом жизни своего хозяина. Чтобы хоть как-то примириться с окружающей обстановкой, Киттельсен перенес сюда из своего прежнего обшарпанного кабинета самый важный реквизит. Из темного угла комнаты на Синсакера оценивающе смотрел знакомый скелет — на его, скелета, вкус, кабинет вообще освещался слишком ярко. Пожелтевшие анатомические схемы частично закрывали свежепокрашенные стены. Взгляд Синсакера непроизвольно остановился на плакате, висящем за спиной у Киттельсена. Плакат представлял собой черно-белое анатомическое пособие. Синсакер не мог точно сказать, когда его изготовили, но определенно не в нашем столетии. Скорее всего оно являлось факсимильным воспроизведением старинной гравюры на меди. Гравюра изображала со спины тело сидящей по-турецки женщины — она была привязана за шею веревкой. Позвоночник слегка изогнут, зрителю видно одно бедро — естественная, немного вызывающая поза живой молодой женщины. Всю кожу с этого тела удалили, а сзади оставили висеть слой подкожного жира, снятого с ягодиц, будто какие-то не до конца отсоединенные провода. Похоже на стриптиз, но очень зловещий. Все мускулы на обнаженной спине пронумерованы, чтобы подчеркнуть: это делается ради науки. Держать на стене изображение человека со снятой кожей во время расследования такого убийства вдруг показалось Синсакеру ужасной бестактностью со стороны Киттельсена. Но, подумав, он пришел к выводу, что анатомическое пособие скорее всего служит Киттельсену уже очень долго и он просто перестал обращать на него внимание.
— Самое главное… — Киттельсен жевал губами так долго, как только позволяла его деловая натура. — Об итогах исследования спермы я уже доложил. Мои анализы показывают: сперма попала в тело жертвы задолго до того, как ее убили.
— За сколько примерно времени до убийства?
— Основываясь на том, в каком месте влагалища были обнаружены остатки, какое количество семенной жидкости оказалось абсорбировано стенками, и принимая во внимание другие показатели, я могу предположить, что за час или два. Возможно, больше.
— То есть человек, занимавшийся с ней любовью, возможно, ее не убивал? — обрадованно спросил Синсакер, сам хорошенько не понимая, чему так радуется.
— Делать подобные заключения я целиком и полностью предоставляю вам, — сухо ответил Киттельсен. — Я только сообщаю, что мы обнаружили. Еще могу сказать следующее: тот, кто убил, обезглавил и удалил кожу с тела Гунн Бриты Дал, возможно, проделывал такое и раньше. Но я бы не назвал предполагаемого убийцу профессионалом. Для хирурга разрезы слишком грубые и сделаны в странной рубящей манере. Кожа и большая часть головы удалены уже после того, как жертва скончалась.
— Большая часть головы?
— Да, причиной смерти с высокой степенью вероятности явилось перерезание горла, выполненное в первую очередь. Жертва умерла сразу, но убийце потребовались дополнительные удары, чтобы отделить голову от тела. Он, несомненно, пользовался несколькими разными инструментами. Чтобы перерубить шейные позвонки, он взял маленький топор или исключительно тяжелый нож. Но вышеупомянутый убийца наверняка опробовал и другие приспособления. Вы спрашивали о главном. Главное, несомненно, вот. — С этими словами Киттельсен выудил из алюминиевого поддона, стоявшего у него на столе, темный металлический фрагмент.
— Что это? — Синсакер почувствовал, как быстро забилось его сердце — едва ли сердце патологоанатома Киттельсена хоть раз в жизни билось с такой же скоростью.
— Это металлический фрагмент.
— А вы не можете сообщить мне что-нибудь не столь очевидное?
— Я обнаружил его между двумя оставшимися шейными позвонками. Могу предположить, что при попытке перерубить позвоночный столб один из инструментов сломался и обломок застрял в тканях. Тогда убийца взял другой инструмент и завершил работу, сдвинув место разреза немного выше.
— То есть это обломок одного из ножей, которыми пользовался убийца?
— Да, если моя догадка верна.
— А что еще вы можете сказать об этом фрагменте?
— Ну нет, подобный анализ должны проводить люди, которых специально для этого готовили. — Доктор достал прозрачный пакет, поместил в него кусочек металла, закрыл пакет и протянул Синсакеру. — Но если мне позволено будет выступить с предложением, я бы посоветовал показать его археологу.
— Зачем?
— Затем, что это не нержавеющая сталь, — сказал Киттельсен сухо и поднялся, намекая на окончание беседы.
* * *— Исходя из качества стали и того немногого, что видно из формы обломка, я могу сказать, что этот нож изготовлен не позднее восемнадцатого века. Скорее всего его почти всегда смазывали и бережно с ним обращались, поскольку он в удивительно хорошем состоянии. Если за ним ухаживали профессионально, он может быть еще старше, но едва ли ему больше пяти сотен лет.
Йенс Дал наконец оторвался от микроскопа и теперь стоял перед старшим следователем Синсакером в полный рост.
Супруг покойной Гунн Бриты Дал согласился встретиться с Синсакером у себя в кабинете в Музее естественной истории. По телефону следователь объяснил ему, в чем дело, заверил, что экспертиза неофициальная и в случае отказа анализ поручат кому-нибудь еще. Но ему, Синсакеру, хотелось бы задать еще несколько других вопросов. Выпив кофе и перекусив булочкой в столовой больницы Святого Олафа, старший следователь прибыл в музей. Дал, чисто выбритый и с капельками пота на лбу, уже находился у себя в кабинете и готовился его принять. Время шло к часу дня, и температура за бортом достигла двадцати четырех градусов. Увидев кончик ножа, который ему принес Синсакер, Йенс Дал вскинул брови.
— Этот фрагмент точно из стали, которая есть не что иное, как сплав железа с углеродом. Но сталь выплавляют со времен античности, и история знает разные ее составы. Поэтому стальной нож мало о чем нам говорит. Детальный анализ состава мог бы сказать больше. Например все современные стальные сплавы будут содержать разные примеси. Чтобы сделать сталь более прочной, в сплав добавляют хром. В так называемой хирургической, нержавеющей стали содержится минимум одиннадцать процентов хрома, а также никель. Я могу с достаточно высокой долей достоверности утверждать, наш фрагмент не из хромоникелевой стали. Однако если вы хотите определить точный возраст, вам потребуется провести радиоуглеродный анализ. Я могу это устроить, но на него потребуется время.
— Подобные серьезные исследования улик должны проводить наши собственные криминалисты, — сказал Синсакер. — Пока мне нужна быстрая приблизительная оценка. А не подскажешь, откуда может происходить подобный нож?
— По такому маленькому фрагменту, разумеется, невозможно определить, к какому типу он относится. Может быть, охотничий или мясницкий. В то время почти у каждого мужчины на поясе висел нож. Поскольку мы видим острие, можно предположить, что это не нож для бритья. Но тем не менее он мог принадлежать и брадобрею.
— Почему ты так думаешь?
— В эпоху, о которой мы говорим, самым широким ассортиментом ножей, пил и сверл владели обычно именно цирюльники. Они занимались не только бритьем усов. Брадобрей мог выполнять и работу хирурга, и работу палача. Так сказать, специалист широкого профиля, ножевых дел мастер. В южной Европе вскрытия трупов узаконили еще в пятнадцатом веке, и в каждом следующем столетии эта процедура становилась все более и более востребованной. Так вот, в университетах южной Европы учебную некропсию проводил, как правило, именно цирюльник, а профессор, который считался специалистом по анатомии, стоял в это время на кафедре и читал лекцию. Часто случалось, что обнаруженное цирюльником не соответствовало тому, о чем говорил лектор, опиравшийся в своем знании на древние и авторитетные источники. Конечно, в спорных случаях прав всегда оказывался профессор. — Йенс Дал усмехнулся.
