Честер Хаймз - И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть
Могильщик задумался: не было ли убийство совершено из ревности?
— Ты считаешь, управляющий — старик? А из ревности он не мог убить африканца? А может, он обнаружил, что африканец и его жена что-то против него замышляют?
— Вряд ли. Насколько я понимаю, Гас — человек немолодой. А старики, известное дело, редко идут на риск.
— С чего ты это взял?
— Как бы то ни было, вопросов тут чертова прорва, — сказал Гробовщик.
Не сговариваясь, они сделали шаг в сторону трупа. Переступив через лужу крови, Гробовщик скорчил гримасу, щека у него начала подергиваться.
Могильщик поднял руку африканца, держа ее двумя пальцами, большим и указательным, за запястье. Поднял и уронил. Хотя кровь свернулась, тело еще не окоченело.
— Чем это можно объяснить? — спросил Гробовщик.
— Возможно, тем, что сейчас очень жарко. В такую жару трупное окоченение наступает далеко не сразу.
— А может, все дело в том, что его недавно убили?
Они переглянулись, пораженные одной и той же мыслью. Казалось, из окна пахнуло ледяным холодом.
— Думаешь, своим приходом он помешал поискам? И поэтому его замочили?
— Похоже, — сказал Гробовщик.
— А раз так, когда мы пришли, убийца мог еще поиски не закончить…
— Или убийцы. Их ведь могло быть несколько.
— А значит, они, и это вполне вероятно, прячутся где-то здесь, в подвале.
Гробовщик ответил не сразу. По его лицу пробежала судорога, начался тик.
Несколько секунд они простояли неподвижно, затаив дыхание и напряженно вслушиваясь в тишину. С улицы доносились едва слышный шум машин, далекая корабельная сирена — тысячи приглушенных, неразличимых звуков огромного города, которые обычно не замечаешь. Над головой застучали по коридору женские каблучки, загудел подымающийся наверх лифт. А в подвале было тихо: на солидной Риверсайд-драйв были в основном жилые дома, и в этот час большинство жителей, взрослые и дети, разошлись на обед.
И Могильщик и Гробовщик пытались представить себе расположение подвала, в котором они были всего один раз. Спустившись сюда ночью, они обратили внимание, что прачечная находится справа от заднего входа и выходит в коридор, идущий параллельно задней стене здания. За дверью, ведущей в прачечную, был лифт, затем — подымавшаяся в передний холл лестница, дальше — вход в мастерскую и, наконец, дверь в квартиру управляющего, а напротив тянулась белая глухая оштукатуренная стена кладовой, вход в которую находился с противоположной стороны. Был в доме и задний холл — он, по всей видимости, шел параллельно переднему вдоль всего дома и соединялся с ним боковыми проходами. Оба детектива заметили также, что за передним холлом находится дверь в котельную.
— Будь я вооружен, я бы чувствовал себя куда увереннее, — признался Могильщик.
— А у меня такое чувство, что мы с тобой делаем из мухи слона, — откликнулся Гробовщик.
— И все-таки давай примем меры предосторожности, — сказал Могильщик. — Человек, который перерезал этому парню глотку, шутить не любит.
Гробовщик снял цепь с ручки двери, приоткрыл дверь и выглянул наружу.
— Смех, да и только, — сказал он. — Вроде бы считаемся не робкого десятка, а боимся высунуть голову в коридор одного из самых благополучных жилых домов города.
— По-твоему, это тоже признак благополучия? — хмыкнул Могильщик, показывая пальцем на запекшуюся кровь. — Посмотрим, как ты будешь смеяться, если тебе отстрелят голову.
— Черт, не можем же мы сидеть взаперти, точно крысы в подвале, — сказал Гробовщик и широко распахнул дверь.
Могильщик отскочил в сторону и прижался спиной к стене, а Гробовщик остался стоять в дверном проеме.
— Ты напоминаешь мне испанского капитана у Хемингуэя, — с отвращением процедил Могильщик. — Этот капитан вообразил, что все солдаты противника погибли, и решил атаковать блиндаж в одиночку. При этом он бил себя в грудь и громко кричал: «Выходите!», чтобы доказать, какой он смелый. И знаешь, чем это кончилось: один из солдат вылез-таки из блиндажа и убил его наповал.
— Посмотри сам, похож этот коридор на вражеский блиндаж? — засмеялся Гробовщик.
За дверью в обе стороны тянулся ярко освещенный, чисто вымытый и абсолютно пустой коридор с белыми оштукатуренными стенами. Дверь в прачечную была открыта, а двери в мастерскую и котельную закрыты; из-за расположенной под потолком вентиляционной решетки не раздавалось ни звука. Тихо, как в склепе. Мысль о том, что где-то здесь в засаде притаились убийцы, показалась Гробовщику смехотворной.
— Пойду посмотрю, что там делается, — сказал он, выходя в коридор.
Но Могильщик был по-прежнему настороже.
— Не ходи, ты же невооружен. — И тут его осенило: — Давай-ка лучше пошлем на разведку собаку.
Гробовщик с грустью посмотрел на раненое животное.
— С таким намордником она и мухи не обидит.
— Это поправимо, — сказал Могильщик, подошел к собаке, снял с нее намордник и отстегнул цепь.
Затем он вытолкнул собаку в коридор, но та повернула к нему морду и жалобно на него посмотрела — просилась обратно в квартиру. Тогда Могильщик осмотрелся по сторонам, в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы бросить, но все вокруг было перепачкано кровью, поэтому он снял шляпу и швырнул ее в противоположный конец коридора, под дверь котельной.
— Взять! — приказал он.
Но собака почему-то поджала хвост и, повернувшись, затрусила на кухню. Слышно было, как она лакает воду из блюдца.
— Надо бы позвонить в полицию, — сказал Могильщик. — Телефон в квартире есть, ты не обратил внимания?
— Есть. На кухне.
— Нет, там внутренний.
Гробовщик вышел в коридор и осмотрелся.
— Вон у той двери телефон-автомат. У тебя есть десять центов?
Могильщик порылся в карманах:
— Да, нашел.
Это был телефон-автомат старого образца, с трубкой, подвешенной к стене на высоте пяти-шести футов. Могильщик зашел за угол, поднял трубку и бросил монету, а затем приложил трубку к уху в ожидании длинного гудка.
— Пойду в мастерскую, запасусь парочкой гаечных ключей или какими-нибудь еще тяжелыми предметами, — сказал Гробовщик, направляясь к мастерской.
— А не лучше ли подождать, пока приедет полиция? — буркнул через плечо Могильщик.
Но Гробовщика трудно было переспорить. Он распахнул дверь в мастерскую и заглянул внутрь, шаря рукой по стене в поисках выключателя.
Удар был такой силы, что ему показалось, будто у него в голове разорвалась бомба.
Услышав длинный гудок, Могильщик поднес указательный палец правой руки к цифре «семь» на телефонном диске, но тут до него донесся глухой звук, какой бывает, когда бьют тупым предметом по черепу. Ошибиться Могильщик не мог: этот звук он слышал далеко не впервые. Он резко повернул голову и прислушался: за ударом последовало вроде приглушенного хлопка.
Поворот головы его и спас: пуля, которая должна была попасть ему в висок, попала в телефонную трубку и вдребезги разбила ее, сам же Могильщик отделался ожогом — ему опалило затылок.
Гангстеру следовало отдать должное: огнестрельным оружием он владел виртуозно. Стрелял он из «деринджера», короткоствольного крупнокалиберного револьвера с отпиленным стволом и глушителем, из такого же, которым был вооружен убитый Святым толстяк. Услышав, как Гробовщик открывает дверь в мастерскую, он вышел из котельной и прицелился Могильщику в голову, подложив под дуло локоть левой руки. А поскольку из «деринджера» промахиваются даже самые меткие стрелки, в левом кулаке у него на всякий случай был зажат полицейский кольт 38-го калибра.
У Могильщика разом онемели левая рука и вся левая сторона лица — ощущение было такое, будто его ударил копытом мул. Но контужен он не был. В следующую секунду он рванулся вперед, точно вылетевшая из часов пружина, и, согнувшись в три погибели, метнулся к открытой двери в квартиру управляющего.
На гангстера он даже не взглянул: его глаза, ум, напрягшиеся мышцы, все пять чувств сконцентрировались только на одном — как бы спастись. И тем не менее у него в мозгу каким-то образом запечатлелось лицо бандита: мертвенно-бледное, с бесцветными губами, ощерившимся ртом, маленькими желтыми зубками и громадными, похожими на мишени в тире, глубоко запавшими глазами с расширенными черными зрачками. Лицо наркомана.
Гангстер выбросил вперед левую руку и выстрелил из полицейского кольта 38-го калибра.
Пуля попала в Могильщика, когда тот находился на вираже, почти параллельно полу. Она вошла ему под левую лопатку и вышла на три дюйма выше сердца.
Могильщик, словно раненый кабан, издал горлом хриплый звук и рухнул лицом вниз. Однако сознание не потерял. Он почувствовал, что его щека касается гладкой холодной поверхности линолеума, и понял, что находится уже в квартире. Быстрым, судорожным движением, отнявшим у него последние силы, он, точно кошка, перевернулся на спину и поднял левую ногу, пытаясь захлопнуть ею входную дверь. До двери нога не дотянулась и зависла в воздухе. Последнее, что мелькнуло перед его затухающим взором, были его собственная нелепо задранная вверх нога и дуло направленного на него полицейского кольта.
