Френсис Дорнбридж - Ключ от Венеции
Гайд покачал головой и мысленно упрекнул себя за желание преждевременно домыслить версию. Он обязан оставаться непредубежденным, пока не будут установлены новые факты.
Два из них были выяснены в тот же день по телефону.
— Говорит сержант Томпсон, сэр. Я получил информацию о разводе Филиппа Хольта, сэр. Похоже, он не преувеличивал, когда говорил, что развод влетел ему в копеечку.
— И в какую же сумму, сержант?
Сержант Томпсон назвал цифру.
— В год, вы хотите сказать?
— Нет, сэр, в месяц.
Вопреки своим правилам, инспектор Гайд присвистнул.
— Мне тоже пришлось свистнуть, сэр, — обрадовался Томпсон. — Думаю, лучше оставаться одиноким.
— До чего же вы докопались?
— Я проследил его пребывание на вчерашнем конкурсе в Марлоу. Приехал он в восемь тридцать, принял участие в работе жюри и вручил несколько призов. Весь вечер никуда не отлучался. Время отбытия в Лондон: примерно без десяти двенадцать. Через Мейденхед он должен был проехать как раз в то время, когда банкет драматического общества был в самом разгаре, не так ли, сэр?
— Если только он ехал через Мейденхед.
— Едва ли он мог проехать другим путем, сэр.
— Пожалуй, вы правы. Другой дороги, пожалуй, нет.
Глава 3
Инспектор Гайд сидел в своем кабинете, размышляя над содержанием лежавшего на столе досье. Хмурый взгляд временами теплел, на лице появлялась улыбка. Взяв карандаш, он неторопливо вывел на папке: «Портрет подозреваемого в убийстве». Подумал и пририсовал большой вопросительный знак.
Он не торопился докладывать об этом деле шефу. Прежде чем отнести ему досье, инспектор взял ластик и тщательно стер пометки на полях, потом снова, в который раз, перечитал материалы.
Инспектор Гайд, сержант Томпсон и команда незаметных, но умелых следователей составили детальный портрет Филиппа Хольта, подробный отчет о его делах — финансовых, семейных, профессиональных, — включавший самые разнообразные примеры как логичных, так и парадоксальных поступков, из которых складывается поведение любого человека.
В материалах раздела «Финансовые дела», возникшего из кипы цифр, добытых загадочным, едва ли не сверхъестественным путем, содержалось противоречивое заключение: несомненно талантливый человек оказался не в состоянии справиться с финансовой стороной своего популярного бизнеса. Его многочисленные долги оставались неприятным и необъяснимым фактом.
В разделе «Профессиональные дела» вызывал недоумение тот факт, что, сделав себе имя в мире фотографии как портретист, он тем не менее довольно дилетантски занимался чуть ли не всеми другими направлениями этой профессии — от моды до ландшафтов для календарей.
Именно по этому вопросу приводилось высказывание его бывшей супруги в разделе «Брачные дела»: «Миссис Тернер, бывшая миссис Филипп Хольт, после развода вернувшая себе фамилию первого мужа, назвала в качестве одной из причин семейного разлада отказ мистера Хольта специализироваться в своей работе».
«Выражено это было несколько иными словами», — вспоминал инспектор Гайд с кривой усмешкой. В официальном досье её слова приобрели более приличное звучание. На самом же деле между третьим и четвертым мартини она заявила: «Этот человек — полный идиот! Он мог заткнуть за пояс Битона и Кэрша, если бы только подсуетился. Какие люди желали иметь портреты его работы! Герцогини стояли в очереди к нему на съемки. Много ли от него требовалось — быть чуточку повежливее, немного сдерживать себя — и его студия стала бы самой модной в городе. Но нет, разве можно было просить его об этом! Это он бы счел покушением на свою творческую свободу».
— Свободу для чего? — спросил тогда Гайд, несколько ошарашенный её гневом и язвительностью тона.
— Чтобы фотографировать все, что подскажет ему его гнусная фантазия, — вспыхнула она и пропустила очередной стаканчик.
— Какие же объекты он выбирал для съемок?
— Любые! Людей, насекомых, машины — все, что придумывал своими куриными мозгами. Убийцы, покидающие скамью подсудимых; несчастные старики, копошащиеся под мостами через Сену; гусеницы, выползающие из куколок или откуда они там выполза ют. Все, что угодно, масса всего!
— Именно на этом он стал терять деньги?
— Точно. Разве можно выжать жирный гонорар из гусениц? Отказавшись специализироваться, он окончательно упустил шанс сделать карьеру. И даже когда зарабатывал какие-то жалкие гроши, то либо отдавал их своему никчемному брату, либо тратил на дурацкие автомобили.
— Автомобили? Вы хотите сказать, что он…
— Конечно. Больше полугода машина у него не задерживается. Он напоминает мальчишку, которому шестипенсовая монета жжет руки. Он обхаживает новые машины, как другие мужчины бегают за девушками. И конечно же, каждый раз, когда меняет свою четырехколесную возлюбленную на новую модель, он теряет на этом не одну сотню. Ничего не смыслит в бизнесе, абсолютно несносный человек! Нужно быть святой, чтобы жить с ним.
Гайд продолжал расспрашивать (одновременно формируя собственное мнение о далеко не святой миссис Тэрнер), однако её ответы мало что добавили к уже сложившемуся портрету. Неприятностей из-за женщин вроде не было. Если и существовала проблема с выпивкой, то она касалась скорее её, чем его. Другие излишества? Наведение справок в районе Бонд-стрит показало, что у Хольта много денег уходило на одежду, но эти траты не шли ни в какое сравнение с космическими масштабами расходов его жены. Гайд пришел к выводу, что брак Хольта развалился главным образом потому, что тот не мог предложить своей жене столь роскошный уровень жизни, на который она претендовала. Гайда до сих пор трясло при воспоминании об алиментах, которые получала эта милая женушка.
Инспектор тяжело вздыхал, перелистывая страницы досье. Здесь было все: происхождение, скромное, но основательное образование, феерическая профессиональная карьера; квартира со студией в Вестминстере; членство в престижных клубах; хобби (автомобили); спортивные занятия (плавание и гольф). Что это добавляло к портрету подозреваемого в убийстве? Сомнительное алиби и вечная нужда в деньгах (так удачно удовлетворенная крупной суммой, доставшейся после младшего брата) — об этом тоже говорилось в досье.
Гайд долго пребывал в глубоком раздумье, потом закрыл папку, черкнул короткую записку шефу и, откинувшись в кресле, стал набивать трубку. Долгое обдумывание собранных фактов привело его к решению: оснований для предъявления обвинения в убийстве нет. Пока нет. Шеф может отбросить версию как не нашедшую подтверждения, но Гайд намерен продолжать её разработку.
* * *Когда несколько дней спустя был вынесен официальный вердикт, инспектор Гайд, казалось, счел его неоспоримым. Между тем вердикт определил случившееся как «самоубийство, не дающее достаточных оснований для определения психического состояния покойного». Только те, кто хорошо знали Гайда, могли догадаться, что на самом деле происходит в глубине его души. И один из них отважился на вопрос. Сержант Томпсон, наблюдавший, как внимательно инспектор изучал экземпляр книги Хи лари Беллока «Сонеты и стихотворения», возвращенный из лаборатории, рискнул спросить:
— Вернули чистым, как из карантина, не так ли, сэр?
— О, да, лаборатория отвела от книги всякие подозрения, — ответил Гайд, задумчиво взвешивая её на ладони. — Очевидно, они, как всегда, правы. И все же я не могу с ними полностью согласиться.
— Почему же, сэр?
— Понимаете, Томпсон, в книге не обязательно должны быть тайный код или послание, написанное невидимыми чернилами, чтобы… как сказать… чтобы она представляла интерес. Было бы весьма любопытно снова пустить её в обращение. Это могло бы привести в движение неизвестные нам силы, оказавшиеся не у дел, пока книга находилась у нас.
— Как вы полагаете поступить, сэр?
Инспектор Гайд потянулся за шляпой и как всегда мягко ответил:
— Что ж, начать следует с передачи всех вещей покойного его брату. Как вы считаете, сержант?
* * *Инспектор стоял перед ярко-желтой дверью студии Филиппа Хольта в Вестминстере, собираясь позвонить. Когда его рука уже потянулась к кнопке звонка, взгляд невольно привлек поразительный портрет покойного Рекса Хольта в витрине. «Машинистки делают крюк, чтобы поглазеть на него», — говорил Филипп Хольт, и инспектор теперь убедился в справедливости его слов.
Гайд не впервые видел этот портрет: в уменьшенном виде он появился на страницах некоторых воскресных газет. Рекс Хольт и в самом деле был, говоря словами его старшего брата, «фантастически красивым чертом».
«Не слишком ли красив он оказался для себя самого? — подумал Гайд. — И не следы ли слабости отразились в форме его челюсти, не терпимость ли к своим грешкам — в рисунке его полных губ? И если говорить откровенно, не было ли это лицо лицом испорченного ребенка, чьи приятные черты и отсутствие характера затянули его в глубокую трясину? Или все это — результат моего больного воображения?»
