Ольга Лаврова - Полуденный вор
— Да, ты права…
— Да! Толстяк у них главный! И недаром они притворялись! Ты же не будешь ни с того ни с сего говорить мне «гражданка» и скрывать, что мы знакомы. Между ними что-то есть, что надо скрывать.
— Райка, ты к чему клонишь?
— Надо их выследить, Танюша. Всю шайку! И тепленькими выложить на Петровку!
— Да как?! С ума сошла!..
— У меня в голове уже план! — Раиса оживилась, загорелась. — Возьму машину у Кольки и еще у кого-нибудь на переменку, чтобы не примелькаться.
— Погоди… не увлекайся, — предостерегает Татьяна, сама уже увлеченная. — У милиции все же свои каналы, способы, а что ты…
— Татьяна, разъяренная женщина любого опера за пояс заткнет! Особенно, когда в отпуску и круглые сутки свободна! Ты со мной?
— Я-то с тобой.
— Значит, две разъяренные женщины!
* * *А вор присматривает новый объект, через подзорную трубу заглядывая в вечерние освещенные квартиры.
Вот лежит в постели больной старик. Медсестра в белом халате наполняет из ампулы шприц. Царапов переводит трубу правее. И здесь в окуляр попадает женщина, которая перетирает столовое серебро и шеренгу вызолоченных изнутри чарочек. Перейдя в другую комнату, она достает и начинает пересыпать нафталином дорогие меха.
У вора хищно раздуваются ноздри, и он не отрывается от трубы, даже заслышав шаги за спиной. Это пожилая женщина спускается по лестнице, клича кошку.
— Чтой-то вы высматриваете? — строго спрашивает она.
— Мамаша! — трагическим голосом отзывается вор. — Там моя жена с приятелем!
Женщина сочувственно ахает. Вор сует трубу в карман, прикрывает рукой глаза и оборачивается к женщине.
— Мне стыдно, что я подглядывал…
— Это ей стыдно! Беги да всыпь обоим!
Наутро, облачившись в рабочий комбинезон, Царапов очищает люк мусоропровода и подставляет под него упаковочную коробку. Затем, уже в обычном костюме, входит в подъезд и на вопрос бдительной вахтерши: к кому? — показывает аптечную коробочку.
— Просили навестить больного из восемьдесят третьей квартиры и передать лекарство.
— Пятый этаж, — говорит вахтерша.
В квартире вор быстро сносит на кухню меха и серебро, укладывает в полиэтиленовые пакеты и спускает в мусоропровод.
Внизу, под люком мусоропровода коробка полна с верхом. Вор уминает содержимое и ловко по-магазинному обвязывает бечевкой.
* * *Знаменский закончил допрос очередного «автопогорельца» и передает ему машинописный листок.
— Давайте отмечу пропуск, а вы прочтите для порядка это описание. Не от вашей ли машины колеса? — Чувствуется, что этот вопрос Пал Палыч задает уже в сотый раз.
Входит Томин, обычное «привет» — «привет». «Автопогорелец» читает составленное Кибрит описание шин той «Волги», которая удрала при свидании доцента с Ванечкой.
— Нет. Я за неделю до угона всю резину сменил. — Забрав пропуск, потерпевший прощается.
Знаменский смотрит на часы и усмехается собственному жесту.
— Выслушиваю разные автомобильные истории, — говорит он, — пишу протоколы, а начиная с двенадцати все, понимаешь, поглядываю на часы.
— Сам дергаюсь: вот, думаю, взламывает дверь, вот входит в переднюю… — Чтобы заглушить беспокойство, Томин пускается в общие рассуждения. — Воруют сейчас в двух вариантах. Первый: «Ломись в любую дверь». Люди живут лучше, почти везде есть, что взять. Лезут в первую попавшуюся квартиру — и находят. Второй вариант: «Уши по асфальту».
— Да, — кивает Пал Палыч. — Перестал как-то народ беречься.
— Перестал, Паша! На удивление. Сдают кому попало площадь. Рассказывают, что не следует. И про себя и про соседей. Ворье на ротозействе кормится.
Звонит телефон, Знаменский берет трубку, слушает и произносит:
— Кража!
… Они приезжают в дом, который посетил Царапов.
— Никуда я не отлучалась, сидим, как пришитые! У нас дом кооператива Академии наук! — воинственно доказывает вахтерша Томину. — Спросите жильцов — когда это было, чтобы нас тут не было! Всегда тут, всегда! И никто вещей не выносил!
— Но какие-нибудь посторонние сегодня около двенадцати проходили?
— Только один молодой человек. Лекарство передать в восемьдесят третью квартиру.
— Вы видели, как он вышел?
— Конечно, видела! С пустыми руками. Еще сделал вот так, — и она показывает, как вор пожал руку самому себе в символическом прощальном жесте.
Возвратясь с места кражи, Томин бушует:
— Теперь он еще и фокусник! Дематериализация мехов и ценной утвари! Ну, светлые умы, куда он все подевал? И откуда все знал?
— Даже про больного академика! — подхватывает Пал Палыч.
— Может, я лучше сойду с ума? Зинаида, можно видеть сквозь стены?
— А метод столетней давности, описанный Конан-Дойлем, не подойдет? — спрашивает она.
— Какой?
— Наблюдение из дома напротив.
Томин крякает, достает записную книжку, находит телефон, звонит.
— Юлия Семеновна?.. С Петровки. Скажите, когда вы перебирали серебро и прочее свое бар… — он чуть не договаривает «барахло», но спохватывается и маскирует это кашлем, — и прочие вещи, шторы на окнах были задернуты?.. Пока все. — Томин кладет трубку. — Разумеется, она не помнит! То, что нужно, никто не помнит. Вселенский склероз!
— Шурик, ты раскалился докрасна, это уже вредно.
— А что не вредно? Жизнь вообще вредная штука: никто в конце концов не выдерживает, все помирают.
* * *Царапов в это время старается наладить сбыт. В винном отделе, который изолирован от магазина, со всем управляется румяная боевая Маня. Она и кассир, и продавец, и рабочий, ворочающий ящики, и кредитор своих не всегда платежеспособных завсегдатаев.
— Закрываюсь, закрываюсь! — покрикивает она, выпроваживая последних покупателей. Кого и подпихнет в спину. — Завтра приходите опохмеляться! А тебе больше в долг не дам, не надейся!
Ей не противоречат. Прощаются уважительно и любезно, насколько позволяют градусы. Вор оказывается последним, но его Маня не толкает: этакий статный, уверенный.
— Закрываюсь, — напоминает она и смотрит выжидающе: чего, мол, тебе?
— Вот и хорошо. Я вещички тут некоторые хотел показать.
— Да я вас первый раз вижу, — осторожничает она.
— Так и я вас вижу впервые, Маня, — ласково улыбается вор. — Оно ведь так лучше.
Продавщица еще секунду-две медлит, но все же запирает дверь, соглашаясь тем самым продолжить беседу наедине. Она проходит за прилавок и говорит уже фамильярно:
— Небось скажешь: с женой поругался и уезжаешь. Позарез, мол, деньги нужны.
— Как ты догадалась, Маня?
— А, у всех одна формулировка… когда из дому тащут. Мой тоже тащил, пока не выгнала.
— Беда с мужиками, верно? — подстраивается под нее Царапов.
— С ними беда, а без них опять беда! — Маня снимает не первой свежести халат и оглаживает себя, расправляя платье.
Вору намек ясен, но ему нужна не Маня — нужны наличные. Он поднимает на прилавок туго набитый портфель и щелкает замком. Наружу бугром, как живой, выпирает мех. Вор раскладывает шкурки на прилавке.
— Утрамбовал-то… — говорит Маня, расправляя ладонью мягкий ворс. На время деловая хватка берет в ней верх, и вытесняет прочие мысли. Она заглядывает в нутро портфеля, вынимает ложки: серебряные столовые и золотые чайные, рассматривает, кладет обратно и машет на меха. — Забери пока, нечего на виду держать!
И тут ее внезапно приковывают руки вора. Сворачивая шкурки в тугой рулон, они двигаются так молниеносно и привычно, что невольно рождают у Мани догадку: не в своем доме взяты вещи-то!
— С тобой, чего доброго, влипнешь… — бормочет она, еще не вполне уверенная, потому что вор слишком не похож на вора. Но тот одаривает ее беззаботной улыбкой:
— Никогда, Маня! Бери со спокойной душой!
Поплевав на его «никогда» через левое плечо, Маня начинает сбивать цену.
— Между прочим, конъюнктура повернулась. Чего ты принес — уже не дефицит. Было время — на ковры кидались, на хрусталь. А теперь это все и это все, — трогает она пальцами серьги у себя в ушах, — знаешь, как в торговле называется? Товары замедленной реализации.
— Обижаешь, Маня! Что ж тогда в цене?
— Что?.. Ну вот видеоприставка к телеку. Я в одних гостях видела — обалдеть! «Джи-ви-си» называется. И к ней фирменные фильмы. За это я бы твой портфель доверху бумагой насыпала!
— Это заказ?
— А можешь достать? — радостно изумляется Маня.
— Поискать надо… авось где у жены завалялась.
— Засыплешься ведь, черт глазастый! — дрогнувшим голосом произносит Маня.
— Цыц! — обрывает вор.
Маня вздыхает и раз и два.
— Слушай, — заводит она душевный разговор. — Мне официально рабочий в отделе положен… На что тебе нервы трепать, если откровенно-то? Ну подвигаешь немного ящики… обозначишь работу.
