Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу
— Да? — засомневался Грязнов. — А почему ты мне позвонил, если это такая чепуха? — Приятеля своего он знал как облупленного.
К этому вопросу Турецкий был не готов.
— Ну… так просто, душу отвести. Услышать твое дружеское участие. Почувствовать твое верное плечо.
— Сейчас заплачу.
— Не надо, — посоветовал Турецкий. — Тебя уволят. Министерским начальникам не пристало слезу пускать. Просто, понимаешь, у меня тут на работе такой ералаш творится… И вот еще что, будешь разговаривать с моей Ириной, не вздумай пугать ее, понял?
Грязнов молчал.
— Слава?!
— Ладно, ладно, — раздалось после паузы. — Не психуй. Придумаем что-нибудь.
— Я совершенно спокоен, между прочим, — возразил Турецкий. — И не надо ничего придумывать.
— Вижу, как ты спокоен, — хмыкнул Грязнов.
— Что ты можешь видеть по телефону?
— И то правда, — согласился Грязнов. — Давно ведь не виделись. Давай, может, высвободим времечко в конце недельки и выберемся куда-нибудь за город?
Идея была привлекательной. Лето. Озеро. Лес. Шашлыки… Идея была привлекательной, но малореалистичной, Турецкий хорошо знал, что к концу недели они оба так запарятся, что два дня будут спать как убитые.
— А чего тянуть? — возразил Турецкий. — До конца недельки еще дожить надо. Давай сегодня? Я после семи часов вполне могу.
— Но я сегодня никак, — виновато объяснил Гряз-нов. — Совещание у министра.
— А ты пошли его куда подальше, — легкомысленно посоветовал Турецкий.
— Совещание, министра или всех вместе?
— Сам реши, кому отдать пальму первенства.
— Знаешь, может, что и придумаю. Я перезвоню.
— Валяй.
Турецкий принялся за текущие дела, точнее, дело — сосредоточил свои усилия на расследовании гибели профессора Белова…
В обеденный перерыв он съездил на Пречистенскую набережную. Там, в Центре судебной экспертизы, он тепло поздоровался с пухленьким, жизнерадостным старичком со шкиперской бородкой по фамилии Студень и отдал ему конверт с угрожающей фотографией, который получил Шляпников, а заодно нож, с которым на него (Турецкого, конечно, а не Шляпникова) напали накануне в подъезде.
Со Студнем они были знакомы сто лет, так что бумажные формальности тут не требовались. Разумеется, Турецкий не ждал никакого ошеломляющего результата. С одной стороны, после серии неприятных разговоров ему захотелось размять ноги, с другой — детали есть детали, без проникновения в их суть никакое расследование (государственное ли, частное ли — все равно) не может двигаться вперед. Конечно, смешно было бы предположить, что на ноже окажутся отпечатки пальцев, допустим, Шамиля Басаева, а конверт лично запечатывал Усама бен Ладен…
Кстати, вот интересный вопрос: а есть ли вообще где-то отпечатки Усамы? В смысле зафиксированы ли они? Можно, конечно, посмотреть на сайте ЦРУ. На фээсбешном вряд ли найдешь путевую информацию, лениво размышлял Турецкий, выруливая с Пречистенской набережной. А впрочем, зачем лазать в Интеренет, когда на свете существует старый добрый Питер Реддвей!
Турецкий позвонил ему, и на душе сразу потеплело, когда в трубке пророкотал знакомый баритон:
— Алекс! Чер-р-ртовски р-рад тебя слышать, май фрэнд!
— Здорово, Пит! Что поделываешь?
— Гуляю по Москве в надежде встретить старого друга.
— Кроме шуток?!
— А то!
Турецкий обрадовался просто-таки смертельно.
— И давно ты здесь?
— Уже три часа… и семнадцать минут. Кстати, мой багаж все еще в Шереметьеве, боюсь, они его не найдут, даже когда я буду возвращаться в Германию.
Александр Борисович засмеялся, вспомнив обычную педантичность Реддвея.
— Когда увидимся, Пит? Я через четверть часа буду у себя, в Генпрокуратуре.
— Сегодня не обещаю, но завтра — обязательно. В крайнем случае, послезавтра.
— Отлично, жду звонка.
Турецкий, конечно, понимал, что такой человек, как Реддвей, приехал не просто погулять — наверняка в Москву его привели дела.
Подъезжая к Большой Дмитровке, он снова подумал про Шляпникова и его пиджак. Зачем этот маскарад? Если только маскарад. Турецкий позвонил жене:
— Ирка, помнишь, был как-то у нас такой разговор про маски: что редко кто бывает самим собой, ну и тэ дэ. Помнишь?
— Что-то не очень, — отозвалась жена.
— Ну мы еще тогда разругались вдрызг. Ты меня упрекала, что с тобой я один, с дочкой другой, с друзьями… неважно. Неужели не помнишь?
— Не помню. Но если мы потом разругались, наверняка это правда было. А что такое?
— Ты слышала о психодраме?
— Нет.
— А еще психолог.
— Я только учусь.
— Ты диплом защищаешь, — напомнил Турецкий. — Ну так вот. Это школа психотерапевтического лечения. Кажется, постфрейдистская. Говорят, ее тезисами в Голливуде очень лихо актеры пользуются.
— А ты откуда все это знаешь? — удивилась Ирина.
— У меня свои источники. Так любопытно?
— Еще бы!
— Очень хорошо. Тогда узнай мне про нее подробнее.
— Ну ты гад! — оценила степень коварства Ирина, вполне, впрочем, добродушно.
— Я тоже тебя люблю. Ирина помолчала.
— Так сделаешь?
— Ты все-таки выбирай: быть другом-консультантом или женой-домохозяйкой?
— В смысле? — не понял Турецкий.
— Я ужин готовлю. Так что либо одно, либо другое.
— А почему так рано?
— У нас сегодня будут гости.
— Что за гости? — удивился Турецкий.
— Придешь — увидишь. Если придешь, конечно, — сказала многоопытная супруга.
— Я вообще-то не голоден, — заметил Турецкий.
— Эгоист несчастный. Я так и думала. А я? А дочь?
— Ну ладно, — смилостивился Турецкий. — Может, я еще проголодаюсь. Может, рюмочку по дороге приму и проголодаюсь. Как ты считаешь?
— Только не усердствуй.
— Ладно. Мне звонил кто-нибудь?
— Денис Грязнов. Просил спасибо передать. А за что, кстати?
— Сейчас узнаю, хотя догадываюсь. Турецкий позвонил в «Глорию».
— Денис, Шляпников тебе звонил?
— И звонил, и уже приезжал. Спасибо за клиента, Сан Борисыч! Такого «толстого» у нас давно не было.
— Сомневаюсь, что вообще был.
— И то верно, — засмеялся Денис.
— В общем, работаете?
— Круглосуточно. Я пока к нему Севку Голованова прилепил, потом его лично сменю. Демидыч и Щербак осматривают квартиру. А сам сижу общую схему додумываю. Закончу — поеду в Архангельское, дом изучать. Возможно, придется еще людей привлечь. Голованов мне уже успел шепнуть, что охрана у Шляпникова мощная, но кто их знает, что за люди… Будем проверять.
Турецкий услышанным остался доволен: что Голованов, что Демидыч, что Щербак были матерые опера, прошедшие Афганистан и профессионально оформившиеся уже в МУРе. Они не были столь талантливыми сыщиками от природы, как Денис, но уж собственно оперативных качеств им было не занимать. А ведь в заначке еще имелся Филя Агеев, непревзойденный автогонщик! Словом, кадры в «Глории» были отменные. Но Турецкий все же напутствовал Дениса сурово:
— Ты только не облажайся. Уж больно перец важный. Схавал, что говорю?
— Обижаешь, дядь Сань! В общем, с меня причитается.
— Знаю я твое «причитается», — проворчал Турецкий. — Пачка зеленого чая или еще какая-нибудь полезная дрянь. Адепт здорового образа жизни, на мою печень.
Глава вторая
Дело Белова, которым интересовался Меркулов и которое вел Турецкий, с одной стороны, казалось простым, с другой — было не подарок. Хотя какие уж там подарки попадают в Генпрокуратуру…
Доктор биологических наук возглавлял в подмосковном Лемеже созданную им же Лабораторию экспериментальной биофизики. Был холост, кроме работы ничем не интересовался, но в один прекрасный день взял и покончил с собой. Правда, его коллега доктор Колдин в самоубийстве сомневался. Он был в отъезде, когда погиб его коллега и шеф, и спустя неделю после похорон Белова, получив от него запоздалое письмо, отправился к адвокату. Письмо свидетельствовало о том, что на Белова оказывалось различного рода давление, что ему мешали работать, что от него требовали продать его открытие, что ему угрожали и т. д. Белов просил коллегу продолжить его дело, словно чувствовал приближение гибели. А может, не чувствовал, а знал — это ведь не противоречило обеим версиям, и самоубийству, и убийству.
Адвокат, к которому обратился Колдин, был Юрий Петрович Гордеев, и такой выбор объяснялся просто: они были приятелями с университетских времен и даже жили в одной комнате.
Колдин и Гордеев оформили соглашение на защиту, и Колдин внес в кассу адвокатской конторы гонорар. Дальше Гордеев действовал по алгоритму. Он принял дело со стороны потерпевшего — потерпевшим он посчитал профессора Белова, а его представителем — доктора Колдина. Гордеев составил жалобу в Генеральную прокуратуру и записался на личный прием к заместителю генпрокурора Константину Дмитриевичу Меркулову, с которым был неплохо знаком, поскольку сам некогда работал в этой организации.
