Георгий Вайнер - Бес в ребро
Церберуня еще не выпустила из своих сухих бдительных лапок мое удостоверение, когда я услышала за спиной знакомый густой голос:
— Ирина Сергеевна!..
Оглянулась — сухопарый белобрысый парень в синем плаще и фуражке с золотой кокардой. Невысокий, очень загорелый и смущенно улыбающийся.
— Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Извините, я не приехал вчера, меня в милицию забрали… Ларионов моя фамилия, я вам звонил…
Пальцы Церберуни конвульсивно сжались на моем удостоверении, она подняла взгляд на Ларионова, и я прочла в ее бесцветных глазах тоску от невозможности сразу же забрать у него документы. Но это не входило в ее обязанности, она только вздохнула тяжело из-за того, что нет права проверять людей с той стороны ее поста, и отдала мне удостоверение. «Можете идти!»
Интересно знать: если бы я, находясь в редакции, потеряла пропуск, она бы не выпустила меня из здания? Я бродила бы целую ночь по пустым коридорам и гулким кабинетам, жалобно просилась домой, а Церберуня, не смыкая глаз, как настоящий боец, следила, чтобы никто не прошел ко мне с воли, а сама я не прорвалась мимо ее поста?
И острая антипатия к вахтерше, к этому злому караульному животному вдруг перекрыла, смыла бесследно раздражение и досаду, которые я испытывала к Ларионову, заставившему меня вчера столько времени ждать его в тягостном напряжении.
Назло Церберуне я взяла Ларионова под руку и, помахивая игриво сумкой, повела его к выходу.
— Идемте быстрее, — сказала я, — иначе она захочет вернуть вас в милицию…
Ларионов засмеялся:
— А мне и так завтра туда идти…
На улице, в меркнущем свете осеннего вечера я рассмотрела, что от виска по щеке к уху тянутся у него на лице не то царапины, не то ссадины. Он заметил мой взгляд и снова смущенно улыбнулся:
— Вы не смотрите так, я вообще-то не хулиган… Это случайно.
— А что там у вас приключилось?
— Да ну! Глупость! Хмыри какие-то пристали…
— Мальчишки, что ли? — спросила я.
— Да нет, — покачал он головой, — они вполне уже взрослые мальчики, лет по тридцать, наверное…
— А чего хотели? — полюбопытствовала я.
— Да так, пришлось их угомонить немножко…
Несмотря на сухость, в нем чувствовалась крепкая, мускулистая сила, да и огромный целлофановый мешок с заграничными наклейками и рисунками он нес в руке, будто это была маленькая авосечка. Я почему-то сразу поверила, что он может легко угомонить разбушевавшихся хмырей.
— Ирина Сергеевна, если вы не возражаете, я провожу вас домой: посылка тяжелая, вам самой не дотащить…
С одной стороны, посвятить два вечера Ларионову при моих нынешних делах — как-то многовато получалось, а с другой — мысль тащить этот огромный мешок, пихаться с ним на остановке, лезть в троллейбус была невыносима. Больше всего хотелось прийти домой, принять ванну и лечь спать, чтобы не вспоминать ни Витечку, ни текущие неприятности дня, ни необходимость объяснять что-то детям, ни ждать завтрашнего пробуждения с массой вопросов, которые мне теперь предстоит решать…
Бог с ним, с Ларионовым, пускай провожает! Может быть, возьмет такси, доедем быстрее до дому, а там как-нибудь от него отобьюсь. Мне было немного неловко из-за своего коммерческого подхода, и я как можно любезней сказала:
— Если вам это не составит труда и у вас нет других, более приятных и нужных дел, то мне вы доставите тем самым удовольствие.
— Да я совсем свободен, мне делать нечего. Командировку я закончил, а видеть вас мне приятно…
Я неопределенно хмыкнула, а он сказал очень убежденно:
— Да-да, очень приятно. Вы знаете, я много раз вспоминал тот вечер, когда мы познакомились.
— Да, тогда был прекрасный праздник, — сказала я неопределенно, поскольку и по сей момент не могла вспомнить о том, как мы с ним танцевали. Его тогда не существовало в моей жизни, его не было на карте земли, потому что в ту пору всем миром для меня был Витечка.
Ларионов будто подслушал мои мысли.
— Я надеюсь, ваш супруг не будет в претензии, что я вас провожаю. Я ведь ничего плохого не имею в виду…
Меня рассмешил его провинциализм, и я подумала о том, что, наверное, Витечка теперь совершенно не будет иметь претензий ни к кому из провожающих меня. Витечка теперь занят Гейл Шиихи.
И не знаю почему — никакой в этом не было необходимости, неожиданно для себя я сказала:
— Мой супруг не будет к вам иметь претензий, потому что он меня бросил!
— Вас?! — с безмерным удивлением спросил он.
— Ну не вас же! — раздраженно ответила я. — Конечно, меня!
Он смутился еще сильнее и растерянно забормотал:
— Ирина Сергеевна, простите, я ничего не знал, я как-то так бестактно… Я не хотел…
— Я понимаю, можете не извиняться. Это не ваша и, по-моему, даже не моя вина… Жизнь такая…
Ларионов выпустил мою руку и шел рядом в сосредоточенном молчании. Я видела, как он напряженно о чем-то размышлял. И клокотавшие в нем слова и мысли наконец обрели форму категорического заявления:
— Он наверняка сошел с ума!
— Может быть, — кивнула я, — но только вокруг многовато сумасшедших, судя по количеству разводов. Люди просто надоедают друг другу.
Ларионов закинул свой мешок с одесскими фруктами за плечо и сказал с огромной убежденностью:
— Вообще-то я знаю много людей, которые развелись, но еще ни разу не видел, чтобы человек бросил жену и женился лучше. Обычно новые жены очень похожи на старых, только несколько хуже…
Я усмехнулась, он впал в вакханалию смущения:
— Простите, старая — не в том смысле, что она старая, а просто прежняя жена… И вообще, Ирина Сергеевна, если бы у меня была жена, как вы… Да вообще, по-моему, вы удивительная женщина.
— Ну, хватит, — махнула я рукой, — вы мне лучше скажите, что вас в милиции — оштрафовали или письмо на работу пошлют?
— Да нет, я отказался платить штраф.
Тут уж удивилась я:
— Как это вы отказались? По-моему, согласия нарушителя не спрашивают. Это как при разводе, — засмеялась я, — если не хочешь больше так жить — разводишься.
— Нет, это не совсем так. Они нам предложили в милиции как бы помириться, и всех штрафуют.
— Кто они? — удивилась я.
— Ну, дознаватель там, я не знаю, как называется, оперуполномоченный. Сказал, что все хороши одинаково и всех оштрафуют.
— А вы что?
— А я сказал, что я не согласен. Пускай разбирают дело по существу. Почему это меня штрафовать? Они хулиганье, а штрафовать всех. Выходит, я с ними вместе наравне виноват.
— А вы считаете, что виноваты только они? — спросила я.
— Конечно! Они ко мне пристали. Я их не трогал. Да и вообще!..
Все, что он говорил, он излагал с убежденностью. Вот с этой непререкаемой уверенностью он сказал:
— Я точно знаю, что им нельзя этого вот так спускать с рук. Заплатят четвертак, завтра снова станут хулиганить и драться. Проступок, совершенный дважды, кажется людям дозволенным. А этого нельзя допускать!..
— Вы еще, оказывается, и воспитатель, — засмеялась я.
— Да нет, какой я воспитатель, — сдвинул он на затылок фуражку. — Но все равно противно, когда трое дураков пьяных знают, что одного-то они всегда поколотят. Но не прошел номер на этот раз. Да ладно, — засмеялся он, — завтра разберемся как-нибудь.
Вечер был теплый, слоисто-серый, слепой. Казалось, что мокрый тротуар, дома, облетающие деревья сочатся этой голубовато-сизой дымкой, втекающей в улицы, как сонная вода.
— А что это за фуражка на вас? — спросила я.
— Эта? — Он для уверенности потрогал свой черный фургон с золотым шитьем.
— А у вас при себе есть еще одна?
— Нет, — снова смутился он. Вообще он слишком часто смущался, во всяком случае, для человека, который любит драться сразу с тремя хулиганами. — Вы, Ирина Сергеевна, просто забыли. Рассказывал я вам — я же штурман дальнего плавания. Я старпом на ролкере…
— Ну, конечно! — с притворным воодушевлением воскликнула я. — Я просто не знала, что штурманы носят такие красивые шапки…
Не могу же я ему объяснить, что я и его-то самого не помню, не то что разговоры про какой-то неизвестный мне ролкер.
Люди вокруг нас будто плыли в пепельном сумраке надвигающейся ночи, но плыли они быстро, суетливо, пихаясь сумками и толкая в бок локтями. Машины с шипящим шорканьем пролетали по мостовой, оставляя в пелене сгущающейся мглы трассирующие кровяные следы габаритных огней.
— Эх, такси бы поймать… — мечтательно сказал Ларионов. — Да где его взять — час пик…
А поскольку я никак не отреагировала, он добавил, будто извиняясь:
— Вообще с такси здесь неблагополучно… У меня теперь против такси предубеждение будет…
— Это почему еще? — удивилась я.
— Так ведь весь этот скандал вчера из-за такси завязался…
— Черт с ним, с такси, вон троллейбус подходит к остановке, успеем!
