Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]
И вот Питер до мельчайших подробностей передал разговор, в котором Альф Гиннес заявил, что собирается поджечь амбар, но он не мог припомнить, кто присутствовал при этом разговоре, о чем ещё говорилось и когда именно происходила эта беседа.
Наконец, настал желанный обеденный перерыв, и Питер получил возможность как следует подготовиться к вторичному своему выступлению. В два часа заседание суда возобновилось. На этот раз Питера допрашивал Стэннард, ловко заштопавший все зияющие пробелы в его показаниях, и снова Питер не мог припомнить того или иного обстоятельства и таким образом избег ловушек, расставленных ему Эндрюсом. Ему сказали, что он «держал себя молодцом», и под надежной охраной он с торжеством вернулся в Отель де Сото и пробыл там целую неделю, пока защита делала слабые попытки опровергнуть его показания. Питер читал в газетах пространные речи, в которых районный прокурор и его заместитель провозглашали его патриотом, доблестно защищающим родину от «внутренних врагов»; прочел он и краткое изложение «тирады» Давида Эндрюса, обозвавшего его, Питера, «крысой» и «Иудой-предателем». Питер не слишком огорчился, ведь он знал, что без этого дело не обойдется, и тот, кто ругается, тем самым доказывает свое бессилие.
Но далеко не так спокойно встретил Питер в тот же день одно небольшое событие — письмо миссис Годд. Письмо не было ему адресовано, но он увидел, что Хаммет и другой шпик посмеиваются, и спросил, что их так развеселило. Они сказали ему, что миссис Годд что-то разузнала про Гаффи и написала ему оскорбительное письмо, и начальник пришёл в ярость. Питер спросил, о чём же она пишет, и они рассказали, а потом он настоял, чтобы ему принесли это письмо, и в свою очередь разъярился. На самой дорогой бумаге с великолепным вензелем наверху мать с горы Олимп крупным округлым девичьим почерком написала свое мнение о руководителях тайной полиции и о людях, которых они вербуют:
«Вы сидите, как гигантский паук, и раскидываете свою паутину, улавливая и губя людей. Вы губите не только свои жертвы, но и тех, кто является вашим орудием. Этот бедный мальчик, Питер Гадж, которого вы подослали ко мне в дом, — у меня сердце обливается кровью, как подумаю, что вы из него сделали! Жалкая, слабоумная жертва алчности, — его следовало бы отправить в больницу для нравственных калек, а вы натаскали его и заставили говорить всякие гнусности, чтобы засадить за решётку несколько искренних идеалистов!»
Этого было достаточно! Питер отбросил письмо, — он считал ниже своего достоинства читать такую дикую чушь. Ему пришло в голову, что надо постараться как-нибудь разделаться с миссис Годд. Женщина, занимающая столь высокое положение, куда опаснее, чем все семнадцать арестованных бунтарей вместе взятые. Питер осведомился и узнал, что Гаффи уже навестил по этому поводу Нельса Аккермана, а мистер Аккерман повидался с мистером Годдом, который имел беседу со своей супругой. В «Таймсе» появилась передовица, где говорилось о «гнезде большевиков» на горе Олимп, после чего все друзья миссис Годд стали отказываться от приглашений на завтраки, и она жестоко поплатилась за оскорбления, нанесенные Питеру Гаджу!
«Больница для нравственных калек», ну как это переварить! Питер был так уязвлён, что ему не вернуло душевного равновесия даже известие, что присяжные после первого же голосования признали подсудимых виновными. Он заявил Мак-Гивни, что этот процесс расшатал ему нервы и он нуждается в отдыхе. Тогда Питеру был предоставлен автомобиль, и его отвезли за город в укромное местечко, чтобы он восстановил свои силы на свежем воздухе.
С ним отправился Хаммет, который был первоклассным стрелком, и Питер не отходил от него, а по вечерам сидел у себя в комнате на втором этаже дома фермера, опасаясь, как бы кто-нибудь из «бунтарей» ненароком не понял чересчур буквально свидетельских показаний. Питера, утверждавшего, что они имеют обыкновение подстреливать в темноте своих врагов. Питер знал, как они все его ненавидят. Он прочёл в газетах, что судья, огласив преступникам приговор, заставил их при этом выслушать его саркастические замечания, полностью опубликованные затем в «Таймсе». Закон предусматривал за такого рода преступления от одного года до четырнадцати лет тюремного заключения, и судья приговорил шестнадцать человек к четырнадцати годам, а одного — к десяти, явив таким образом должное милосердие.
Однажды Мак-Гивни прислал за Питером автомобиль, и его отвезли в бюро Гаффи, который развернул перед ним новый план. Арестовали ещё одну группу членов союза Индустриальных рабочих мира в соседнем городе Эльдорадо, и Питеру предстояло поехать туда и повторить свои показания. Оказалось, что он знает одного из арестованных, это позволило Питеру утверждать, что он видел, как тот поджигал амбар и подбрасывал фосфорные бомбы. Бюро районного прокурора графства Эльдорадо уж позаботится об охране Питера; более того, Гаффи напишет своему приятелю Стиву Эллмену, начальнику тайной полиции Компании строительства частных домов, крупной деловой организации этого города.
Питер мямлил и запинался. Уж больно тяжёлая и опасная работа и чертовски действует на нервы, — изволь-ка сидеть день-деньской в номере гостиницы, ничего не делая, только покуривая папиросы, и ожидать, что эти «бунтари» вот-вот угостят тебя бомбочкой. Вдобавок эти процессы будут недолго продолжаться, и не мешало бы повысить ему плату. Гаффи отвечал, что Питеру нечего беспокоиться, — дела ему хватит! Если он добросовестно будет давать свои показания, он может совершить увеселительную поездку по всей Америке и станет как сыр в масле кататься, а газеты станут величать его героем.
Но Питер продолжал мямлить и запинаться. Он вычитал в «Таймсе», какую важность имеют его показания, и отважился заломить свою цену самому грозному Гаффи.
Питер настоял на своем. Гаффи должен был в конце концов дать свое согласие. Договорились, что, если Питер отправится в поездку, он будет получать семьдесят пять долларов в неделю, кроме оплаты расходов, и Гаффи гарантирует ему работу на ближайшие полгода.
§ 76
Итак, Питер уехал в Эльдорадо и помог отправить на каторгу одиннадцать человек на срок от трёх до четырнадцати лет. Затем он поехал во Флэгленд, где выступил свидетелем ещё на трёх процессах и добавил к своему поясу семь новых скальпов. К этому времени он понял, что красные могут только корчить ему гримасы и скалить зубы, как попавшиеся в ловушку крысы, — больше ничего ему не грозит. Он освоился со своей профессией и так осмелел, что решался иной раз в вечерние часы погулять без своих телохранителей. Проживая в деревне, он совершал длительные прогулки пешком, ничуть не думая о тысячах кровожадных красных, которые, быть может, крадутся за ним по пятам.
Когда Питер подвизался во Флэгленде, из Европы донеслось магическое слово, и весь город сошел с ума от радости. И старый и малый высыпали на улицу, размахивали флагами, оглушительно колотили в жестяные банки, приветствуя победоносный мир. Обнаружив, что это лишь газетная утка, горожане подождали три дня, потом снова вышли на улицы и возобновили демонстрацию. Сперва Питер был несколько обеспокоен, — ведь если запахло миром, то его деятельность по спасению родины может прийти к концу, но вскоре сообразил, что ему нечего опасаться, ибо расправа с красными продолжалась, ничуть не ослабевая.
Пока Питер действовал во Флэгленде, полиция совершила несколько налетов на социалистов, и вот сыщики предложили ему для забавы отправиться с ними в очередной набег. Питер вооружился дубинкой и револьвером и помог разгромить местное отделение социалистов. Война кончилась, но Питер был так воинственно настроен, словно она ещё была в разгаре. Когда Питер настиг маленького еврея, партийного организатора, забившегося в угол за конторку, и дубасил его по голове, он ясно себе представил, что переживали «наши ребята» в Аргоннах. А когда он принялся плясать на клавишах пишущей машинки, он пережил восторг разрушения и понял, что чувствовали гунны.
К сыщикам присоединилась группа студентов, обрадовавшихся случаю поразвлечься. Войдя в раж, они вообразили, что могут стереть с лица земли всех красных, и вломились в лавку под вывеской «Интернациональный книжный магазин», принадлежавшую какому-то гавайцу. Хозяин проскользнул на кухню соседнего китайского ресторана и напялил фартук, но так как никому ещё не доводилось видеть китайца с чёрными усищами, то головорезы бросились на него и чуть не проложили ему голову сковородками китайского ресторатора. Они выгребли все книги из «Интернационального магазина», свалили их в кучу на дворе и разожгли славный костер. Сыщики и студенты в телячьем восторге взялись за руки и принялись отплясывать вокруг огня что-то вроде гавайского танца «гула-гула».
