Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу
Смагин содрогнулся.
— Ладно, забудь, у тебя же финал на носу. Какого хрена ты вообще тут со мной торчишь?! Пора собираться. Сегодня не наш день.
Дождь не прекращался.
На следующее утро первое, о чем подумал Турецкий, выйдя на свой балкон: ну и жара, как же он побежит?! Было еще утро, но любой опытный москвич уже знал, какую духоту принесет день.
Глава шестнадцатая
Смагин всегда много бегал, и бегал всегда один — по круговой дорожке стадиона и по поросшим травами холмам прибрежья, по широким аллеям университетского парка, с секундомером в руке, под палящим июльским солнцем, в сопровождении нарастающего городского шума. Смагин мог тренироваться только по утрам и по выходным. Пробежав свои километры, он возвращался домой в двухкомнатную квартиру, где жил с матерью и пятнадцатилетней сестрой. Он жил в дремучем спальном районе, до метро надо было ехать двадцать минут на автобусе, в принципе и это расстояние можно было бы пустить в тренировочный процесс, но уж больно загазована была дорога. В общем, жизнь была, может, и не хуже, чем у многих его знакомых и коллег, которым и вовсе приходилось ютиться в общежитии, но Олег поклялся себе выбраться из этого болота. Для этого было два пути — карьера и спорт. Он работал как вол, брался за любые дела и через два года работы в районной прокуратуре его забрали в областную. А тренировки он не прекращал. В беге на длинные дистанции нет жестких возрастных стандартов, как, например, в теннисе или в гимнастике. Стайеры часто раскрываются, будучи уже вполне взрослыми мужчинами. В «длинном» беге кроме скорости и выносливости важны хитрость и рассудок. Мастером спорта Олег Смагин стал лишь в двадцать два года, на последнем курсе университета.
За день до финального забега он провел последнюю насыщенную тренировку. Когда он бежал с секундомером и когда движение стрелки совпадало с ударами его пульса, появлялось чувство, что его усилия толкают вперед саму жизнь, что без него она остановилась бы.
Однако в последнюю ночь спал он очень плохо. Приснилась девушка, с которой Олег недавно встречался и которая его бросила. Во сне они были на море. Она смеялась, ее темные, растрепанные ветром волосы отлетали к скале, к которой она прислонилась. Она стояла на таком уступе, что казалось, ветер подует чуть сильнее, и она упадет вниз и разобьется на камнях. Он проснулся в поту и больше заснуть не смог. Отчего-то сдуру набрал ее номер, услышал заспанный голос и положил трубку.
Смагин включил магнитофон — там стояла кассета «Наутилуса», он любил музыку восьмидесятых. Бутусов пел:
Формируюсь в шеренги,
поднимаюсь в полки,
тревога застанет нас утром в пути.
Ну что ж…
Он поднялся, чувствуя себя усталым и измученным задолго до начала состязаний. Но отказаться от участия и в голову не приходило. Он поехал на стадион, повторяя себе, что надо научиться и проигрывать.
Солнце палило нещадно. Стадион представлял собой ровную, как стол, очень большую равнину. В состязании участвовали пятнадцать спортсменов. Они стартовали тремя шеренгами, на длинной дистанции это не имело значения.
Турецкий подумал, что, кроме как на футбол, он сто лет никуда не выбирался. Даже вот и на хоккее давно не был. Александр Борисович поинтересовался у соседей возможными победителями в беге на десять километров. Главными претендентами, как ему сказали, были Роговский и Еременко. Показали пальцем.
— А Смагин? — не удержался Турецкий.
— А кто это? — последовал ответ. Вернее, встречный вопрос.
Турецкий мог наглядеться на Роговского: из-за высокого роста его легкий шаг был шире, чем у прочих.
У Роговского, объяснили знатоки, был излюбленный прием: на последнем километре он обычно отрывался от своих соперников и, не оглядываясь, устремлялся вперед легкими длинными бросками, словно парил в воздухе.
— Тоже мне военная хитрость, — пробурчал Турецкий.
У Смагина были совсем неплохие ноги, но они не могли сравниться с ногами Роговского.
…До четвертого километра участники соревнования бежали тесно сбившимися группами, и все происходило почти так, как предполагал Смагин: возникла ведущая группа, в которой было шестеро спортсменов. Разрыв между этой группой и остальными медленно увеличивался. Смагин бежал одним из последних в головной группе, стараясь следить за лидерами, которых знали все — Орловским и Еременко, а еще — за Долговязым, как он его назвал. Несмотря не нескладную фигуру и разбросанные движения, в беге этого атлета все было подчинено единой цели, и только со стороны он смотрелся нелепо, на самом же деле неутомимо шел к цели. Смагин уже понял, что, если он хочет на что-то рассчитывать, надо во что бы то ни стало не упустить Долговязого. Долговязый бежал, как машина, равномерно выбрасывая локти… Смагин вспомнил о своих тренировках на солнцепеке. Пот заливал глаза, но он, нарочно преодолевая сравнительно медленно ровные участки, ускорял бег, когда дорога шла в гору, словно ненавидел себя и хотел измучить свое тело. Эти тренировки, возможно, не прибавили скорости, но добавили выносливости…
Турецкий заскучал. Какое-то время он был поглощен молчаливой яростью этой борьбы. Но… Все-таки бег на длинные дистанции приятно смотреть по телевизору. Когда состязания перемежают показом хорошеньких прыгуний и невероятных толкательниц ядра.
Появились облака. Смагин бежал то последним, то предпоследним в головной группе и чувствовал себя терпимо. Правда, временами появлялось чувство, будто ноги преодолевают среду более густую, чем воздух.
Он старался бежать по возможности шире и плавнее. Сердце и легкие работали, стадион немного покачивался в такт равномерному ритму бега, пульс был правильный, небыстрый и полный, но его толчки все больше отдавались в голове.
Когда облака снова рассеялись, отстал Долговязый. Смагин сосредоточил внимание на Еременко. Еременко, великолепный стайер, последние два километра шел впереди. Он и сейчас держался впереди, однако по тем трудно уловимым, но очевидным признакам, которые мог заметить профессионал, было ясно, что лидерство его — ненадолго. Каждый шаг стоил ему все большего напряжения. Вдруг он словно стал отодвигаться назад, и Смагин с удивлением потерял его из виду — Еременко был за спиной. Как прошли следующие два с половиной километра, Смагин почти не запомнил, он бежал совершенно автоматически и слышал только ритмичный топот, удары подошв о землю и судорожное дыхание.
Обычно легконогий Роговский делал судорожные вдохи, широко раскрывая рот. Роговский оглянулся на преследователя, и Смагин успел заметить выражение ужаса на его лице.
С правой ноги вдруг слетела кроссовка. Чем слабее становились мышцы, тем больше требовалось психических усилий. Хотелось кричать от боли и от невыносимого удушья. Ему хотелось закрыть глаза и чтобы весь этот кошмар раз и навсегда кончился… Вдруг что-то закрутилось вокруг головы, стадион зашумел так, будто был полон, и помутневшими глазами Олег увидел финишную черту. Подняв руки, он рванулся к ней, и, когда она осталась за спиной, ноги продолжали нести его вперед. И только когда его стали хватать за руки и ослеплять блицами фотокамер, он упал на колени и понял, что победил.
А Турецкий… Турецкий сорвал голос во время финишной прямой, то есть за какие-то секунды. И был в кои-то веки счастлив!
Он подобрался к чемпиону поближе, поймал наконец его глаза, подождал, пока взгляд того сфокусируется, и показал большой палец.
Еще через час, когда пришедший в себя Смагин давно уже принял душ и переоделся, после церемонии награждения, после многочисленных рукопожатий и объятий, после разговора с тренерами сборной… после всех тех приятных вещей, которые неизбежно сопутствуют чемпиону, Турецкий наконец вырвал его из лап совсем уже непонятных, околоспортивных личностей, отобрал сумку и затолкал в свою машину.
— Куда мы, Александр Борисович? — спросил Олег.
— В какую-нибудь пивную. Тебе надо жидкость в организме восстановить. На таком-то пекле… — Турецкий покачал головой и добавил будничным голосом: — Завтра возьмем гада, будь спок…
И Смагин просиял больше чем на пьедестале.
— Однако, — улыбнулся Турецкий, разглядывая молодого коллегу, — десять километров бок о бок с лучшими мастерами! Такой урок терпения может оказаться крайне полезным в будущем…
В пивной Турецкий вспомнил, как Шляпников рассказывал в компании с Реддвеем о своем коллекционировании и продаже антиквариата, и позвонил Гряз-нову. Вячеслав Иванович сразу ответил:
— В МУРе есть Девятый отдел, он как раз по такого рода вопросам работает. Позвони ребятам, там все свои, подскажут.
Подсказали. Турецкий отвез Смагина домой, наказал отсыпаться, а сам поехал на старый Арбат. Там, в крошечном закутке, он разыскал легендарного анти-кварщика Дудника. Дудник оказался маленьким подвижным толстяком лет шестидесяти. Жевал жвачку и через фразу говорил: «Понимаете?», хотя вовсе в реакции собеседника не нуждался.
