Луиза Пенни - Убийственно тихая жизнь
Николь наблюдала, как он разворачивает пакет.
– Агент Николь, прошу на пару слов.
– Да, сэр.
Эклер явно сработал. Он теперь не сможет и дальше вести себя столь же нелогично.
Гамаш показал на стол в дальнем конце комнаты, в стороне от других.
– Спасибо за эклер. Вы точно убедились, что у мэтра Стикли последнее завещание Джейн Нил?
Вот оно как. Она-то ни свет ни заря неслась в пекарню к Саре, чтобы купить пирожное. И ради чего? Чтобы он опять устраивал ей перекрестный допрос? Мысли ее заметались. Это несправедливо, но ей нужно соображать побыстрее. Сказать правду – значит самой себе вырыть яму. Что сказать? Может быть, еще раз про пирожное. Но нет, он ведь ждет ответа на свой вопрос.
– Да, сэр. Он подтвердил, что у мэтра Стикли последний вариант завещания.
– И кто этот «он»?
– Человек, с которым я разговаривала по телефону.
Спокойное выражение исчезло с лица Гамаша. Он подался вперед, строгий и раздраженный.
– Прекратите разговаривать со мной таким тоном. Вы будете отвечать на мои вопросы тщательно, уважительно и вдумчиво… – Он говорил тихо, почти шепотом. – Вы должны правдиво ответить на мой вопрос.
Он помолчал, глядя в ее глаза, в которых видел вызов. Его утомила эта ни на что не годная личность. Он сделал все, что мог. Хотя ему и советовали избавиться от нее. Но вот только что она солгала ему уже два раза.
– Прекратите горбиться на этом стуле, как капризный ребенок. Сядьте прямо, когда разговариваете со мной. И смотрите мне в глаза.
Николь среагировала мгновенно.
– Кому вы звонили по поводу завещания, агент?
– Я позвонила в Монреальское управление и попросила дежурного проверить это для меня. Через какое-то время он перезвонил. А что, информация оказалась неверной, сэр? Если так, то я же не виновата. Я ему поверила. Положилась на то, что он сделает работу, как полагается.
Гамаша так поразил ее ответ, что он почувствовал бы восторг, если бы не испытывал отвращения.
Правда заключалась в том, что она никому не звонила, потому что понятия не имела, кому звонить. Гамаш, как минимум, мог помочь ей советом. Он всегда был не прочь похвастаться – он, мол, берет молодых под свою опеку и делает за них всю работу. Что ж, сам виноват.
– Кому вы звонили в управлении?
– Я не знаю.
Гамашу надоело впустую тратить время. Агент Николь была пустой тратой времени. Но он мог попробовать еще одно. Показать ей, какой будет ее жизнь, если она не одумается.
– Идемте со мной.
Дом Рут Зардо, маленький и тесный, был забит бумагами, журналами, тетрадями, лежащими в высоких стопках. Стеллажи вдоль стен были уставлены книгами, книги теснились на табуретках, кофейном столике, кухонном столе. Они были навалены и в стенном шкафу, куда она бросила их куртки.
– Я только что выпила последнюю чашку кофе и больше заваривать не собираюсь.
«Вот ведь сучка», – подумала Николь.
– У нас к вам несколько вопросов, – сказал Гамаш.
– Садиться я вас не приглашаю, так что поторопитесь.
Николь поверить не могла в такое хамство. Ну и карга!
– Скажите, Джейн Нил знала, что это вы рассказали ее родителям об Андреаше Зелински? – спросил Гамаш, и в доме воцарилась тишина.
У Рут Зардо, возможно, были все основания желать Джейн Нил смерти. Скажем, Рут опасалась, что ее древнее предательство всплывет на поверхность и все друзья отвернутся от нее. Эти люди, которые любили Рут, несмотря на все ее пакости, могли вдруг понять, что она собой представляет на самом деле. Они возненавидят ее, узнав, что она сделала. И тогда она останется одна. Злобная, ожесточенная одинокая старуха. Она не могла рисковать этим – ставка была слишком высока для нее.
Гамаш много лет расследовал убийства и знал, что мотив существует всегда и что этот мотив подчас не имеет никакого смысла ни для кого, кроме убийцы. Но для последнего смысл был очевиден.
– Сядьте, – пригласила Рут, показывая на кухонный стол.
Это был садовый стол, вокруг которого стояли четыре металлических садовых стула. Когда они сели, Рут увидела, что Гамаш оглядывается, и сказала:
– Мой муж умер несколько лет назад. С тех пор я продаю всякие антикварные вещицы, доставшиеся мне в наследство. Оливье мне помогает. Так и держусь на плаву.
– Андреаш Зелински, – напомнил он ей.
– Я услышала вас с первого раза. Это было шестьдесят лет назад. Кому до этого есть теперь дело?
– Тиммер Хадли было до этого дело.
– Что вам об этом известно?
– Она знала, что вы сделали, – слышала ваш разговор с родителями Джейн. – Он говорил, разглядывая лицо Рут, похожее на осажденную крепость. – Тиммер хранила вашу тайну и всю жизнь сожалела об этом. Но может быть, Тиммер перед концом сказала Джейн. Что вы об этом думаете?
– Я думаю, телепат из вас никудышный. Тиммер умерла. Джейн умерла. Не трогайте прошлое.
– А вы можете его не трогать?
Но кто тебя обидел так,
что ран не залечить,
что ты теперь любую
попытку дружбу завязать с тобой
встречаешь, губы сжав?
Рут фыркнула:
– Вы и в самом деле считаете, что получите нужный вам результат, забрасывая меня моими же стихами? Вы что, всю ночь, как студент-первокурсник, готовились к этому разговору со мной? Надеялись довести меня до слез, зная о моей собственной боли? Чушь.
– Вообще-то, я знаю все стихотворение наизусть.
Когда были посеяны те гнева семена
и на какой земле,
что так они взошли,
политые слезами неистовства иль скорби?
– «Так было не всегда», – закончили стихотворение вместе Рут и Гамаш.
– Да-да. Хватит. Я сказала об этом родителям Джейн, потому что думала, она совершает ошибку. Ее ждало большое будущее, но с этим деревенщиной на ее будущем можно было поставить крест. Я сделала это ради нее. Я пыталась ее переубедить, а когда из этого ничего не вышло, стала действовать за ее спиной. Задним умом я понимаю, что это была ошибка. Но не больше. Не конец света.
– Мисс Нил об этом знала?
– Мне об этом неизвестно. Но если бы и знала, то это ничего не изменило бы. Это все было так давно, что быльем поросло.
«Какая ужасная эгоистка», – думала Николь, шаря по столу глазами – ей хотелось есть. Потом она вдруг поняла. Ей нужно в туалет.
– Можно воспользоваться вашим туалетом?
– Вы его найдете.
Николь пооткрывала все двери на первом этаже – за ними были книги, журналы, но туалета так и не нашла. Тогда она поднялась наверх и там обнаружила единственную в доме ванную с туалетом. Спустив воду, она открыла кран и, изображая, что моет руки, взглянула в зеркало. На нее смотрела молодая женщина с коротко стриженными волосами, а еще она заметила какие-то буквы – наверное, какое-нибудь очередное треклятое стихотворение. Она наклонилась к зеркалу и увидела приклеенную к стенке бумажку, на которой было написано: «Перед тобой проблема».
Николь тут же повернулась, оглядывая пространство за своей спиной, отраженное в зеркале, потому что проблема была, вероятно, там.
– Тиммер Хадли сказала вам, что ей известно о вашем поступке?
Рут спрашивала себя, будет ли когда-нибудь задан этот вопрос. Она надеялась, что не будет. Но вот теперь услышала его.
– Да. В день ее смерти. И она сказала мне, что думает об этом. Она была очень откровенна. Я уважала Тиммер. Трудно услышать такое от человека, которым ты восхищаешься, которого ты уважаешь. Еще труднее оттого, что Тиммер умирала и исправить уже ничего было нельзя.
– И что вы сделали?
– В тот день на ярмарке было заключительное шествие, и Тиммер сказала, что хочет побыть одна. Я хотела было объясниться, но она возразила, что ей нужно отдохнуть – она устала и я могу оставить ее на час. А через час, мол, поговорим. Когда я вернулась, ровно через час, она была мертва.
– Миссис Хадли сказала об этом Джейн Нил?
– Не знаю. Я думаю, что собиралась, но чувствовала, что сначала должна поговорить со мной.
– А вы сказали мисс Нил?
– Зачем? Это было так давно. Джейн, вероятно, и думать об этом забыла.
Гамаш спросил себя, не пытается ли Рут Зардо убедить себя, что так оно и есть. Его это определенно не убедило.
– Вы не знаете, кто мог желать смерти мисс Нил?
Рут сложила руки на трости и осторожно оперлась на них подбородком. Ее взгляд устремился куда-то вдаль. Наконец, выждав почти минуту, она прервала молчание:
– Я уже говорила вам, что, на мой взгляд, один из этих трех мальчишек, которые кидались пометом, мог желать ее смерти. Она их напугала. Я до сих пор считаю, что в неокрепшем мозгу подростка вызревают самые ядовитые идеи. Но на это нужно время. Говорят, время лечит. По-моему, это вранье. Время ничего не делает. Оно лечит, только если человек хочет этого. Я видела, как время для больного человека только ухудшает ситуацию. Он думает, размышляет, превращает муху в слона – ему только дай время.
– И вы полагаете, что это могло произойти в данном случае?
