Хокан Нессер - Человек без собаки
— Как у тебя дела, Розмари? — спросила Магги, когда наконец дошла ее очередь усесться в парикмахерское кресло. Розмари разглядывала свое большое, гладкое лицо в немилосердном парикмахерском зеркале. — Как это все ужасно, не правда ли? Есть какие-нибудь новости?
Эти два вопроса и сочувственный к ним комментарий вызвали у Розмари острое желание вскочить с кресла, одеться и опять выбежать в декабрьскую стужу. Извиниться, что ли, что семья Германссон причиняет городу столько беспокойства — то одно, то другое, то безобразное шоу, то исчезновения… я понимаю, что мы никому не даем покоя… она уже готова была все это выпалить, но Магги ее опередила — она просто не могла остановиться. Профессиональная болтливость. Магги говорила обо всем, что происходит — в парикмахерской, в Чимлинге, во всем мире, сейчас или в будущем — неважно. Иногда даже о событиях на том свете, если клиент предпочитал эту тематику.
— Боже мой, Розмари, кто тебя стриг в прошлый раз? — Розмари увидела в зеркале, как у Магги глаза сделались страшными.
— По-моему, эта новая девочка, — попыталась вспомнить Розмари. — Она замещала кого-то… кто-то заболел, что ли…
— Альмгрен, — отрезала Магги с негодованием. — Джейн Альмгрен. Кто бы знал, что она тут успела натворить! Хорошо, что она у нас не задержалась. Я все равно бы от нее избавилась, даже если бы Катрин не вышла на работу.
— Может быть… русая такая… даже темно-русая.
— Она! Кому и быть, как не ей! — Магги яростно стриганула ножницами по воздуху. — Утверждала, что кончила курсы, и все такое… а может быть, и кончила, кто ее знает, они теперь раздают дипломы кому угодно. А тут еще Катрин позвонила, у нее, видите ли, аппендицит, и что мне делать? Что делать бедной девушке из Худиксваля, когда до Рождества остается три недели?
Из Худиксваля? Она же здешняя, Магги, дочка сторожа Ундерстрёма… они жил там, за полотном…
— Это выражение такое, — Магги опередила ее недоуменный вопрос. — Бедная девушка из Худиксваля. Не знаю, откуда взялось… наверное, из самого Худика, откуда же еще? Эта девица пробыла у меня всего три дня, потом вышла Катрин — теперь с аппендицитами долго не держат, спасибо докторам. Ну нет, Розмари, ты получишь сотню скидки, пусть никто не говорит, что Магги наплевать на своих клиентов.
— Делай как хочешь, — тихо сказала Розмари. — Подровняй немного, и все…
— А она все равно живет здесь, в городе, — не унималась Магги и всадила расческу в седеющие локоны. — Раньше я ее никогда не видела, а на днях смотрю — покупает салаку у Гундера. Кошка у нее, что ли… А мне-то что — пусть заводит хоть тигра, только чтоб ноги ее у меня здесь не было.
— Я даже с ней о чем-то говорила… — сказала Розмари больше из вежливости. — Она мне показалась ничего, довольно приветливой… Боже, как я устала Магги… ничего, если я немного подремлю?
— Спи хоть до утра, мое сокровище, — засмеялась Магги. — Закрой только глаза, и я сразу заткнусь. Мой Арне считает, что я когда-нибудь сама себя заговорю до смерти… Голову будем мыть?
— Да, спасибо, — сонно прошептала Розмари. — Я думаю, это как раз то, что мне необходимо.
Глава 24
Подумать только — два человеческих тела умещаются в морозильнике!
Она ни за что бы в это не поверила. И даже еще место осталось — коробка с ягодами и пакет мороженого уместились на верхней полке.
Ну, один человек, но два?! Странно. Она перепробовала много профессий, но сейчас ей вспомнилось, как она замещала несколько недель учителя математики в старших классах. Наврала, что у нее полно университетских баллов, и никто не стал проверять — как обычно. Когда это было? Восемь — десять лет назад, в западном пригороде Стокгольма, в каком именно, она не помнила. Эксперимент не особенно удался — как-то после занятий математики собрались в учительской, чтобы разработать контрольные вопросы. Она помалкивала с умным видом, но чувствовала себя абсолютной дурой. Теперь она точно знала, какую задачу она предложила бы ученикам.
У вас есть два трупа. Вес — икс килограммов и игрек килограммов. У вас есть морозильник объемом в двести пятьдесят литров. На сколько частей вы должны разрубить трупы, чтобы они уместились в морозильнике?
Она подошла к кухонному окну и посмотрела на улицу. Серый, холодный январский вечер, люди, подняв воротники, торопливо выгуливают собак или бегут домой с пакетами «ICA». Но прохожих мало — те, кто поумней, сидят дома.
Она сделала тщательную уборку. Ни пылинки, ни соринки. Даже пол вымыла со стиральным порошком. Приняла душ, вымыла голову. Поговорила по телефону с матерью, рассказала ей все, что та хотела бы услышать.
Все замечательно. Баланс. Мировой баланс — вот что важно.
Мать опять в больнице, а она гуляет на свободе — больничный продлевают каждый месяц. Врачи все время меняются, и каждый новый врач предоставляет ей ровно месяц, обычный набор лекарств и беседу с психотерапевтом, каждый раз новым.
Такой порядок вполне ее устраивал. Никакого контроля. Много ей не надо — вполне хватает выплат страховой кассы. Безделье ее не мучит, потому что это не безделье. Это время размышлений и планов.
Может быть, нужен еще один? Если надо, можно заняться и Гермундом.
А если Махмут считает, что она уже достигла примирения и гармонии? Не так-то легко понять, он не всегда выражает свою мысль ясно и точно. На то он и Махмут.
Ну, с первым-то все ясно. Свинья. Она не сомневалась ни секунды. Какой может быть мировой баланс, пока такие, как он, ходят по земле?
А второй появился неожиданно и странно. Она и тогда представления не имела, какое именно зло он олицетворяет, и сейчас не имеет. Появился — и она вдруг обнаружила его в себе, словно ее ни с того ни с сего посадили на кол. Махмуту достаточно было только шепнуть ей в ухо: убей! — и она сразу поняла, как развязать этот узел.
Я хочу вернуть своих детей, вдруг взмолилась она.
Всему свое время, прошептал Махмут. Всему свое время. Придет время, и ты все вернешь. У меня большие надежды на тебя, Джейн, разве я тебя когда-нибудь разочаровывал?
— Нет, великий Махмут, нет, что ты, — прошептала она.
Ее внимание привлекло какое-то пятнышко на дубовой столешнице, и она начала тереть его пальцем, мягкими, методичными движениями. Нет, великий Махмут, ты меня никогда не разочаровывал, но в морозильнике уже нет места. Я должна думать практически, нельзя все время радоваться жизни. Я должна найти детей и Гермунда, они отняли у меня детей, Махмут. Они прячутся от меня, и я не знаю, где их искать.
Ничего, моя девочка. Не думай об этом. Закрой глаза, я приду и поцелую тебя в лоб и останусь в кончиках твоих пальцев. Ты же знаешь, что мы можем сделать, когда мы вместе?
— Спасибо, великий Махмут, — возбужденно прошептала она. — Спасибо, спасибо… Как бы мне хотелось, чтобы все мужчины умерли и остался только ты один…хочешь, чтобы я?..
На этот раз Махмут промолчал, но она и без него знала, что должна сделать.
Часть ІІІ
Август
Глава 25
Эббе Германссон Грундт снится все тот же сон.
Она беременна Хенриком. Она уже потеряла счет ночам, когда видела этот сон, но боль от этого не меньше.
Он очень тяжел, ее сын. Он висит у нее на ключице, болтается в ее теле, в огромной, никакой анатомией не предусмотренной пустоте между сердцем и желудком.
В двух бело-зеленых пластиковых пакетах из «Консума» лежит ее сын Хенрик, разрубленный на куски.
Боже мой, он же взрослый, с ужасом думает Эбба во сне, как он может поместиться у меня под сердцем? Как же я выдержу, когда стоит такая жара?
И просыпается в холодном поту. За окном рассвет. Она горячо молится — Эбба, которая никогда ни в какого Бога не верила. Ей больше не к кому обратиться за помощью.
Она давно не ходит на службу. Первые месяцы после исчезновения Хенрика она работала по обычной схеме — весь январь, февраль и половину марта. Коллеги диву давались — как она может? Женщина, у которой только что погиб сын — ну, не погиб, исчез, но скорее всего, конечно, погиб, иначе не объяснишь, — эта женщина продолжает работать, как ни в чем не бывало. Операция за операцией, обход за обходом, утренние конференции, вечерние конференции, переработки по десять — пятнадцать часов в неделю… как она может? Что у нее там в груди вместо сердца? Лед? Камень?
Но тут она встретилась с подругой студенческих лет Бенитой Урмсон. Подругой и конкуренткой — обе были очень способны, круглые отличницы, соревновались, кто будет первой, а кто второй, на каждом экзамене, будь то клеточная биология, хирургия, терапия или инфекционные болезни. Но, ко всеобщему удивлению, Бенита после интернатуры выбрала психиатрию. Никто не понимал почему — статус психиатров считается невысоким. Но что-то такое было в ней, в этой молчаливой брюнетке из Торнедалена, чего никто не разглядел. Даже Эбба. В середине марта они встретились на конференции в Даларне, впервые за шесть… нет, семь лет.
