Владимир Силкин - Афёра
— О, Паула, извини, — уже отходя от стола секретарши, сказал Макаров, заметив вошедшую вслед за ним в приёмную молодую женщину, — извини, подожди минуточку, мне вот так надо к директору, — пояснил он, характерным жестом проведя рукой по горлу, — всего на несколько слов, — и он скрылся за обитой кожей дверью, оставив свою спутницу наедине с её сомнениями и девушкой-секретаршей, оказавшейся знакомой Паулы.
Из директорского кабинета Алексей появился тогда, когда Паула, которая не без оснований и раньше считала его большим нахалом, а теперь укрепилась в этом неблагоприятном мнении о нем, уже обсудила со своей давней знакомой все последние новости и собиралась уйти. Тем не менее выразить в полной мере своё неудовольствие непутёвому кавалеру оказалось, как и прежде, очень трудно. Макаров умел быть просто неотразимым, безоговорочно признавая свою вину и всегда при этом находя веские аргументы для своего оправдания. Кроме того, как правило, у него имелся в запасе какой-нибудь козырь-сюрприз, возвращавший ему расположение рассерженной женщины.
На этот раз, выйдя с довольным выражением лица от директора музея, он не стал выслушивать прямо в приёмной упрёков бесцеремонно брошенной им молодой женщины, а подхватил её на глазах удивлённой подруги под руку и вывел на улицу. При этом он несколько раз повторил, что очень благодарен ей за экскурсию, что теперь задание, данное ему в Москве, будет непременно успешно выполнено, а в оставшиеся часы этого солнечного дня они с Паулой будут исключительно отдыхать.
— Так ты, страховой агент, все-таки работаешь в милиции? — язвительно спросила девушка, не чувствуя себя, впрочем, в силах злиться на такого бесцеремонного, но все-таки очень притягательного для неё человека
Однако его ответ удивил её.
— С чего ты взяла? — изобразил удивление Макаров.
Паула промолчала, укоризненно взглянув на него.
— А… это, — рассмеялся Алексей, сразу уловив смысл её взгляда. — Это ты про бабку ту, что ли?.. Плюнь на то, что она сказала, и забудь — пришлось ей лапшу на уши повесить; как иначе я попал бы к директору, видела цербера с кобурой и дубинкой у двери?
Паула недоверчиво покачала головой.
— А зачем тебе понадобилось так срочно зайти к директору? Что это за экспонат тебя заинтересовал? — обиженно произнесла она — Мог бы, наверное, и у меня спросить сначала… Я же тебя предупреждала однажды: не люблю, когда меня используют в качестве мебели. — Глаза девушки сузились, а губы едва заметно надулись от обиды. Но ссориться с Макаровым все-таки было очень трудно.
— Что ты, что ты, Паула, — даже остановился он, почувствовав настроение девушки, и, мягко взяв за плечи, решительно повернул к себе. — Ей-богу, ты не должна на меня обижаться. Ты здорово помогла мне, ведь именно благодаря твоему рассказу я заметил отсутствие в экспозиции одного очень интересного экспоната — янтарного ожерелья в золотой оправе работы немецких мастеров, кажется, «Кенигсринг», так ты его назвала?..
— Ну и что с того, что оно отсутствовало? — освободившись от его рук и почти забыв о недавней обиде, удивилась Паула. — Тут часто забирают некоторые экспонаты для выставок, местных и в Калининграде, даже, кажется, заграницу и в Москву возят. Тебе-то это зачем?
Макаров таинственно улыбнулся и, взяв её под руку, медленно повёл вперёд по улице.
— Мне это важно и с практической, и с теоретической точки зрения. Я слышал, что это ожерелье дают напрокат одному местному пляжному фотографу, и он делает фотографии — замечательные фотографии красивых женщин с этим украшением. И я хотел проверить, что у него именно то ожерелье, что экспонируется в вашем музее, то есть настоящая драгоценность, а не подделка.
— И что это тебе даст?
— Что?
— Ну, то, что ты узнал, музейное это ожерелье или нет…
— Один человек, приятель того парня, причину гибели которого я приехал к вам расследовать, помог приобрести такое же в точности ожерелье любовнице погибшего…
— Подделка, — махнула рукой Паула. — Такая вещь существует в единственном экземпляре, она уникальна.
— Вот в этом я и хотел убедиться, — солгал, честно глядя в глаза Пауле, Алексей. На самом деле, главным образом он интересовался у директора музея датами, когда фотограф в последний раз взял и когда должен возвратить обратно экспонат музейной коллекции.
У Паулы не было причин сомневаться в искренности ответа. Она сказала, уже без тени прежней обиды:
— Вот я и говорю, что это все ты мог узнать и не тревожа директора, у меня…
— Ну, узнать у тебя, — протянул с много значительным видом Макаров. — У тебя я мог бы поинтересоваться для собственного сведения, а для отчёта по проведённому расследованию компания потребует у меня соответствующие документы. Официальные же бумаги по поводу сдачи ожерелья в прокат мне может предоставить только дирекция музея. Понятно?.. И потом, заодно я использовал визит в личных, так сказать, целях…
— В каких это, интересно? — в глазах девушки зажглось любопытство.
— Я решил сфотографировать у этого фотографа тебя, себе на память. И думаю, с этим ожерельем ты будешь выглядеть просто прекрасно. Ты не откажешь мне в этой маленькой просьбе?
— Нет, если ты действительно этого хочешь, — польщенно улыбнулась девушка. — Но как это связано с твоим визитом в директорский кабинет?
— Я узнал, что ожерелье сейчас выдано фотографу до послезавтрашнего утра, так что у нас есть время… Так ты согласна?
— А зачем тебе моё фото?
— Буду любоваться и вспоминать долгими зимними вечерами. Так ты не откажешь мне?
— Нет, не откажу, но только если очень хорошо попросишь, — усмехнулась, искоса поглядев на Алексея, Паула.
— Очень хорошо попрошу, — с готовностью сказал Макаров. — Сделаю все, что попросишь, согласен на все…
— Ну, тогда… — нерешительно начала девушка.
— К фотографу? — полуутвердительно-полувопросительно закончил за неё Макаров.
44
Когда они вышли из фотомастерской, в которой Макаров уже побывал накануне ночью, Паула выглядела так, словно её мучили какие-то тайные мысли. Метаморфоза случилась с девушкой в тот момент, когда наводившая порядок в студии женщина вызвала из лаборатории по просьбе Алексея фотографа
Откровенно говоря, направляясь сюда вместе с Паулой, Макаров не очень надеялся застать некрасивого молодого человека на месте — поднявшееся в зенит солнце свидетельствовало о том, что ему самое время совершать со своей аппаратурой пеший тур вдоль кромки моря в поисках охочих до снимков отдыхающих. Об этом он и сказал, не задумываясь, очкастому парню, появившемуся на этот раз без вчерашнего белого халата, а в фиолетовой майке и в чёрных, смотревшихся в летнюю жару явным анахронизмом джинсах.
— У меня сегодня другие дела, — спокойно отрезал тщедушный очкарик, не желая признавать в Макарове знакомого, с которым можно запросто болтать на отвлечённые темы. — Вы хотели сняться? — спросил он, скользнув взглядом непроницаемых чёрных глаз с Макарова на остановившуюся чуть в стороне Паулу и обратно.
— Да, — ответил Макаров. И как бы настаивая на том, что они с фотографом уже знакомы, пояснил: — Вот та девушка, о которой я вам вчера говорил.
— Нет, сейчас делать снимок с ожерельем не будем, — на этот раз демонстрируя хорошую память, холодно ответил парень, упёршись в переносицу Алексея своими маленькими глазками-буравчиками. — Если у вас ко мне только это дело, то встретимся, как и договаривались, завтра в одиннадцать.
— Но почему не сейчас? — спросил Макаров, повернувшись к Пауле и взяв её за руку. Именно в этот момент он заметил непонятное волнение и немую просьбу в глазах девушки, но не понял и решил довести начатое до конца. — Девушка здесь, вы на месте и не заняты, почему бы… — начал он, изображая недоумение, но фотограф не дал ему договорить.
— Это невозможно, — снова коротко взглянув на Паулу, ответил очкарик. Наблюдавший на этот раз за ней Макаров отметил, что девушка от взгляда фотографа как будто съёжилась. Но тот уже снова смотрел на Алексея. — Во-первых, — пояснил он невозмутимо, — у меня сейчас другие дела, а во-вторых, и ожерелья у меня теперь нет — оно будет только завтра к вечеру.
«Вот это заявление!» Да ещё при свидетелях. Дело было сделано, и Макаров уже мог со спокойной совестью уйти, однако, несмотря даже на необъяснимое волнение Паулы, он решился задать фотографу ещё один вопрос.
— Скажите, пожалуйста, но, может, тогда хотя бы пораньше, чем мы вчера с вами договаривались? По времени, — произнёс он, пристально всматриваясь в тёмные глаза за стёклами очков. — А то мне трудно будет уговорить мою даму, все-таки одиннадцать вечера, двадцать три ноль-ноль… поздновато. Давайте завтра же, но в девять, в двадцать один.
В равнодушных до этого глазах фотографа мелькнуло выражение досады.
— Если вас не устраивает это время, приходите послезавтра утром; договоримся на другой день, — пожал костлявыми плечами тщедушный человек в фиолетовой майке и, повернувшись, пошёл к двери лаборатории, недвусмысленно давая тем самым понять, что разговаривать с бестолковым клиентом больше не желает.
