Джеймс Берк - Неоновый дождь
Я дотронулся до ее руки и улыбнулся.
— Ну что ты, кто был больше американцем, чем герцог?
— Мне было семнадцать. Он был школьником-меннонитом из Небраски и работал тем летом в Уичите, потому что его по программе направили домой.
— Ты не обязана мне это рассказывать.
— Нет, черт возьми, я не собираюсь оставлять ложь этих людей в нашей жизни. Я не сказала ему о ребенке. Он был слишком молод, чтобы жениться. Вернулся в школу в Небраске и никогда не узнал об этом. Когда я была на седьмом месяце, на ферме случилась страшная гроза. Родители уехали в город, а мой дед с трудом справлялся с каналом для орошения. Он был меннонитом старой закалки и предпочитал надрываться с упряжкой лошадей, чем сесть на трактор. Но он не бросал работу из-за погоды, работал, пока его чуть не смыло с поля. Я следила за ним, стоя на переднем крыльце, и видела, как ветер вздымает пыль вокруг него, а молнии пляшут по всему горизонту. Небо было серовато-синим, таким, каким оно бывает в Канзасе, когда видно, как торнадо начинает кружиться вдали, поднимаясь с земли. А потом молния ударила в тополь рядом с оросительным каналом, и я увидела, что он вместе с упряжкой и бороной свалился набок. Я побежала под дождем через поле. Он лежал под повозкой, лицом в грязь. Я не могла его вытащить и подумала, что он сейчас задохнется. Очистила ему рот и нос от грязи и подложила под голову свою рубашку. Потом выпрягла одного мула из упряжки. Телефон в доме испортился, и мне пришлось скакать четыре мили до соседней фермы за помощью. У меня случился выкидыш прямо у них во дворе. Меня уложили в пикап и отвезли в больницу в Уичите. Я чуть не умерла по дороге, так истекала кровью.
— Ты чертовски сильная девушка, Энни.
— Почему этот человек болтал об этом?
— Он хотел запугать меня, поймать на крючок. Думал, сыграет одной левой и захватит меня врасплох.
— Я боюсь за тебя.
— Нечего бояться. Четверо из них мертвы, а я еще гуляю на этом свете. Когда я был во Вьетнаме, я пытался размышлять обо всем, что там происходило. Но однажды друг сказал мне: «Забудь о сложностях. Единственное, что принимается в расчет, — что ты еще ходишь по земле и дышишь воздухом».
— Но только ты сам в это не веришь.
— Человек должен действовать и думать так, чтобы это не противоречило его делу. Я не в состоянии контролировать всю эту мерзость в моей жизни. Раньше не имел дела ни с чем таким. Действительно, старался иметь дело только с самим собой. Это не сработало.
Я заметил печаль в ее глазах и взял ее руки в свои.
— Единственное, за что прошу прощения, — за то, что принес проблемы в твою жизнь, — сказал я. — Это издержки моей профессии.
— Любые проблемы, связанные с тобой, — мои, желанные.
— Ты не понимаешь, Энни. Когда я рассказал о Билокси, я сделал тебя постфактум соучастницей. А ведь когда я пришел сюда сегодня вечером, я уже предполагал, что сделаю это. Так что лучше мне сейчас уйти. Я потом позвоню.
— Куда ты уходишь?
— Я должен все привести в порядок. Не волнуйся. Перед девятым забегом всегда срабатывает везение.
— Останься.
Она встала из-за стола и посмотрела на меня сверху вниз. Я поднялся и обнял ее, почувствовал, как ее тело подается ко мне, ее голова прижалась к моей груди, одной ногой в сандалии она обвила мою лодыжку. Я поцеловал ее в волосы, в глаза, и, когда она их открыла, я увидел в них только неоновую синеву.
— Пойдем в дом, — попросила она.
Голос звучал низким, приглушенным шепотом у меня в ухе, пальцы нежнее птичьих перышек скользили по моему бедру.
После, когда рассвет пробился сквозь полураздернутые занавески в ее спальню и раскрасил темноту оранжевыми и багровыми тонами, она легла мне на грудь, поглаживая рукой мою кожу.
— Когда-нибудь ты обретешь покой в своем сердце, — сказала она.
— Оно и сейчас спокойно.
— Нет. Ты уже думаешь об оставшейся ночи. А вот однажды ты почувствуешь, что весь гнев вышел наружу.
— Некоторые устроены по-другому.
— Почему ты так думаешь? — тихо спросила она.
— Потому что все те годы, что я потратил на разборки с самим собой, кое-чему научили меня. Мне не нравится, как устроен этот мир, но прошлого уже не вернешь. Глупый подход к жизни.
* * *Выйдя от Энни, я поехал к доминиканскому колледжу Святой Марии, возле которого, неподалеку от набережной Миссисипи, в викторианском доме жил с матерью капитан Гидри. Желтый дом давно нуждался в покраске, лужайка была не стрижена, а низкая галерея заросла деревьями и разросшимися кустами. Все окна были темными, только в гостиной мерцал свет от телеэкрана. Я отодвинул щеколду на калитке из частокола и пошел, шурша, по гравийной дорожке к крыльцу. На крыльце висели на ржавых цепях качели, в дверь нужно было звонить, поворачивая ручку. Я подумал, что как раз наступил момент, когда капитану стоит серьезно задуматься о женитьбе на вдове из службы водоснабжения.
— Дейв, что ты здесь делаешь? — воскликнул он, открыв дверь.
На нем была мятая спортивная рубашка, домашние тапочки и старые брюки, испачканные краской. В руке — чашка чая с пакетиком.
— Прости, что надоедаю тебе дома. Мне нужно поговорить.
— Конечно, заходи. Мать только что ушла спать. А я бейсбол смотрел.
В гостиной было темно, пахло пылью и ментолатом, повсюду стояла мебель девятнадцатого века. Она не была антикварной, просто старой: громкие часы, вазы, картины на религиозные сюжеты, книги без обложек, подушки с кисточками и стопки журналов, которые занимали каждый дюйм свободного пространства в комнате. Я сел в глубокое мягкое кресло с торчащими на подлокотниках нитками.
— Хочешь чаю или «доктора Пеппера»? — спросил он.
— Нет, спасибо.
— Может, что-нибудь другое?
— Нет-нет.
— Ну что ж. Джимми еще держится?
— Он все так же.
— Да, я забегал к нему днем. Он выкарабкается. Такие люди, если в первый день выдерживают, обычно выздоравливают. Как будто ловят второе дыхание.
— Я тут попал в серьезную переделку. Сначала я думал, как бы из этого выпутаться, а потом стал подумывать, не уехать ли из города.
Он дотянулся со своего места на кушетке до телевизора и выключил бейсбол.
— Но на самом деле, я понял, что лучше повернуться, если это возможно, к проблеме лицом сейчас, пока не стало хуже, — сказал я.
— Так в чем дело?
— Прошлой ночью в Билокси я убил Филипа Мерфи.
Я заметил, как у него сжались челюсти, а глаза сердито вспыхнули.
— Я хотел привезти его в участок, — продолжал я. — Чистая правда, капитан. Позволил ему сходить в ванную справить нужду, а он в бачке прятал «вальтер». Он сделал первый ход.
— Нет, первый ход сделал ты, когда стал действовать по собственному усмотрению, когда отказался принять свою временную отставку, когда заявился для расправы в другой штат. Я просил тебя в больнице иметь хоть капельку терпения, хоть крупицу доверия. Но, похоже, я бросал свои слова на ветер.
— Я вас очень уважаю, капитан, но доверяли ли мне другие?
— Послушай, что сам говоришь. Можешь представить, что сделаешь такое же заявление в суде?
Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо, пришлось отвести глаза.
— Ты мне еще не все рассказал, правда?
— Да.
— Ты уехал оттуда и не сообщил о случившемся?
— Да.
— Что еще?
— Я считаю, что Бобби Джо Старкуэзера убил Пёрсел.
— Зачем?
— Не знаю.
— Может, он просто объезжал округ Септ-Чарльз как-то утром и решил проездом убрать одного придурка.
— Там была свидетельница. Я знаю, как ее зовут и где она работает.
— Ты никого еще не озаботил этими сведениями?
— Она нюхает кокаин и курит травку, капитан. Ее мозги мягкие, как вчерашнее мороженое. Не знаю, что бы она выкинула, если бы ее взяли в качестве главного свидетеля.
— Не лучшие минуты я провожу, узнавая все это, Дейв. Противно говорить тебе об этом, но эта история с Пёрселом, похоже, вышла со дна бутылки. Может, у него и есть какие-то личные проблемы с пробиванием местечка в управлении, но, ради всего святого, он же не наемный убийца.
Я чувствовал себя усталым, опустошенным, все доводы приведены, и все без толку. Капитан хороший человек. Но я не знал, чего от него можно ожидать. Придя к нему домой со своими странными историями, я оставил ему еще меньше выбора, чем было у меня самого.
— Дай мне адрес, — попросил он. — Я позвоню в участок Билокси. А потом нужно будет съездить на станцию, и я думаю, что тебе следует позвонить адвокату.
Он позвонил по межгороду, а я сидел и угрюмо слушал, как он разговаривает с кем-то из отдела убийств. Я чувствовал себя, как ребенок, который заварил кашу своими сумасбродными поступками, а расхлебывать ее теперь приходится важным персонам. Капитан попрощался и повесил трубку.
— Они послали туда машину, потом мне перезвонят, — сообщил он.
Я помолчал.
— А тот чернокожий парнишка нашел кого-нибудь в архивных книгах с рожами преступников?
