Фридрих Незнанский - Криминальное наследство
— Вы забываете, что Лопухин летит на этот раз самолетом, в Москве с этим строго, он не так глуп, чтобы пытаться пронести на борт оружие и соответственно попасться на этом… Да и если бы у Лопухина имелся в запасе целый арсенал, вряд ли бы он хранил пале… э-э-э… далеко не новый пистолет!
Яковлев слегка смутился из-за того, что едва не назвал «макаров» паленым, но Тамара Григорьевна то ли просто не обратила внимания на его оговорку, то ли вообще не слышала никогда этого эпитета, бытующего в весьма специфических кругах.
В этот момент, очень, с точки зрения Владимира Владимировича, кстати, появился на кухне Ластивка.
— Владимир Владимирович, — доложил он почтительно, явно в расчете произвести соответствующее впечатление на Тамару Григорьевну, — я все сделал, может, глянете?.. Думаю, вряд ли он заметит ее, камеру я пристроил, как вы и просили, под углом, возле бра… По-моему, заметить практически невозможно…
— Пойдем глянем, — с облегчением кивнул Яковлев и, оставив хозяйку на кухне, оперативники направились в бывшую Ларисину комнату.
— А что, Лопухин и правда летит сюда? — тихо поинтересовался Ластивка.
— Правда, мне шеф на мобильный звонил… Ну давай кажи свою работу!..
Москва проводила Евгения Лопухина грянувшим в один момент небывалым морозом, и в точности таким же минусом встретил его родной город. Однако дрожь, изредка пробегавшая по его телу, объяснялась вовсе не холодом.
Пассажиры, составившие во время полета компанию Евгению, все, за исключением двоих, сидевших сзади, на которых он не обратил внимания, мирно дремали, пока самолет находился в воздухе. У Лопухина же сна, что называется, не было ни в одном глазу. Как ни не хотелось ему вспоминать свой последний разговор с майором Каменевым, однако именно вокруг него и вертелись все вышедшие из послушания мысли.
Из всех, кто знал Евгения, пожалуй, ни одному человеку не пришло бы в голову заподозрить его в трусости… Увы, самого-то себя он обмануть в этом отношении не мог!.. Трусливым Евгений был с детства, о чем не подозревала даже родная тетка: он рано понял, что для настоящего мужчины это качество позорное, рано научился не проявлять его на людях и едва ли не с самого нежного возраста мечтал о том, чтобы при первой же возможности обзавестись оружием — надежной гарантией неприкосновенности со стороны возможных врагов…
Врагов имелось много: поначалу это была соседская овчарка, злобная, как волк, и по неведомым причинам ненавидевшая маленького Женю. Позднее второгодник-одноклассник, изводивший его своими приставаниями и пару раз просто так, ни с чего, отлупивший мальчика. Еще во втором классе, бессонными ночами ворочаясь с боку на бок, потирая полученные синяки, Женя Лопухин, обладавший от природы ярким воображением, представлял в мельчайших деталях, как у него появляется вожделенный пистолет и он, подкараулив ненавистного мучителя, из-за угла в спину расстреливает того насмерть!..
Воображаемая картина возбуждала, заставляя вновь и вновь вертеться с боку на бок, лишая остатков сна. Тем более что в реальной жизни второгодника он боялся до дрожи в коленях и, тоже до дрожи, ненавидел.
Классе в пятом вражина снова остался на второй год и исчез из его жизни, зато появилась учительница математики, с которой Лопухин тоже был не в ладах, а в итоге возненавидел ни в чем не повинную, кроме вполне справедливых двоек, которые та ему ставила, преподавательницу… Ее он тоже расстреливал насмерть в своих ночных фантазиях. Потом цепочка врагов постепенно удлинялась за счет самых разных людей, подходящих на данную роль. А еще, уже после того как Жене исполнилось пятнадцать лет, в его жизни появился майор Каменев.
Уважением к майору Евгений проникся, можно сказать, с первого взгляда, едва тот переступил порог их девятого класса: пригласила его их классная руководительница, на «воспитчас», специально для того чтобы он не просто прочел лекцию, а привлек самых отвязных мальчишек к военному делу. У них в школе его вел отставной капитан ветеранского возраста, делавший основной упор на патриотизм, любивший рассказывать о годах собственной юности, пришедшихся на конец войны, и не обладавший в глазах парней ни малейшим авторитетом.
Майор Каменев принадлежал совсем к иной породе людей, на воспитательный час он явился при полном обмундировании и с пистолетом!.. Достаточно было глянуть на кобуру, чтобы понять, что она непустая… Сердце Лопухина, видевшего до этого настоящий пистолет только в кино, да в собственном воображении, при виде оружия, которое этот подтянутый военный, настоящий мужчина , извлек и небрежно, словно обыкновенную игрушку, положил на учительский стол, забилось вдвое быстрее. Он не мог оторвать взгляд от вороненого, сияющего ствола и даже плохо понимал, о чем именно говорит Каменев. Однако то, что тот предлагает желающим под его руководством поучиться «настоящему военному делу», понял и, дрожа от волнения, подошел, чтобы записаться, как назвал это майор, в «военный кружок» в числе первых…
Со временем его уважение к майору ничуть не потускнело, скорее, усилилось. Ведь именно Каменев уничтожил ту самую цепочку, как Лопухин позднее понял, мелких и даже смешных врагов, существовавших в его воображении, сформировав для Евгения настоящий «образ врага». Подлинного, способного нанести огромный вред таким людям, как и сам майор, и Лопухин. Нанести подло, коварно, незаметно…
Именно майор разъяснил Евгению, что он, как и все Лопухины на Руси, потомок истинно русского дворянского рода. Представитель той категории людей, против которой направлен основной удар губителей его нации. Наконец, именно благодаря Каменеву Евгений впервые в жизни ощутил в руке тяжесть не воображаемого, а самого что ни на есть настоящего оружия.
Все эти годы — вплоть до недавнего времени, чреватого для Лопухина черной полосой, — Женя ходил у майора в неизменных любимчиках. То, что произошло сейчас, было, с его точки зрения, не просто несправедливо, это был настоящий удар со стороны злодейки судьбы, неожиданный и подлый. Вместе с тем он не мог не признать, что Василий в чем-то прав: если чертовым ментам удалось восстановить номер того, первого, ствола, значит, именно он, Евгений, допустил небрежность, когда собственноручно уничтожал его. А если учесть, что второй, и на сегодняшний день последний, пистолет, имеющийся в «свободном арсенале» (так у них называлось оружие, выдаваемое во временное пользование для выполнения задания), и вовсе не обработан, о чем ни Василию, ни майору не известно…
Зябко поежившись от мысли, что наехавшие в Н. московские опера и впрямь могли добраться каким-нибудь чудом до старой дуры Дроздовой, Евгений Лопухин ускорил шаг и, войдя в здание аэровокзала, направился к туалетам. Слава богу, в городе пока не вошли в моду платные удобства, и в данный момент здесь было пусто.
Правда, едва, достав мобильный телефон, Лопухин набрал знакомый номер, в провонявшее мочой помещение ввалились два мужика, громко разговаривающие о чем-то веселом… Ну да хрен с ними, пускай ржут… Особого значения это не имеет, ничего секретного в его звонке нет. Главное, чтобы эта ленивая кошка Ларискина мать не улеглась уже в постель: придется тогда уговаривать ее дождаться его, Женю, по весьма срочному делу. Со «срочным делом» проблем у Лопухина не было: разве не достаточно веский предлог — сообщить этой дурище, что они с ее дочкой решили пожениться в самое ближайшее время по причине неожиданно свалившейся на Ларису долгожданной свободы?..
К его огромному облегчению, Тамара Григорьевна взяла трубку сразу, после первого гудка, и едва ли не обрадовалась если не звонку, то, во всяком случае, возможности обрушить на «милого Женюрочку» целый ушат жалоб на свое «ужасное самочувствие». По ходу досталось и Насте, так некстати заболевшей. Наконец Евгений, улучив паузу в ее словесном потоке, сообщил, что только что прилетел в Н., и уже собрался напроситься в гости, как, к его радости, Дроздова сама позвала его, попросив заехать в дежурную аптеку за валокордином, который у нее кончился.
— А я без него ни за что в таком состоянии не усну! — захныкала она. — Женечка, очень тебя прошу!..
Знала бы она, до какой степени облегчила Лопухину жизнь своей просьбой!.. Евгений даже невольно улыбнулся, почувствовав к Дроздовой что-то вроде симпатии. В любом случае у него словно бетонная плита свалилась с плеч! Помимо всего прочего, он выяснил главное — тупые опера до старухи не добрались, в противном случае она бы сообщила ему об этом раньше, чем сказала «Здрасте!». Уж настолько-то он эту пустоголовую даму знал…
Его действительно отпустило, во всяком случае до такой степени, что он почувствовал наконец мороз, сковавший не только столицу, но и его родной город. Интересно, получится ли взять машину? Автобусом придется трястись не меньше сорока минут, Дроздова может за это время улечься все-таки спать и в итоге вовсе не открыть двери.
