Фридрих Незнанский - Золотой архипелаг
«Ничего страшного, — утешала себя Галя. — Все равно некогда мне бродить по набережным и любоваться достопримечательностями. Единственная питерская достопримечательность, которой я всласть налюбуюсь, — это Кресты. И то изнутри».
Кресты угрюмыми стенами соответствовали общему анемично-зимнему состоянию города. А уж памятник Петру I работы Шемякина — с маленькой головкой и широченными плечами, в кресле, к которому как бы собираются нити невидимой паутины, опутывающей весь город, — возводил тотальную мрачность в квадрат, если не в куб. Отдав должное шемякинскому гению, способному веселого человека превратить в ипохондрика, а ипохондрика — от обратного — заставить нервно развеселиться, Галя вступила в пределы крепости Крестов.
Тимур Авдеев выглядел немногим оптимистичнее, чем монстр шемякинской работы. Голова у него была такая же маленькая, плечи — такие же широкие. И разговаривать с ним было также бесполезно, как обращаться к статуе. Гале с трудом верилось, что она видит перед собой учащегося питерской высшей юридической школы. Как он сдавал экзамены, получал отметки на семинарах? Неужели молча?
— Тимур, а вы на каком курсе учитесь? — спросила Галя из чисто житейского любопытства, которое частенько выступало в роли ее главного козыря.
Тимур зашевелился. Что-то на него подействовало: то ли доброжелательный тон вопроса, то ли обращение на «вы». А может, просто всем предыдущим следователям было наплевать, на каком курсе учится (учился?) человек, которого поймали на месте преступления с зачехленным топориком в руках.
— На четвертом, — нехотя буркнул он. — Там написано.
— Криминалистику уже сдавали?
— Это насчет улик, вы имеете в виду? Сдавали. Так что я отлично понимаю: на основании улик вы меня засадить можете. И должны. Так сажайте, чего вы еще хотите?
— Разобраться.
— Нечего здесь разбираться. — Тимур Авдеев снова замкнулся в молчании.
— А последнюю зимнюю сессию вы сдавали? Молчание не прерывалось.
— А какие предметы у вас в высшей юридической проходят на четвертом курсе?
— Послушайте, отвяжитесь! — вспылил Тимур. — Вы что, разжалобить меня хотите? На откровенность вызываете? Не буду я говорить об учебе! Что, схавали? Не буду!
— Если учеба — запретная тема, поговорим о чем-нибудь другом. — Галя оставалась воплощенным терпением. — Что заставило вас совершить покушение на жизнь частного предпринимателя Ефимкова?
— Так просто. Не знаю. Не нравился он мне.
— Чем не нравился, Тимур? Молчание.
— А вообще люди вам нравятся? Молчание.
— Тимур, а Тимур! Кто-нибудь на свете из людей вам нравится?
Молчание.
— Что, разве у вас никогда не было друзей? Упоминание о друзьях подействовало на Авдеева своеобразно: он скривился, будто собирался заплакать, и боязливо посмотрел на капитана Романову. Это выражение длилось каких-нибудь несколько секунд, но не ускользнуло от Гали, которая была по-женски чувствительна к телесным выражениям эмоций.
— Неужели в высшей юридической школе вы совсем ни с кем не дружили? — дожимала Галя тему, которая Тимуру Авдееву почему-то крайне не нравилась. — С однокурсниками? С товарищами по группе?
— Ну, так, по-разному, — неопределенно буркнул Тимур, снова замыкаясь в себе. — Хватит со мной душеспасительные беседы вести!
Больше из него в тот день ничего не удалось выудить. Однако начало разговору было положено. Галя решила наведаться в высшую юридическую школу.
— Тимур Авдеев? Да, как же, знаем, знаем, — сокрушенно закивали в деканате, едва Галя предъявила документы. — Вот уж на кого не могли бы подумать: такой добросовестный студент! И учился хорошо: вот его оценки, можете взглянуть…
Оценки Галя рассмотрела внимательно, но нельзя сказать, чтобы они ее очень увлекли. Гораздо больше ее привлекала возможность поговорить со студентами той группы, где учился Авдеев… Почему «учился»? Учится! С формальной точки зрения он не исключен.
— Тимур? — присвистнул белобрысый парень с мышиным остреньким лицом, припухшими розовыми, словно от аллергии, глазами и с необычной фамилией Тазиков. — Мы с ним встречались только на занятиях. Ни с кем из нас он не общался, даже окончание сессии не отмечал. У него своя компания.
— Какая компания?
— Старшекурсники. С одним я чуть-чуть знаком, если сталкиваюсь — здороваюсь. Его фамилия Любченко, а зовут, кажется, Вадим или Валерий. Остальных знаю только в лицо.
О Любченко, которого звали не Валерий и не Вадим, а Виталий, тоже говорили неопределенно, как и о Тимуре. Ничего явно плохого, ничего хорошего. Бросалось в глаза, особенно на фоне общей студенческой бедности, что он изрядно обеспечен: модно одевается, скудному ассортименту юршколовской столовой с ее пирожками, на восемьдесят процентов состоящими из хлеба, предпочитает уют и недешевые блюда кафе. Откуда деньги? Одни студенты считали, что у парня богатые родители, другие полагали, что он связан с каким-то бизнесом — не слишком-то он радеет об учебе…
Галя не поленилась проверить ту и другую гипотезу. Родители у Виталия Любченко оказались, что называется, бедные, но честные, весьма скромно проживали в обветшалом, типично петербургском доме, в большой, но запущенной, заставленной дряхлой мебелью квартире, безнадежно требовавшей ремонта эдак с семидесятых годов. Ни в каком бизнесе, по данным налоговой инспекции, Любченко замечен не был.
Что же оставалось предположить? Галя никогда не страдала отсутствием логики.
— Тимур, — взяла она быка за рога при следующей встрече, — ты ничего не рассказываешь из-за того, что не хочешь идти по групповому делу. Я тебя понимаю. Ты юрист, ты прекрасно знаешь, чем это тебе грозит.
Авдеев был по-прежнему замкнут, и только на лице его отразилось неудовольствие от того, что эта заезжая пухленькая мильтонша пытается его так примитивно взять на понт.
— Но ты не знаешь всех обстоятельств, — продолжала Галя. — Любченко только что был арестован, он готов дать показания при условии, чтобы ему засчитали добровольную помощь следствию. По-моему, он не заслуживает никаких уступок. Ведь это он был главным в группе, правда? Это он вас вовлек? Уверена, что так: он старше и опытнее. Несправедливо будет, если Любченко отделается меньшим сроком, а ты загремишь на полную катушку. Мне кажется, тебе есть смысл его опередить.
Галя откинулась на спинку стула, с трепетом ожидая реакции. На самом деле она блефовала: Любченко не только не был арестован, против него, собственно, не было ни одной улики. Если Любченко здесь ни при чем, Галя рисковала навсегда разрушить хрупкое доверие, устанавливающееся между ней и Тимуром. Если… На секунду Галя испуганно зажмурилась, не в состоянии смотреть на лицо Тимура, которое стремительно менялось, точно растрескивался изнутри покрывавший его лед безразличия. Но тотчас ей пришлось открыть глаза. Потому что Тимур Авдеев заговорил. Впервые заговорил по-настоящему.
Он рассказал все о своей группе. О своих друзьях, тоже учащихся питерской высшей юридической школы. И о нападениях на москвичей адвоката Лейкина и предпринимателя Грибова…
СЕРГЕЙ ГРИБОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЗНАНИЯ
Сергей Грибов любил поболеть с удовольствием, еще в детстве, когда в ответ на его незначительные хвори заботливая мама окружала Сереженьку теплом и уютом, разрешала пропускать школу, варила какао и жарила картошку, которую Грибов, сколько себя помнил, предпочитал всем изысканным блюдам. Помимо этого, болезнь означала возможность устраниться от всех домашних дел и в который раз самозабвенно погрузиться в «Приключения Шерлока Холмса», которые захватывали Сережу, несмотря на то что развязка каждого рассказа была ему знакома наизусть. Он неизменно холодел от волнения, предчувствуя, что с болот вот-вот появится, сияя фосфорической пастью, собака Баскервилей; он усвоил все хитрости дедуктивного метода великого сыщика… При этом Сережа никогда не мечтал раскрывать преступления в реальной жизни и, если бы ему это предложили какие-нибудь великодушные дяденьки-милиционеры, вряд ли испытал бы прилив радости. Какой-то частью своего отчасти очень инфантильного, отчасти, наоборот, рано развившегося ума он понимал, что настоящее преступление — дело грязное и небезопасное, так что таким болезненным и уязвимым мальчикам, как он, лучше держаться от него подальше. Он просто — чисто и бескорыстно — любил читать детективы, причем предпочитал те, в которых разгадка преступления оказывалась плодом логических усилий выдающегося ума, а не стрельбы и беготни тупого парня, мало чем отличающегося от выслеживаемых им бандитов или убийц… Конечно, Сережа читал детективы и тогда, когда был здоров, но во время болезни он мог делать это без чувства вины и оглядки на то, что пора делать уроки.
