Альберт Баантьер - Убийство в купе экспресса. Сборник.
— Ключ здесь? — спросил Пьер. — А вы предусмотрительный господин, Бор.
— Что вы имеете в виду? — проворчал тот.
— Вы не только закрыли хозяина на ключ, но и забрали его с собой, повесили на свое кольцо!
Эмиль Бор снял ключ с кольца и протянул его Пьеру.
— К чему нам враждовать… Может, попробуем договориться?
Пьер втолкнул его в чулан и запер дверь.
Слуга дрожащей рукой указал на лестницу. Как только они поднялись, он сказал:
— Я так рад! Надеюсь, вы теперь посадите в тюрьму этого разбойника?
— Давайте сначала посмотрим на вашего господина, — сказал Пьер.
— Они имеют какую-то странную власть над ним, — испуганно произнес слуга. — Я ничего не понимаю… Они ведут себя так, словно могут сделать с ним все, что хотят.
— А кроме этих трех типов здесь был еще кто-нибудь?
— Нет, никого, но они разговаривали по телефону с каким-то Алдо.
С Алдо… Алдо Вейс. Вот где ты вынырнул, голубчик.
— Ваш господин постоянно сидит взаперти?
— Нет, они его заперли только сегодня. Все было очень странно. Филип находился внизу. Вдруг они схватили его и вытолкали в коридор. Правда, не били. Они сказали, что кто-то должен подъехать, и поэтому он должен отправиться наверх. Филин сразу пошел, им даже не пришлось его принуждать. Он не протестовал, не пытался позвонить в полицию, более того, он приказал мне тоже не делать этого. Причем дважды повторил, что я не должен обращаться в полицию ни при каких обстоятельствах. У меня не было возможности с кем-нибудь посоветоваться. Я очень беспокоюсь за графа Филипа. Он очень нервничает последние дни и плохо выглядит. Он непрерывно пьет.
Из прихожей на первый этаж вела широкая беломраморная лестница, а далее, на второй надо было подниматься по более узкой, деревянной. Миновав обе лестницы, они оказались на маленькой площадке, где были две двери.
— Он здесь, — сказал слуга, указывая на одну из дверей. — Если позволите, я отопру, замок плохо открывается.
Слуга отпер дверь и они вошли в маленькую, уютную комнату, где стояли кровать, письменный стол и книжные полки. Обои с цветочками делали ее похожей на детскую.
На кровати лежал молодой человек, который просматривал иллюстрированный журнал. На стуле рядом с кроватью стояла бутылка виски и ведерко со льдом. У Пьера не возникло никаких сомнений, молодой человек был поразительно похож на Валерию: те же черты лица, та же стройная фигура и те же большие мечтательные глаза.
— Эти разбойники арестованы, мон шер. Сидят в кладовке под лестницей, — радостно сообщил слуга.
— Сколько раз, Брюкнер, я просил не называть меня «мон шер»! — раздраженно сказал Филип фон Далау. — Моя бабушка, хоть она и была француженка, терпеть этого не могла. Я тоже.
Отчитав слугу, Филип повернулся к Пьеру.
— Вы Пьер Валенс, насколько я понимаю? А я — Филип фон Далау. Как вы меня отыскали? Мне помнится, вы знакомы с моей сестрой Валерией. — Он произносил фразы отрывисто и как-то нервозно. — Что вам угодно?
Пьер внимательно рассматривал молодого человека.
— В данной ситуации я хотел бы спросить, что вам угодно? — ответил он.
— Ах… спасибо, ничего не надо. — Филип пристально посмотрел на Пьера и озабоченно произнес: — У вас кровь на губе и правый глаз немного опух. Они били вас? Черт побери, могут эти парни вообще сделать хоть что-нибудь по-человечески!
— Вас возмущают только манеры этих господ, которые хозяйничают здесь? — спросил Пьер. — Все остальное вас устраивает?
— Вы, вероятно, думаете, что этот дом — мой? — Филип фон Далау грустно улыбнулся.
— Конечно. А эти трое господ здесь совершенно посторонние. Мне непонятно, почему они заперли вас здесь?
Филипу явно не хотелось беседовать на эту тему. Он пожал плечами.
— Я очень сожалею, что они избили вас. Этого, конечно, не следовало делать. — Затем смущенно спросил: — Вы не знаете, где сейчас Валерия? Вы ведь должны это знать, вы давно знакомы с моей сестрой. Мне надо срочно поговорить с ней.
Пьер недоуменно посмотрел на Филипа.
— Вы спрашиваете меня, где ваша сестра? — сказал он.
— Да. Мы давно не виделись с Валерий. Пожалуй, уже целый год. Время от времени я получал от нее письма, они большей частью приходили из далеких мест, из-за границы, и в них никогда не указывалось, где она находится, в каком отеле остановилась. Наверное, и вы тоже ничего не знаете о ней?
— Это было бы естественно, но я, тем не менее, знаю, — сказал Пьер.
— Знаете, где моя сестра? — воскликнул Филип фон Далау.
— Да, — задумчиво произнес Пьер. — А вам в самом деле ничего о ней неизвестно?
— Нет. Кто-то разыскал ее?
«Хотел бы я это знать, — подумал Пьер. — Но „кто-то“ явно нашел ее».
— В таком случае я вынужден вам сообщить печальную весть, — сказал он.
Филип фон Далау бросил на Пьера быстрый встревоженный взгляд.
— Что-то случилось! — воскликнул он испуганно.
— Да.
— С Валерией?
— Да.
Филип, побледнев, прошептал:
— Они что-то сделали с ней?
— Да, кто-то напал на вашу сестру…
— Скажите, она жива? — закричал Филип, впившись в него глазами.
— Я был бы рад сообщить вам об этом, — ответил Пьер. — Но, к сожалению, не могу. Валерия убита.
Лицо Филипа побледнело еще больше, затем судорожно задергалось. Он рухнул на кровать.
— Боже мой… — вскрикнул он, закрыв лицо руками.
Пьер вспомнил рассказ баронессы Обербург о детстве и юношеских годах Валерии. Значит, она выросла в этом доме, жила здесь вместе с отцом и матерью, наверное, не раз сидела в этой комнате, болтала с братом или читала, пока он готовил уроки.
Филип поднял голову. По его щекам катились слезы.
— Когда… — простонал он.
— Вчера вечером.
Пьер стал рассказывать о том, что произошло в «Майер-отеле» на берегу озера Аммер. Филип слушал молча. На его лице застыл ужас, когда Пьер упомянул о сердитом господине с черной бородкой и тростью, и сказал, что его видели в отеле, а также, что он арендовал вместе с неким Генрихом Пфорцем «фольксваген».
— Это был Отто фон Далау? — спросил Филип.
Пьер пожал плечами.
— А вы полагаете, что Отто мог убить вашу сестру? — спросил он в свою очередь.
Филип задумался, глядя в окно.
— Не знаю, — неуверенно произнес он.
— Как вы относились к помолвке Отто с Валерией?
— Подробностей этого я не знал. Я в то время учился в Хайдельберге, в университете. Дома бывал очень редко, а каникулы чаще всего проводил здесь, в Мюнхене, с товарищами, нежели в замке, в Ландсберге. Правда, об их помолвке я слышал, но посчитал это несерьезной затеей, хотя дядюшка Отто в то время был совсем другим человеком. Он был таким спокойным, мечтательным, с увлечением подолгу рассказывал об истории Ландсберга, о связях нашего рода с этим городом. Я бы даже сказал, что они с Валерией были в чем-то похожи. Она тоже была мечтательница и отшельница, только очень печальная. И стала совсем грустной, когда узнала, что у отца есть любовница.
— У вашего отца была любовница?
— Да, она появилась еще при жизни матери. Я знал об этом, а Валерия, оказывается, нет. Когда все открылось, сестра была потрясена. Затем, когда мать умерла, Валерия почувствовала себя очень одинокой. У нее был всегда такой испуганный вид!
— Испуганный? Чем?
— Я не очень хорошо знаю, чего она боялась, по-видимому, мир, в котором она жила, казался ей жестоким. У меня сохранилось письмо матери времен войны. Родители оказались тогда в Берлине. Город был разбомблен до основания, и они никак не могли из него выбраться. Мать писала — это письмо было адресовано сестре, — что в их доме не осталось ни окон, ни дверей и что по ночам к ним приходят спать бездомные люди. «Я видела этих бездомных, — писала она. — Они лежали в кроватях, стуча зубами от страха, в холодном поту». Что-то похожее происходило потом и с Валерией. Может быть, ее преследовали ночные кошмары, но только в иные дни она казалась просто разбитой!
— Валерия никогда не говорила вам или не писала, что боялась кого-то?
— Нет. Ничего такого не было. Просто на нее иногда находил страх. Помню она увлекалась стихами, в которых я ничего не понимал. Мне думалось, что это у нее возрастное. Валерия мечтала о каком-то прекрасном мире, которого ей в жизни не доставало. И она страдала от этого. Валерия чувствовала себя беспомощной и беззащитной. Около полугода назад она написала мне об этом. Кажется, то письмо было из Рима. Валерия писала, что у нее такое ощущение, будто она живет в доме без дверей и даже без стен… Эти слова заставили меня вспомнить о ночных кошмарах матери после бомбардировок.
Филип спросил с беспокойством:
— Вы полагаете, что она намекала на какую-то реальную опасность? Кого она боялась? «Чего-то» или «кого-то»? В те годы мы с сестрой много времени проводили вместе, — продолжал Филип уже спокойнее. — Когда ты молод, ты обычно занят только самим собой и ничего другого для тебя не существует. «Я», «Я» и прежде всего «Я»… Мы все были очень рады, когда узнали, что Валерия поедет учиться в Хайдельберг. Я сразу же помчался в Ландсберг, чтобы поддержать сестру, убедить не поддаваться уговорам и требованиям дяди Отто, который был настроен весьма решительно. Затем мы с Валерией провели несколько прекрасных недель в Хайдельберге. Занимались чем угодно, только не учебой: играли в теннис, кутили, выезжали за город на двух или трех машинах с компанией однокурсников. На эти пирушки иногда собиралось до двадцати человек. А однажды мы устроили грандиозный бал в этом доме. Кажется, было человек пятьдесят. Наши гости спали во всех комнатах, вповалку. Валерия была счастлива в тот вечер, много смеялась, веселилась вместе со всеми от души. И вдруг исчезла.
