Фридрих Незнанский - Месть в конверте
Больше он ничего не запомнил.
Глава шестнадцатая
В кабинете Вячеслава Ивановича Грязнова было накурено.
— Нет, ты понимаешь, что происходит, Славка! — кипятился Турецкий. — Так же ведь и паранойю заработать недолго.
— Да, история, — процедил Грязнов, выпуская через ноздри сигаретный дым. — Так что, Нинка, значит, открывает конверт?..
— Ну да, а мне вдруг ударили в голову эти Костины предостережения. Что, мол, каждому из нас могут прислать «святое письмо». И я вдруг так живо представил себе, как мой собственный ребенок подрывается на этой…
— Вот ужас-то, а! Ты насмотрелся американских боевиков.
— Уж и не знаю, чего я там насмотрелся, а вот хотел бы я, блин, на тебя в такой ситуации посмотреть.
— Ну ладно, что ты взвился? Что дальше-то было?
— Ну что… Я ей ору как бешеный: «Не-е-ет!!» Дочь, бедная, ничего не понимает. Тогда я прыгаю на нее, а она к тому моменту уже вскрыла этот проклятущий конверт. Все происходит в секунды, действительно как в голливудском кино. Упал, чуть все ребра не переломал. Теперь бок болит.
Турецкий для убедительности покряхтел.
— Ну а что было в письме? — спросил Грязнов.
— Да ничего. Нормальное рекламное дерьмо. Покупайте, присоединяйтесь, наслаждайтесь. Тьфу, позор, да и только.
— Ребра правда поломал или так, ерунда?
— Да вроде ерунда…
— Да, мой друг, это она самая.
— Кто?
— Паранойя. Мания преследования.
— А что делать?
— А ничего не поделаешь. Работа у нас такая. Знаешь такую песню?
— Знаю я все наши песни…
С минуту сыщики молчали. Потом Турецкий крякнул:
— Ну что, надо как-то приходить в себя и ехать раскалывать госпожу Смирнову.
— Думаешь, получится? — усомнился Грязнов.
— А мы поднажмем! — подмигнул Александр Борисович, а потом вспомнил непроницаемое лицо вдовицы и погрустнел. — Черт его знает. Может, и не получится. Но попробовать-то мы обязаны, правда?
— Похоже, Виктор — как его — Жаворонков становится главным подозреваемым? А что с учеными?
— А что с учеными… Ни при чем они, вот и все. Младший Давыдов границу России в последние три месяца не пересекал. Суворова, конечно, хорохорится, но по сути слабая и несчастная женщина.
— Ну, знаешь, Сашок, видали мы таких несчастных.
— Да, ты прав, но…
— А что у нее с алиби?
— С алиби у нее неважно, и именно поэтому подозрения с нее пока никто не снимает. Но если выбирать между ней и профессиональным сапером…
— Ну, знаешь ли, это еще бабушка надвое сказала. Иной раз дилетанты тебе такое отчебучат, что профессионалам и не снилось.
— Да, Славик, ты прав. Но все же мне кажется, если работать не для галочки, а для дела, то Виктор намного перспективнее.
— Ну да, наверное, так оно и есть, — миролюбиво согласился Грязнов. — Что ж, поговори с дамочкой. Потом расскажешь.
В квартире на Фрунзенской набережной было тихо, как в склепе. Ни один призрачный звучок не доносился снаружи, ни одну ветку комнатного цветка не шевелил майский ветерок, да и сам этот вольный весенний ветерок не гулял по квартире, запертой, законопаченной, загерметизированной, будто специально, чтобы не допустить внутрь ничего из внешней жизни. Казалось, что и время здесь остановилось.
— Елена Станиславовна, извините, я понимаю, что очень докучаю вам, — начал Александр Борисович скучным голосом. — Поверьте, что мне тоже не доставляет никакого удовольствия приходить сюда снова и снова и задавать одни и те же вопросы…
— Давайте оставим эти реверансы, — резко оборвала вдова. — К делу!
— О’кей, обратимся к делу. Елена Станиславовна, я вынужден вернуться к теме вашего первого брака. Мне понятно, что вы не хотите об этом говорить, кажется, я догадываюсь, почему вы не хотите, я не хочу утверждать, будто вы намеренно что-то от нас скрываете. Видимо, просто эта тема… Одним словом, я все понимаю и просто прошу вас сэкономить нам время — ведь все равно же мы в конце концов узнаем все, что нас интересует, если не через вас, то каким-то другим путем. Итак, речь идет о небольшой помощи следствию, в котором в каком-то смысле и вы сами заинтересованы, не так ли? Ведь, в конце концов, мы разыскиваем убийцу! Убийцу вашего мужа. Я имею в виду вашего второго мужа, — уточнил Александр.
— Что именно вас интересует, Александр Борисович? — сухо поинтересовалась Елена.
— Расскажите мне, пожалуйста, все о вашем первом муже, Георгии Федоровиче Жаворонкове.
Елена Станиславовна еле заметно улыбнулась, что, наверное, должно было означать: «О! Следствие продвинулось! Уже и фамилию разузнали!»
— Все? — недоверчиво повторила она. — Что значит «все»? Все — это так много. Вряд ли вам интересно, как мы познакомились, как гуляли в обнимку вдоль Москвы-реки и как в первый раз поцеловались. Так что же вас интересует?
— Ну хотя бы основное. Краткие тезисы из автобиографии.
— Ну хорошо… — промолвила Елена Станиславовна, настраиваясь на повествовательный лад. — Мы с Георгием поженились много лет назад. Он был тогда лейтенантом КГБ. Прожили вместе почти тридцать лет. У нас есть общий сын, Виктор. Потом я встретила другого человека и поняла, что именно его искала всю жизнь. История старая как мир, просто миллионы женщин боятся что-то изменить, продолжают тянуть свою лямку. А я не побоялась, поэтому вы и смотрите на меня теперь так иронически. И совершенно напрасно!
— Я? — искренне изумился Турецкий. — Нет, что вы! С какой стати! Да это и не мое вовсе дело. Скажите, а где сейчас ваш первый муж?
— Его нет в живых.
Вот теперь Александр Борисович действительно был поражен.
— Как нет? Он умер? Что же с ним случилось?
— Он покончил с собой. Застрелился из табельного оружия. Георгий… был безусловно очень достойным человеком, я не хочу о нем сказать ни одного дурного слова, но… в нем всегда чувствовалась, как бы это объяснить, какая-то… слабинка. Излишняя чувствительность.
— Его самоубийство было связано с тем, что вы ушли от него? Извините, если я вмешиваюсь не в свое дело, но… я так понял вас, что это именно вы от него ушли.
— Нет, это никак не было связано. По крайней мере, я очень надеюсь, что не было связано. Дело совсем в другом, я же сказала вам, что Георгий был излишне чувствителен — во всяком случае, излишне чувствителен для человека его профессии, — а у него как раз в это время возникли… э-э-э, проблемы на работе.
— «Дело двух ученых»?
Елена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
— Я не понимаю, о чем это вы.
— Двое ученых, которых осудили якобы за шпионаж, за «измену Родине». Ваш первый муж и ваш второй муж занимали явно полярные позиции по этому вопросу. Там было что-то вроде спора — мягко говоря. А точнее, это слегка напоминало дуэль.
— Я совершенно не в курсе, — сухо повторила вдова.
— Ну хорошо. Тогда расскажите, пожалуйста, про вашего сына. Где он сейчас?
— К сожалению, и здесь ничем не смогу вам помочь. Сын прервал со мной всяческие отношения. Это довольно долгая и грустная история, но, право же, она никак не касается следственных органов.
Елена помолчала.
— Если хотите, я могу дать вам адрес квартиры… ну, в общем, нашей бывшей квартиры. Я думаю, что Виктор и сейчас живет там.
— Да, это очень хорошо, спасибо! Это может нам существенно помочь, — кивнул Турецкий. — Спасибо. Скажите, Елена Станиславовна, а какой он — Виктор? Что-нибудь особенное, что касается его характера?
— А какое, собственно, отношение к совершившемуся преступлению имеет мой сын?
— С удовольствием вам объясню, Елена Станиславовна. Ваш сын является одним из главных подозреваемых по этому делу.
— Виктор?! — преувеличенно удивилась Елена Станиславовна. — Но это же какой-то нонсенс! Абсурд!
— Отнюдь нет. Вот вы посудите сами: отец покончил с собой. Непосредственно перед этим у него был на работе конфликт с его прямым начальником. Этот же начальник увел у него жену.
Александр увидел, каким мрачным огнем загорелись глаза Елены Станиславовны, но продолжал как ни в чем не бывало:
— Вырисовывается некая идея мщения. Добавьте к этому то, что Виктор в армии был сапером, то есть уж в чем, в чем, а во взрывчатке-то он разбирался прекрасно. Профессионально. Кстати, а почему он ушел в армию? Ведь он, кажется, учился в Бауманке?
— Вы прекрасно осведомлены.
— И все же?
— Там было что-то вроде несчастной любви. Я точно не знаю, он нас не очень-то посвящал. Одним словом, его уход в армию — это своего рода протест, попытка что-то доказать — нам или ей.
— Как ее звали?
— Э-э-э… Как же ее звали? — Елена наморщила лоб.
«Врет! Нагло врет! — подумал Турецкий. — Все она прекрасно знает, только не хочет говорить. И даже имя девушки назвать не желает».
— То ли Маша, то ли Даша… А может, Наташа.
