Евгений Сартинов - Подрывник
— Хорош! Ну-ка, разойдись! — закричал Николай Кучков, с помощью полосатой дубинки пытаясь разнять противников. Сначала его самого чуть было не свалили на землю, потом раздался хруст, и у оторопевшего инспектора в руке остался одна рукоять.
— Вы, придурки! Вы чего сделали?! — заорал Кучков.
— Хлеба лишил, — съехидничал один из зрителей «поединка».
— Орудие труда сломали, — подхватил второй.
— Пошли, а то на электричку опоздаем, — резюмировал третий.
Конец этому нудному поединку положил Леонид Голод. Когда народ чуть рассеялся, он оглянулся по сторонам, потом наклонился, и резко ударил ребром ладони здоровяка, находившегося сейчас сверху, по шее. Тот сразу обмяк, и, почувствовав волю, Гонщик со звериным рыком выбрался из-под тела своего обидчика. Встав на ноги, он пожелал, было, ударить своего поверженного противника ногой по лицу, но Голод ловко толкнул его в сторону своей машины, и не успел Соколов прийти в себя, как за его спиной защёлкнулись наручники. Поняв это, Гонщик взревел: — Отпусти! Ты, козёл…!
Голод не стал слушать дальнейшие оскорбления в свой адрес, а легонько ударил дубинкой задержанного в темечко, и, пока тот ловил «звёздочки» перед глазами, быстро погрузил его обмякшее тело в салон машины.
Через полтора часа он звонил в третье отделение милиции.
— Там у вас Астафьев такой есть?
— Да, пришёл уже. Позвать?
— Позовите.
Когда Юрий взял трубку, инспектор представился.
— Юрий, это Голод.
— А, привет, Лёнь!
— Слушай, тебя, вроде, интересовал Соколов?
— Этот, с «Джипа»?
— Ну да.
— Конечно!
— Он сейчас сидит у нас в обезьяннике.
— За что?
— Сбил двух человек, и там у него ещё хулиганка в довесок.
— Хорошо, я сейчас подъеду.
Через полчаса два конвоира вывели Соколова в один из кабинетов уголовного розыска. Кроме хозяина кабинета, Сергея Денисова, его там с нетерпением ждали трое: Астафьев, Колодников, и Николай Сычёв, с полным набором принадлежностей для снятия отпечатков пальцев. Дурь из Гонщика немного прошла, осталось только похмельное опьянение, да гонор крутого парня.
— Ого, какая компания! Кажется я тут недавно половину из вас отп…
— Садись, Соколов! А то сейчас мы тебя тут все отп… — Колодников кивнул ему на стул, потом кивнул криминалисту. — Давай, Николай, приступай.
Гонщик с некоторой оторопью наблюдал за тем, как его пальцы с помощью валика покрывались черной краской, потом переносились на бумагу.
— Это… зачем ещё? — спросил он в самом начале процедуры.
— Как это, зачем? Порядок такой, — спокойно ответил ему Колодников. — Ты ведь у нам ещё не сидел?
— Не-а. И не буду.
— Как это не будешь? Будешь. Двоих ты сегодня сбил, один насмерть, один в реанимации, троих излупил.
— Сами виноваты. Лезут под колеса, как тараканы.
— Хороши тараканы, вон как по твоей роже прошлись кулаками, — усмехнулся Андрей. — Да и тараканы по тротуарам не ходят, так же как и машины.
Гонщик перевёл взгляд на второго опера, молодого. Сначала он вспомнил как полировал своими кулаками его рёбра, и довольно ухмыльнулся. И вдруг Соколов понял, что сейчас в этой комнате происходит что-то не то. Слишком этот парень был напряжён, и всё внимание его было приковано к процедуре дактилоскопии. В сознании Соколова мелькнула одна нехорошая мысль. Она так быстро дошла до его сознания, что Гонщик уже не соображал, что делает. Он сгреб лист бумаги, на котором ставил свой завитой «автограф», и, смяв его, начал запихивать в рот.
— Отдай, урод! — закричал Сычёв. Все: три опера, два конвоира, кинулись на Гонщика, но спасти удалось только жалкие обрывки бумаги. Остальное Соколов упорно жевал, багровея от натуги.
— Ну, и чего ты добился? — спросил Колодников, когда Гонщик уже был надёжно прикован к батарее. — Ты что думаешь, мы с тебя пальчики не откатаем? Ещё как откатаем! Свяжем сейчас, и сыграешь у нас Шуберта на «пианино».
— Лучше бы с трупа их катать, — пошутил Денисов, вытирая со лба пот. — Дёргаться не будет.
— И так можно, — согласился Андрей, — счас пристрелим, а спишем на попытку побега.
Потом он обратился к Сычёву, озабочено собирающий своё разбросанное хозяйство: — Ну, что там у тебя, Николай? Осталось хоть что-нибудь после этого завтрака людоеда.
— Левую ручку он съел, но правая осталась. Продолжим?
Колодников оценивающе посмотрел на Гонщика, и отрицательно покачал головой.
— Нет, давай, играй там с одной клешни. Там пальчики то хорошие?
— На перчатках?
— Ну да.
— Отличные.
— Давай, прогони их! Нам нужно всё быстрей сейчас делать.
Сычёв ушёл, а Колодников спросил Соколова: — Ну, что, парень, не хочешь нам ни в чём чистосердечно признаться?
Тот отрицательно замотал головой, потом сиплым голосом попросил: — Воды дайте.
— Что, завтрак был суховат?
— Дай воды, начальник, не козлись.
— Да, откуда у нас вода, — Колодников посмотрел на старомодный гранёный графин, украшавший сейф. — Тут и не было её никогда.
— Начальник, сдохну ведь, — пригрозил Гонщик.
— Сам виноват. Не хрен было жрать бумагу. Тебя бы смолой горячей за это угостить, ведра два влить.
Но, Соколов всё больше багровел лицом, и Андрей понял, что с тем действительно плохо.
— Ну, да уж ладно, мы ж не в гестапо. Серёга, налей ему, а то действительно, сдохнет тут, грехов не оберёшься. Ты нам ещё на суде нужен будешь.
Денисов подал стакан воды, Гонщик её жадно выпил, и постепенно цвет лицо Соколова начал приобретать нормальный, розоватый оттенок.
— Ещё, — попросил он.
— Неужели не напился? — съехидничал Колодников. — Стакан воды в Сахаре дороже золота. Чем платить будешь?
— Не быкуй, начальник. Чё тебе, воды жалко?
— Да не жалко. Я просто думал, что ты сначала нам расскажешь, зачем вы убили старичка из барака, — продолжил Андрей. — Что он вам такого плохого сделал?
Гонщик, между тем, осилил второй стакан воды, и, звучно рыгнув, заявил: — Я ничего не буду говорить, пока не поговорю со своим адвокатом. Позвоните Кашиной.
При одной только этой фамилии Колодников сплюнул на пол, и выругался.
— Ожил, да? — спросил он Соколова. Тот в ответ откровенно ухмыльнулся.
— Начальник, я свои права знаю.
— Я тоже. И если на перчатках из того жёлтого пакета будут твои пальчики с твоей правой клешни, то я тебя посажу лет на десять, как минимум.
Улыбка сползла с лица Гонщика, глаза забегали. И когда через полчаса вернулся Сычёв, и сказал, что отпечатки Соколова совпадают с отпечатками с одной из перчаток, Астафьев ничуть не удивился.
— Ну, вот и кранты вам, господин Соколов. Сейчас отправим вас в ИВС, и сидеть вам до конца света, — возрадовался Андрей.
Гонщик на это пробормотал только одно: — Я хочу адвоката.
— Будет тебе адвокат. И прокурор будет, и судья. И срок. Всему свой срок.
Колодников был уверен, что всё будет именно так. Через час к Соколову прошла невысокая, худощавая, какая-то бесцветная женщина лет сорока пяти. Они недолго переговорили с Гонщиком с глазу на глаз. Через час после этого состоялся телефонный разговор Бизона, и человека, которого он называл Погоном.
— Слышь, Погон, чего это твои мусора Гонщика замели?
— А не хрен ему было людей давить. Совсем обурел этот твой Гонщик.
— Да это ясно, я ему за это ещё репу начищу. Но бодяга в том, что его колют не только по этому делу.
— Что ещё?
— Про старичка того спрашивают, в бараках. А нам это, сам знаешь, на хрен не надо.
Погон чуть помолчал, потом спросил: — Говорил я тогда, что Шакал всё это чересчур перекрутил. Проще надо было всё делать! По башке в подъезде дали бы, и всё. На это бы точно никто внимания не обратил.
— Позняк песни про волю петь, когда овчарка на жопе висит. Погон, ты как хочешь, но Гонщика надо с кичи вытаскивать.
— Ты думаешь, Гонщик может расколоться?
— Да, и если даже он не расколется? Он слишком много знает. Он знает всех. Тебя, Шакала, Доктора. Сдаст хоть кого — мало не покажется. Вытаскивай его с кичи, Погон. Любой ценой вытаскивай.
Погон чуть подумал, потом согласился.
— Хорошо, попробую.
Человек с погонами майора положил на стол мобильник, и начал думать, кому позвонить в этом городе, чтобы решить эту проблему.
Глава 28
На эти три дня Кижаев нашел себе весьма странное занятие. Зайдя как-то в сарай, он обнаружил в нем старенький «Москвич» модели четыреста двенадцать. Осмотрев его, Игорь хмыкнул и отправился за справками к хозяину дома, как раз посетившего свою «дачу» с очередным медицинским осмотром.
— Слушай, Санек, а что это у тебя там за «Москвичек» в сарае пылится?
— А, это отцовский ещё, инвалидский, с ручным управлением.
— И что он, сломан?
— Не знаю, барахлил он в последнее время, а как отец умер я к нему и не подходил. Ты же знаешь, что я к этому делу совсем не годен, мотоцикл то водить не могу, не то, что такую рухлядь. Все хотел его на запчасти продать, да руки как-то не дошли.
