Александра Маринина - Седьмая жертва
– Знаете, сколько таких…
– Догадываюсь, – усмехнулся Виктор Петрович. – Спасибо вам, всего доброго.
Через пару минут в кабинет вошел Селуянов и удовлетворенно оглядел место битвы. Негласное дактилоскопирование Шувалова проведено, образцы почерка получены. И, что особенно приятно, ни малейшего нарушения законности.
Глава 10
Настя и Татьяна Образцова сидели в кабинете следователя Ольшанского и ждали заключения экспертов по почерку и отпечаткам пальцев Шувалова. Они ни секунды не сомневались, что в справке будет написано о полной идентичности представленных образцов тем, которые были обнаружены на местах трех преступлений. Но всем юристам понятно, что оперативник может быть на двести процентов уверенным в чем угодно, а для получения у судьи санкции нужны доказательства, а не чья-то личная убежденность. Без этих доказательств, то есть без справок, представленных экспертами, нельзя рассчитывать на то, что им разрешат провести обыски у Шувалова, а без обысков невозможно решить вопрос с оружием.
– Удивительный он человек, – покачала головой Настя. – Всюду оставляет свои следы, даже не пытается их как-то замаскировать. Голыми руками берется за игрушки, которые подбрасывает рядом с трупами, собственной рукой пишет записки. На что он рассчитывает?
– На то, что на него никто никогда не подумает, – вяло откликнулся Ольшанский. – Процентов шестьдесят всех преступников именно так и думают, даже если за ними уже были грешки. А этот-то! Ученый, профессор, член Союза художников. Кому в голову придет его подозревать?
– Все равно странно, – негромко откликнулась Татьяна. – Если он пытается отомстить мне за сына, то, стало быть, он меня не забыл. Почему же он рассчитывает, что я его забуду? Он, по идее, должен понимать, что будет первым, на кого падет подозрение. Почему же он так неосторожен? В голове не укладывается.
– Умна ты, Татьяна Григорьевна, – хмыкнул Ольшанский. – Он-то все правильно рассчитал, ведь ты же сначала не на него подумала, верно? Мы всю милицию страны на ноги подняли, Горшкова твоего искали, а Шувалов в это время ходил и посмеивался, новые жертвы высматривал. Он и сейчас ходит по темным местечкам, к очередному убийству готовится, так что не обольщайся.
Жена Коли Селуянова два дня у него на хвосте висела, своими глазами видела, как твой Шувалов после работы на вокзалы ездит и на большие рынки. Там по вечерам всякая голь перекатная тусуется. Пока мы тут законность соблюдаем, он нам четвертый труп положит. А что делать? – Он картинно развел руками. – Кстати, о законности. На какие деньги ваш геройский Селуянов собирается свою тачку починять? И шуваловскую, кстати, тоже.
Настя рассмеялась. Она понимала, что имеет в виду следователь.
Оперативники частенько фальсифицируют сообщения, сделанные якобы платной агентурой, получают деньги, которые должны передать источнику, представившему ценную информацию, и тратят их на оперативные нужды. Потому как законом не предусмотрено возмещать милиционеру затраты, даже если они сделаны для раскрытия преступления. Закон, вероятно, предполагает, что все преступления раскрываются исключительно сидя за столом с честным лицом и ясными, незамутненными ложью глазами, а такой образ действий никаких дополнительных финансовых затрат не требует.
– Не волнуйтесь, Константин Михайлович, у Коли есть на примете автосервис, где ему за красивые глаза делают все даром.
– Это что же, твой дружок взятки берет от криминального элемента? – насмешливо прищурился следователь. – Некрасиво, Каменская, нехорошо.
– Да бросьте вы, какие взятки! У владельца этого сервиса сын с дураками связался, чуть в уголовное дело не влип, спасибо Коле, он его вовремя из этой компании вытащил. Вот теперь папаша считает себя по гроб жизни обязанным. Константин Михайлович, ну где ваши эксперты? Никакого терпения нет ждать.
– Терпи. Вон Татьяна Григорьевна сидит тихонько и ждет, бери с нее пример. А у тебя вечно шило в одном пикантном месте. Давайте лучше вместе подумаем, что мы знаем про Шувалова и что можно от него ожидать. То, что он наглый и самоуверенный донельзя, – это уже понятно. Оставляет свои пальцы, пишет записки собственной рукой, то есть пребывает в абсолютной и непреходящей убежденности, что мы до него никогда в жизни не доберемся, – Что еще?
– Злопамятен, – вступила Татьяна. – И предприимчив. Маловероятно, чтобы он увидел меня по телевизору случайно или проходил в это время мимо и быстро успел сориентироваться, придумать целый план, найти Надежду Старостенко, договориться с ней и приготовить плакатик. Все это было сделано заблаговременно, а это означает, что он был в курсе насчет телемоста. За четыре года я успела дважды сменить место жительства, сначала уехала из Питера и жила у Стасова в Черемушках, потом мы переехали. Но он все равно меня нашел. Либо у него есть связи, либо он весьма предприимчив и изобретателен в плане поиска информации. Мозги у него устроены как надо. И в этом случае крайне маловероятно, чтобы он был душевнобольным. Уж очень он расчетлив.
– Принимается, – одобрительно кивнул следователь. – Каменская, что молчишь? Неужели мыслей нет никаких? На тебя не похоже.
Настя задумчиво вертела в руках серебряный ножичек для разрезания бумаги с изящным ангелочком на ручке. Ножичек она взяла со стола Ольшанского и за время пребывания в этом кабинете уже успела раз пять выслушать предупреждение «не попортить подарок любимой жены».
– Он достаточно состоятелен, чтобы оставлять на трупах деньги на похороны. Тысяча двести долларов – это не кот наплакал, это большие деньги для государственного служащего, – медленно сказала она. – Смотрите, что получается: по сведениям, которые нам удалось раздобыть, за последние годы он продал своих картин на общую сумму около десяти тысяч долларов. Это те продажи, которые зафиксированы официально. Допустим, еще тысяч на пять он продал не через галереи, а лично. За эти же годы он похоронил трех членов семьи, и, по нашим сведениям, похоронил недешево. Таня, что сказал твой человек, которого ты просила оценить памятник на Волковом кладбище?
Настя права, Константин Михайлович, я попросила одного питерского специалиста взглянуть на памятник на могиле жены и детей Шувалова, он сказал, что это, без сомнения, делали армянские мастера из очень редкого камня, который можно найти только в Армении. Вес памятника больше тонны. За такую работу берут не меньше пяти-шести тысяч долларов, да еще транспортировка и растаможивание влетает в копеечку, не говоря уж об установке. На круг за все выйдет не меньше восьми тысяч долларов.
– Считаем дальше, – продолжала Настя. – Вы извините, что я все про деньги, но деньги – это цифры, а мне с цифрами как-то проще, я в психологии не сильна. Так вот, интенсивность продажи картин господина Шувалова из года в год падает, и он, как человек здравый, не может не понимать, что радужных перспектив у него не так уж много. Специалисты говорят, что спросом, хотя и уменьшающимся, пока еще пользуются его произведения, созданные до трагедии, которая произошла с его семьей. Однако то, что он творил после трагедии, получило очень плохую критику, и Виктор Петрович эти работы не выставляет.
Иными словами, жить ему предстоит исключительно на средства, вырученные от продажи старых запасов, но спрос на них, как я уже сказала, все время падает. Спрос, конечно, штука непостоянная, особенно на произведения искусства, сегодня его нет, а завтра он есть, и не просто есть, а ажиотажный. Мы все знаем, что это случается, но точно так же знаем, что рассчитывать на это ни в коем случае нельзя. Ведь это может и не произойти.
Я к чему это все так долго рассказываю?
– Да, Каменская, к чему? – подхватил следователь, который, слушая ее рассуждения, что-то быстро записывал. – Поясни, уж будь любезна.
– Буду любезна, – слегка усмехнулась Настя. – Если грубо считать, то, кроме государственной зарплаты, Виктор Петрович Шувалов заработал пятнадцать тысяч долларов, из которых как минимум восемь потратил на памятник, еще две-три – на организацию похорон и поминок трех человек, таким образом у него остается на жизнь не больше пяти тысяч без всякой уверенности в том, что когда-нибудь еще будут большие доходы. У него была мастерская в Петербурге, но не в частной собственности, ему государство по ходатайству Союза художников выделило в семьдесят седьмом году. Мастерскую он вернул государству. Была еще квартира, в которой проживали жена и дочь, но квартира приватизирована на имя жены. Он, как стало известно, собирался ее продать, чтобы разделить деньги между всеми наследниками, там еще были родители жены и ее сестра и брат. Но сестра покойной жены очень эту квартиру захотела, а для того, чтобы она смогла вступить во владение, нужна была такая долгая процедура и такое количество бумажек и переоформлений, что Шувалов махнул рукой и сказал, что ни на что не претендует. То есть надеяться Шувалову в общем-то не на что, никаких бешеных дивидендов ему не светит. Замечу в скобках, что работает он в университете всего на полставки, то есть зарплата не бог весь какая. Все, на что он может твердо рассчитывать, это на продажу своей машины. У него «Тойота» девяносто второго года рождения, за нее за новенькую дают тысяч двадцать, а за шестилетку, каковой она сегодня является, – не больше десяти. Проще говоря, материальное положение господина Шувалова на сегодняшний день отнюдь не бедственное, но к расточительству не располагающее. И в такой ситуации он просто так, за здорово живешь, выбрасывает на ветер тысячу двести долларов на похороны людей, которых сам же и убил. Исключительно для того, чтобы «сделать красиво» и пустить пыль в глаза Татьяне. Если вы согласны с моей арифметикой, то нам придется сделать один из двух выводов.
