Александра Маринина - Бой тигров в долине. Том 2
– Точно помните, что после девяти?
– Да точно, точно, я еще специально на часы посмотрела, потому что сумку увидела и удивилась: Лариска на свои тренировки обычно днем ходила всегда, а чтобы вечером с сумкой – такого ни разу не было. Я и подумала, что, может, время перепутала, раз Лариска с сумкой, значит, еще рано совсем, вот и посмотрела на часы. Было девять пятнадцать или девять двадцать, где-то между этим. А вы зачем ее ищете?
Ну вот, наконец-то! А то Геннадий уже подумал было, что на свете появилась новая порода свидетелей: все видели, все заметили, все запомнили и беспрекословно, не задавая лишних вопросов, рассказывают все милиционерам. Ан нет, вопросы все-таки появились.
– Надо, – коротко и не очень-то вежливо ответил он и шагнул к лифту, потянув за собой Дзюбу.
Они спустились вниз и сели в машину.
– Ген, Надежда Игоревна велела сразу же позвонить, – напомнил Роман.
– Вот и звони, – огрызнулся Колосенцев, который уже понял, что Ларису Скляр они безнадежно потеряли, и совершенно не хотел выслушивать нагоняй от следователя.
– Надежда Игоревна сказала, чтобы ты сам позвонил. Ей очень не понравилось, что в тот раз звонил я, – виновато проговорил Роман. – Она сказала, кто старший – тот и должен докладывать, а не поручать подмастерьям.
– Ладно, – вздохнул Колосенцев. – Набери мне ее и дай трубу.
Его опасения полностью оправдались, и он даже не стал дословно пересказывать Дзюбе все то, что услышал от Рыженко. Конечно, парня надо тренировать и натаскивать, без этого никакого обучения не получится, но уж очень не хотелось повторять вслух то, о чем можно в принципе благополучно забыть. Особенно если включить компьютер и погрузиться в битву. И еще Геннадий подумал, как хорошо, что Роман не выступает со своими вечными «я ведь говорил, я ведь уточнял», словно чует, что его наставнику тоже не по себе, и нечего усугублять ситуацию. «Да, ничего не попишешь, мой косяк», – с досадой подумал Колосенцев.
Он любил свой дом, свою квартиру, особенно любил камин, настоящий, действующий, который так хорошо разжигать длинными темными зимними вечерами. Здесь он был хозяином, настоящим, полновластным, чье главенство никто не смел оспорить. И каждый раз, открывая дверь подъезда и вступая в просторный, отделанный мрамором холл, уставленный живыми растениями в красивых керамических горшках, он чувствовал, как в нем просыпается и поднимает голову Хозяин, Властитель и Управитель его собственного мира. И он прислушивался к этому пробуждению и радовался ему.
Но сегодня ему было не до того. Он быстрыми шагами пересек холл и вошел в лифт. Второй час ночи, жена и дочка давно спят, и никто ему не помешает. В такую холодную ночь славно будет посидеть возле горящего камина…
Однако едва он открыл дверь в квартиру, стало понятно, что всё идет наперекосяк. В прихожей горел свет, слышались шаги. Навстречу ему выскочила жена Алена, лицо напряженное и встревоженное.
– Слава, Лика заболела, я вызвала «Скорую», спустись вниз, встреть, чтобы им не искать, а то у нас ворота…
– Что с Ликой? – испугался Суханов.
– Температура высокая, жар, бред… Слава, иди вниз, пожалуйста, ты же знаешь нашу охрану, они спят без задних ног, их не добудишься! Пожалуйста, иди, разбуди, скажи, что мы ждем «неотложку», пусть ворота заранее откроют!
Он видел, что жена сильно нервничает, поэтому ничего больше не спросил, повернулся и пошел к лифту. Охране можно позвонить по телефону, разбудить, предупредить… Зачем непременно идти самому? Но, с другой стороны, все-таки лучше, если врачей кто-нибудь встретит, так надежнее и быстрее.
«Скорая» приехала уже через несколько минут, молодой рослый врач спросил, где можно помыть руки, и прошел в комнату к Лике. Суханов и Алена стояли рядом, тревожно наблюдали, отвечали на вопросы. По лицу Алены то и дело скатывалась слезинка, но она молодец, не паниковала, не билась в истерике, с врачом разговаривала деловито и сосредоточенно. Когда дело дошло до капельницы, Суханов вышел. Этого он видеть не мог.
Уселся в свое любимое кресло перед камином. Его трясло. От страха за ребенка. От неопределенности. От непонимания. То, что он сделал, – это просто плохо или очень плохо? Или ничего, вполне себе обычно? Так поступают тысячи людей в стране, а если во всем мире – так и миллионы. Кто-то за это расплачивается, кто-то остается «при своих», а многие даже и с прибытком, с выгодой.
Суханов еще раз прошелся по всем пунктам: дорога пустынная, всего одна полоса, освещения нет, гололедица чудовищная, значит, никто по ней не поедет, по крайней мере до утра, когда уже рассветет: дураков нет так рисковать. Паспорт он забрал, никаких других документов, удостоверяющих личность Ларисы, в ее сумочке не было, он специально взял с собой маленький фонарик, чтобы ничего не упустить. Пистолет выбросил в сугроб, подальше от того места, уехал на другое шоссе и там по еще одной проселочной дороге забрался поглубже в лес. Осталось только уничтожить паспорт. Самое надежное – сжечь, и сжечь у себя дома, в камине, чтобы не спешить, дождаться полного сгорания и иметь возможность убедиться: не осталось ни клочка, ни кусочка, по которому въедливые менты и эксперты смогут определить, что сжигали именно паспорт. И пусть теперь они попробуют установить личность убитой девушки. Искать ее никто не кинется, она не работает, родственников у нее в Москве нет, а те, которые есть где-то в Пермской области, еще когда спохватятся, что она давно не звонила… Труп уже истлеть успеет.
Дверь в комнату дочери открылась, послышались голоса врача и Алены, и Суханов вскочил с кресла.
– Ну, что там? Что скажете, доктор?
Девочке стало полегче, врач оставил указания, что и когда делать, предложил госпитализацию, но Алена, не раздумывая, ответила категорическим отказом.
– Я сама, – твердо сказала она. – Я все сделаю. Завтра вызову медсестру.
– Но если станет хуже – сразу госпитализируйте, – предупредил врач. – А так я пока ничего опасного не вижу.
Проводив доктора, Алена вернулась в комнату Лики.
– Ты ложись, Слава. – Она придвинула креслице поближе к кровати, поправила одеяльце на девочке и стала устраиваться на ночь. – Я здесь посплю, а ты ложись.
Ну да, как же, поспит она! Его жена из тех женщин, которых иногда называют сумасшедшими матерями. Конечно же, она глаз не сомкнет, будет смотреть на Лику, ловить любое изменение ее состояния и без конца щупать лобик. И ни о каком разжигании камина речи быть не может, Алена сразу учует запах горящих дров, а как он сможет объяснить, почему вместо того, чтобы ложиться спать перед новым рабочим днем, сидит в гостиной и смотрит на огонь? Время-то уже четвертый час. Ладно, не смертельно, паспорт Ларисы можно сжечь и завтра вечером, когда он вернется с работы.
Суханов разделся, принял душ и забрался в постель. Напряжение не отпускало, и он не мог бы сказать с уверенностью, вызвано это напряжение болезнью дочери или тем, что он сделал. Мышцы будто свело судорогой, сна ни в одном глазу. Ничего, твердил он себе, ничего, это просто нужно пережить, зато потом все будет иначе, совсем иначе. Будет хорошо. Будет так, как он хотел.
У Забродина он работает уже больше десяти лет. Когда только пришел в холдинг – ему было двадцать пять, и он очень радовался этой работе, потому что Забродин платил много, и для его возраста это были просто колоссальные деньги. Теперь ему тридцать восемь, и положение мальчика на побегушках его давно перестало устраивать. Он бы с удовольствием принял предложения, которые ему много раз делали, но в раскрученный бизнес нельзя входить без больших денег, потому что надо выкупать пакет акций серьезных предприятий, чтобы стать там партнером и хозяином.
Он хочет другого социального статуса. То, что было хорошо в двадцать пять лет, в тридцать восемь уже не устраивает. Он все это перерос. Его страшно раздражает, что Забродин, как и много лет назад, фамильярно называет его Славиком. Суханов хочет стать, наконец, Вячеславом Константиновичем. Конечно, Юля Шляго обращается к нему «Вячеслав» и на «вы», но ведь она пришла всего четыре года назад, она моложе, и потом, Юля – точно такой же наемный работник, как и он сам, и ее учтивость и пиетет для Суханова мало что значат. Поскольку обязанности между двумя помощниками были давно распределены, никакой ревности она у Суханова не вызывает. На женщину можно свалить всякую бумажно-канцелярскую нудятину, которой мужики заниматься не любят, а Шляго – спокойная и безропотная овца, все беспрекословно выполняет быстро и хорошо и никогда ни на что не жалуется. Суханов с первого же дня повел себя с ней так, будто он старший помощник, а она – простой или даже младший, хотя должности их называются одинаково и зарплата тоже одинаковая. Юля не возражала и не ерепенилась, приняла его условия игры. Первое время это главенство, эта позиция «первого и старшего» Суханова полностью удовлетворяла, но со временем он привык, а потом понял, что все это мелко, смешно, это не его уровень. Ему хотелось большего. Ему хотелось быть Главным.
