Фридрих Незнанский - На Большом Каретном
– Какая вы, говорите, машина? «БМВ»?
– Ну да.
– А вы... вы ее владельца не рассмотрели, случаем?
Голованов невольно насторожился, хотя и не понял до конца смысла последнего вопроса.
– А как же! – ответил он. – Это первое, пожалуй, что я сделал после того, как срисовал его номер.
– И... и что? Я имею в виду, какой он из себя? Молодой мужчина или...
Начиная злиться, он не дал ей договорить. Его действительно поджимало время, и надо было в срочном порядке принимать какое-то решение.
– Ира, в чем дело? И какая, к черту, разница, молодой он или старый?!
– И все-таки! – с неожиданной настойчивостью потребовала Ирина Генриховна.
– Ну ежели «все-таки», тогда молодой мужик, лет тридцати пяти. Могу также дополнить, – с откровенной язвинкой в голосе произнес Голованов, – что, судя по его посадке, довольно высокий мужик.
– Значит, он!
– Кто «он»? – мгновенно насторожился Голованов.
– Мосластый!
И она тоже кратко и толково рассказала о молодом мужике на «БМВ», который в то утро, когда был убит Бешметов, заходил в ночной магазин.
И тут же:
– Что делать, Сева?
Голованов размышлял не более секунды.
– Значит, так, срочно связывайтесь с Яковлевым, а я потяну малость время, после чего выведу вашего Мосластого на пост ГАИ, что на съезде с улицы Паустовского на МКАД. Как только Яковлев примет какое-то решение, срочно перезвоните мне.
Получив от Голованова сообщение, чтобы он не ждал его в ближайший час, Агеев только плечами пожал: мол, вы – начальство, вам с горы виднее, и, уже затоваренный водкой и тремя бутылочками пива, поднялся со скамейки, на которой просидел битый час, наблюдая за небольшой стайкой местных алкашей, видимо, безработных, что кайфовали на поваленном дереве, почти у самой кромки лесопарка, наслаждаясь какой-то аптекарской дрянью. Постоял малость, как бы размышляя, куда бы ему податься лучше всего, и ленивым шагом уверенного в себе человека, который знает свою настоящую цену, направился к поваленному дереву.
Ухмыльнулся, увидев, как сделала охотничью стойку вся стайка, среди которых чем-то выделялась бывшая звезда телеэкрана. То ли тем, что на нем довольно неплохо сидела дорогая кожаная куртка, которую он, видимо, еще не успел пропить, то ли тем, что он был как бы в центре внимания, что, впрочем, было вполне объяснимо: бывшего корреспондента Центрального телевидения здесь, судя по всему, знала каждая собака. С ним здоровались и с ним раскланивались соседи по дому, ему, возможно, даже давали в долг на бутылец паленого, дешевого пойла, оттого и отношение к нему со стороны забубенных московских алкашей было соответствующим. Почет и уважение господину корреспонденту! И лучшее местечко в хорошую погоду на поваленном дереве в Битцевском лесу.
– Привет и низкий мой поклон господам бродягам! – довольно громко поздоровался Агеев, останавливаясь в трех шагах от бревна, с которого на него взирали четыре пары вопросительно-вопрошающих глаз. Мол, чего скажешь, мил-человек, чем изнывающую с похмелья душу порадуешь?
И только совсем еще сопливый щуренок взвился с бревна, прослышав в словах неизвестного мужика обидные для себя слова.
– А с чего бы это мы для тебя бродяги? – подался он с кулаками на Агеева. – Сам-то ты хто?
Агеев уж хотел было ткнуть небольно этого щуренка сопливого кулаком в живот, но его опередил все тот же Толстопятов.
– Охолонись, Кузя! – осадил он еще неопытного и, видимо, необученного бойца, пребывавшего в этой стайке на побегушках. И когда тот крутанулся к нему всем своим вихляющим корпусом, Толстопятов пояснил дружелюбно: – Когда тебя величают бродягой, здороваясь, так ты гордиться этим должен.
– С чего бы это? – уже более миролюбиво хмыкнул Кузя.
– Да с того самого, мудила с Нижнего Тагила, – подал голос прищурившийся на Агеева мужик лет пятидесяти, – что ты еще не дорос, чтобы с тобой так здоровкались. А вот тот, кто уже пару ходок на зону сделал...
– Так бы и говорил, – обиделся на своего более старшего собутыльника Кузя, – а то...
И он замолол заплетающимся языком какую-то ахинею. Однако его уже никто не слушал – взгляды притягивала довольно потертая спортивная сумка, висевшая на плече Агеева.
– Что скажешь, мил-человек? – довольно миролюбиво поинтересовался все тот же знаток тюремно-лагерного сленга, не поднимаясь, правда, с бревна.
– Да вот хотел спросить, не найдется ли в хорошей компании стакана?
Все четверо, включая и щуренка сопливого, недвусмысленно переглянулись. Им явно пришлись по душе слова коренастого незнакомца о хорошей компании, что уже само за себя говорило о том, что светит халявная выпивка, но вот что касается стакана...
– Видишь ли, – первым отозвался более смышленый Толстопятов, правильно отреагировавший на давно забытое слово «стакан», – мы здесь вроде бы как на природе отдыхаем... обходимся, можно сказать, без таких излишеств, как стакан и...
«И закуска», – хотел было подсказать Агеев, однако Толстопятов продолжал выстраивать свою логическую линию:
– Но если ты не можешь обойтись без стакана...
– Не могу, к сожалению, – развел руками Агеев, – еще на Колыме спиртом глотку сжег.
– Вот бы мне сейчас так сжечь! – искренне позавидовал молчавший до этого коллега по бревну, а Толстопятов продолжал гнуть свое:
– Так я чего хочу сказать? Могу и за стаканом домой сходить. Или вон Кузя слетает.
– Кузю трогать не будем, – поднял руку Агеев. И тут же: – А ты что, живешь близко?
– Да вон напротив дом. И лифт, между прочим, работает.
– Так, может, у тебя и разопьем бутылец? Засветиться боюсь перед ментами.
– Можно и у меня, конечно, – с великой радостью согласился Толстопятов, видимо уже просчитавший в уме, что бутылка водки на двоих – это гораздо больше, чем та же бутылка, поделенная на пять халявных ртов. – Но только предупреждаю сразу: в мою берлогу – без посторонних!
– Да ты чего? – искренне возмутился знаток тюремно-лагерного сленга. – Ты че, западло нас держишь? Тебе, выходит, стакан, а нам... Кушай, Вася, тюрю, пока дядя не сожрал?
Настоянный весенней свежестью, бодрящий воздух Битцевского лесопарка уже попахивал никому не нужной дракой, и Агеев, похваливший сам себя, любимого, что прикупил в магазине и пива, решил внести свои коррективы:
– Ша, ребята! Вам троим по бутылке пивка, а мы уж без него обойдемся.
– Зачем ты?.. – возмутился было немыслимой щедрости Толстопятов, однако Агеев уже подталкивал его впереди себя, выложив перед этим на траву пиво, которое ждало своего часа в спортивной сумке.
...Когда Толстопятов открыл наконец-то вполне приличную, обитую хорошим дерматином металлическую дверь, поставленную, видимо, еще в добрые для него годы, и они вошли во вполне приличную для алкоголика двухкомнатную квартиру, первое, что бросилось в глаза Агееву, – это огромный, в траурной рамке, с черным бантом портрет молодой красивой женщины, в глазах которой действительно было что-то дьявольское и в то же время – вызывающе блядовитое.
– Жена? – спросил Агеев.
Толстопятов будто вздрогнул от этого вопроса. А может, это просто показалось Агееву. Он подошел к висевшему на стене портрету и осторожно, словно ласкал любимую женщину, погладил по его глянцевой поверхности.
– Что, умерла?
Словно постаревший за эту минутку, хозяин квартиры накрыл портрет какой-то тряпкой, молча развернулся и так же молча прошел в кухню. И уже оттуда спросил:
– Так ты из чего все-таки пьешь? Из стакана? Или мне рюмки достать?..
Глава девятнадцатая
Теперь уже Ирине Генриховне казалось, что оперативным совещаниям не будет конца. И только удивлялась, каким образом умудряется Яковлев держать в голове и анализировать тот поток оперативной информации, который стекался в его кабинет. К тому же он курировал не один только убойный отдел, а все отделы МУРа!
Упаси и пронеси, Господи, от чести такой!
Когда Бойцов доложил о результатах «проверки на вшивость» хозяина темно-вишневого «БМВ», который Голованов вывел прямехонько на пост ГАИ, Яковлев отстучал костяшками пальцев только ему известный мотивчик и, как бы сам для себя, повторил информацию, озвученную Бойцовым:
– Итак, наш Мосластый, если только это действительно он, а это он , в миру известен как Чикуров Леонид Александрович и является начальником службы внутренней безопасности коммерческой фирмы «Клондайк», которая является научно-производственной базой довольно известной в Москве клиники с очень похожим незамысловатым названием – «Клон».
– Правда, свое золотишко они моют не на Аляске, – не удержался, чтобы не прокомментировать, Бойцов, – и даже не в Северной Америке, а в Москве, занимаясь дойкой того ажиотажа, который подняла наша родная пресса вокруг стволовых клеток.
