Николай Леонов - Идеальная афера
– Страшный вы человек, полковник Гуров, – севшим, дребезжащим голосом сказал Осадчий. – Безжалостный. Жестокий. Это ведь вы не о Бортникове, обо мне говорите.
– Жестокий? Будет вам. Просто совесть – не пирог с капустой. На части не делится. Либо она есть, либо ее нету! Кстати, где сейчас Алина, Бортников, Шуршаревич? Напомнить? А вдруг попы не врут? Что, не допускаете такого? Ах, допускаете. Я, представьте, тоже. Да-а, не завидую я этой троице в таком случае!
– Чего вы добиваетесь, Гуров? – совсем уж бесцветно, еле слышно произнес Осадчий. Губы его побелели, а на щеках, напротив, выступил лихорадочный румянец. – Устроить мне показательную порку? Я вчерне прикинул ваши возможности. Вы не блефуете. Вы можете это сделать. Как бы не больше. Вы еще многого не знаете, слишком многого. Но ведь узнаете, разнюхаете, раскопаете. Это хуже смерти. Это позор. Валюша не переживет, у нее больное сердце. Дети... Думать страшно. Так чего вы хотите? Зачем вы пришли ко мне, зачем рвете мне душу в кровавые клочья? Делайте свое дело, правильный вы человек. Я слабее вас. Я не смогу отбиться. А пожалуй, и не хочу уже.
У него стало лицо человека, который долго и яростно боролся за свою жизнь, но вдруг спросил себя – а стоит ли она того? И не нашел ответа. Выражение осознанной тоскливой обреченности.
– Вы курите? – прервал Гуров молчание, становившееся невыносимым. – Дайте сигарету.
– Валюша возражает, когда в ком... – Осадчий запнулся. – А! Какая теперь Валюша с возражениями. Возьмите. Я тоже закурю.
Молчание, цветом и тяжестью напоминающее свинец, снова сгустилось около двух этих людей.
– Слушайте меня внимательно, – начал Гуров. – Я не хочу устраивать, как вы сказали, показательную порку. Оставить все как есть я тоже не могу. Вы виновны. Вы понесете наказание. Но на наших мундирах, усилиями подобных вам, без того слишком много грязи. Поэтому вы сейчас ответите мне только на один вопрос: кто? Кто реально стоит за всем, что стряслось с АОЗТ "Светлорадсертинг", кто манипулировал вашими подопечными. Кто режиссер спектакля? Вы понимаете, о чем я? Вижу, что да. Взамен я возьму на себя страшную ответственность. И тяжкий груз на свою совесть. Я на какое-то время, совсем недолгое, забуду о вас и ваших художествах. Если хоть капля порядочности у вас осталась, а я верю, что это так, то вы знаете, как вам следует... поступить. Я клянусь честью, ваше имя останется чистым. Я выразил свою мысль достаточно ясно?
– Более чем. Посмотрите мне в глаза, Гуров. Я должен быть уверен, что свое слово вы сдержите.
Долгую, как час, минуту они смотрели в глаза друг другу.
– Вот, значит, как все закончится, – прошептал Осадчий, резко отвернувшись от Гурова и опустив голову. – Я согласен. Долго вам ждать не придется. Теперь слушайте ответ на свой вопрос.
Уже захлопывая дверь за уходящим Гуровым, Осадчий вдруг придержал его за плечо и тихо, едва слышно сказал:
– Это будет несчастный случай, поняли? Ради моих детей – постарайтесь, чтобы никто по вашей вине не усомнился в этом.
Крячко, вышедший из машины поразмяться, буквально бегом бросился к приближавшемуся Гурову.
– Ты что бледный такой?! Сорвалось, да?! Уперся Осадчий?
– Выгорело, Станислав. Завтра утром будем брать "верблюда", хочу подтверждения от Лисицина дождаться. Бледный? Просто... Просто я только что приговорил человека к смерти. Тяжеловато, знаешь ли.
* * *Финал этой истории для сыщиков наступил ровно через неделю после ее начала – в понедельник утром.
Получив от Лисицина долгожданный мейл – не подвел Димочка! – Гуров буквально впился в строчки на мониторе.
– Станислав, все точно! Вот он, режиссер! Бог мой, какой Лисицин молодчина, слов нет. Смотри – этот человек пересекается аж по двум линиям, да как! Он был однокурсником Беззубовой. Не удивлюсь, если именно его усилиями Алина стала заведующей экспертной лабораторией. Видишь, он был замом НИИХ по науке. Но уже шесть лет как на пенсии. Значит, комбинацию он задумал еще тогда. Теперь гляди-ка, он дальний родственник Джанджубаева по материнской линии. В наших терминах – что-то вроде дяди. Старший, очень уважаемый человек. Непререкаемый авторитет. Ах, как все сходится!
– Да, – огорошенно отозвался Крячко. – Как ты и предполагал, мы его вычислили.
– И наши вычисления точно совпали с тем, что сказал мне вчера Осадчий!
– Так, выходит, – удивился Крячко, – обошлись бы без него?
– Нет, не выходит. Осадчий раскрыл мне те моменты деятельности этого человека, на которых его можно раскручивать. Но ты прав, это не наше дело. Пусть работает следствие.
– Наше дело, – мрачно заметил Крячко, – еще не закончено. Вот когда он в наручниках будет...
– Этим сейчас как раз займемся. Никуда он не денется. Он уверен, что переиграл нас, меньше всего он сейчас ожидает ареста.
– Это если Осадчий не позвонил ему ночью и не передал содержание вашей познавательной беседы.
– Ни-ког-да! Или я совершенно не разбираюсь в людях. Тогда мне только к Маше в театр уходить, рабочим сцены. Пошли за мной.
Поднявшись этажом выше, Гуров постучал в кабинет подполковника Виктора Павловича Калюжного.
– Здравствуйте, подполковник. Нам нужна ваша помощь как представителя местных правоохранительных органов. Необходимо провести задержание. А потом уже переоформить как арест подозреваемого. Займитесь процессуальными вопросами, хорошо?
– Помощь в самом задержании вам потребуется? – невозмутимо поинтересовался Калюжный.
– Спасибо, справимся сами. Мы привезем его сюда, а когда сдадим его вам и вашему начальству, я свяжусь с Москвой. Думаю, арестованный полетит в столицу вместе с нами. Но все эти вопросы пусть решают те, у кого на погонах звезды крупнее наших.
– Сами, – понимающе усмехнулся Калюжный и впервые вызвал у Льва что-то вроде симпатии. – Хотите напоследок пообщаться со своим противником лично, без свидетелей? Что ж, удачи вам. Я выполню вашу просьбу, у вас не будет проблем с прокуратурой. И в ИВС я тоже позвоню. Привозите. Уютная камера уже будет готова.
Калюжный некоторое время молчал, затем поднял голову, пристально посмотрел на Гурова, перевел взгляд на Станислава:
– Я хочу извиниться перед вами, господа полковники. За то, что не верил в ваши возможности. И выразить искреннее восхищение профессионала вашей работой. Я о деле Беззубовой, ведь с него все начиналось. Ваши предположения, Лев Иванович, блестяще подтвердились. Вину Бортникова можно считать доказанной. Экспертиза показала, что у него под ногтями остались микроосколки пирекса. С тем же аномальным содержанием никеля, что и в осколках ампулы, извлеченной вами из кабинета убитой. То же самое – в волосах Бортникова. Учитывая данные, полученные после эксгумации ее трупа, на которой тоже вы настояли. Да плюс косвенные, да плюс показания свидетелей... Любой суд вынес бы ему обвинительное заключение. Правда, мне так и неясен мотив!
– Виктор Павлович! – Гуров широко, открыто улыбнулся своему коллеге, правильному менту Калюжному, который сумел-таки встать выше уязвленного самолюбия. – Я вам обещаю, как только мы с другом закончим то, что начали... Я вам объясню все насчет мотива. И не только это.
Оставив верный "Галлопер" в тихом, уютном дворике, Гуров и Крячко поднялись на третий этаж. Лев позвонил в громадную, отделанную под палисандр дверь с блестящей медной табличкой "Рустам Азаматович Рахсалманов".
Симпатичная девушка, открывшая дверь, с дружелюбным любопытством поглядела на друзей.
– Дедушка Рустам? Он в магазин напротив за молоком пошел, – акцент в ее речи почти не ощущался. – Вы проходите, он вернется с минуты на минуту.
Гуров сделал едва заметный отрицательный жест. Он не хотел брать Рахсалманова на глазах внучки.
– Нет, спасибо, – начал было Крячко.
Но девушка перебила его, радостно закричав:
– Да вот же он, вот!! По лестнице поднимается. Дедушка Рустам, тут к тебе люди пришли!
Внешне он был, как ни странно, чем-то похож на Льва Гурова. Такой же высокий, стройный, с великолепной осанкой. Кто сказал, что все кавказцы темноглазые брюнеты? Волосы Рахсалманова, изрядно поредевшие на лбу и висках, тронутые густой сединой, были светло-орехового цвета. Глаза темно-серые. Умные глаза.
Он понял все с первого взгляда. Улыбнулся. Поднялся к открытой двери своей квартиры.
– Возьми молоко, Аминат. Мы с моими гостями выйдем на свежий воздух. Скажи маме, что я задержусь. У меня возникли некоторые неотложные дела. Я позвоню ей позже.
– Хорошо, дедушка!
Они спустились вниз и втроем не торопясь подошли к "Форду". Молчание нарушил Гуров:
– Вы все правильно поняли, Рустам Азаматович. Вам назвать причину вашего задержания?
– Не стоит, – а вот в его речи акцента не было совершенно. – Кстати, арест лучше называть арестом. К чему нам эвфемизмы? Лев Иванович Гуров – это вы? Примите мои поздравления. Я вас недооценил. Знаете, в чем была моя главная ошибка? В том, что я связался с Алиной. Вы, наверное, думаете, что, поставив ее на лабораторию, я брал на дальний прицел Алининого мужа, этого тупорылого бурбона? Не скрою, и это тоже.
