Виталий Смирнов - Последний шанс
— Твой Бубнов, Макар, самонадеянный мальчишка. Ты смотри за ним в оба да одергивай.
— И не подумаю, — холодно ответил прокурор. — Хочешь, чтобы он меня старорежимным, застойным партократом ославил? Нет, такое я принять не могу. А вот сроками выполнения следственных действий баловать не буду. Положено — укладывайся. Не можешь — проси замены. Сам. Вот как с Бубновым надо.
— Тебе виднее.
Разговор оборвался, но дал пищу Брянцеву для новых раздумий. Он уяснил себе одно: если бы Пустаева по халатности или по другим причинам загубила бы человека, то родственники погибшего достойного воздания ей законным путем никогда не добились бы. У них оставался единственный путь расплаты — самосуд. А это, безусловно, кое о чем говорило.
Его прервал осторожный стук в дверь, и в кабинете очутился ладно скроенный лейтенант с открытым, веселым лицом.
Это был Масленников.
На мгновение Брянцев залюбовался им, а в следующее решил раз и навсегда покончить с условностями субординации, ведь им предстоял не строевой смотр, а серьезное дело. Он указал на стул у своего стола и сказал:
— Садись, тезка. Зови меня просто Сергей Иванович. Отныне мы с тобой товарищи по работе.
И Брянцев стал пересказывать все, что было уже известно по «делу Пустаевой». Не скрыл он и обстоятельств возникновения «параллельного дознания».
Когда же он кончил, Масленников, торопясь, возразил:
— Но ведь все это «параллельное дознание», Сергей Иванович, незаконно.
Брянцев улыбнулся.
— Правильно говоришь, тезка. Ты даже обязан был так сказать. И все-таки я согласился вести его, это дознание. Почему? Потому что убежден: Бубнов, скажем так, по неопытности, и добавим — из тщеславного самомнения, — загубит дело. Менять его не решаются из-за каких-то политических соображений, и убийца останется безнаказанным. В этом убеждены все и областное начальство тоже. Но принять законное решение не хотят. А для кого выгодно, чтобы в соответствии с законом дело Пустаевой вел Бубнов?
— Для убийцы, конечно, — мрачно ответил Масленников.
— Вот именно. Начальство в политические игры играет, не хочет обидеть «своего», а преступник, между тем, торжествует. Ему такая законность — на руку. Поэтому я и согласился на беззаконие, чтобы торжествовал закон. Теперь дело за тобой.
Масленников выдержал паузу и решился:
— Я с вами, Сергей Иванович. Преступник должен быть наказан.
— Правильно, Сережа. А теперь поговорим о деле.
Вдвоем они стали намечать план оперативно-розыскных действий. На это у них ушло более часа. Когда все было закончено, Брянцев сказал:
— На медкомбинат, Сергей, отправляйся немедленно, но предварительно переоденься. Сними мундир. Иногда это полезно…
Масленников кивнул и поднялся.
Начиналась работа.
Завещание
Сообщение Брянцева о завещании Пустаевой приободряло и Бубнова, и Неверова. Теперь им обоим казалось, что когда в их руках появится завещание, у них будет ниточка-зацепка, а потом…
Собственно, что произойдет «потом»? Какие они будут предпринимать тогда действия? Ни тот, ни другой ясно еще не представляли. Скорее «потом» для них было просто миражом, красивой надеждой на успешное завершение дела, что, безусловно, должно было бы приблизить Неверова к его мечте стать капитаном, а Бубнова — к продвижению по должности на одну или две ступеньки сразу.
— Мы еще докажем этому зарвавшемуся чинуше, что наша версия об убийстве с целью ограбления единственно верная, — важно сказал Бубнов.
Неверова немного покоробило это «единственно верная», он еще помнил совет Брянцева не замыкаться на одной версии и поэтому возразил:
— Подполковник Брянцев сыщик, как говорят, милостью божьей. Знаешь, какой у него нюх?
— Нюх… — рассмеялся Бубнов. — Нюх, Неверов у собак бывает, как у вашего знаменитого Рекса. А что получилось? Сбился Рекс, — след потерял, оконфузился. Нет, мы не на нюх, мы на человеческий ум будем полагаться. И поэтому я предлагаю немедленно приступить к составлению описи всего имущества в квартире.
— Без понятых? — удивился Неверов.
— А зачем они? Нас четверо. В случае чего за понятых стажеры сойдут.
К составлению описи приступили немедленно. Один из стажеров вооружился ручкой и бумагой. Начали с комнаты, в которой был обнаружен труп. Бубнов диктовал:
— Ковер персидский ручной работы…
Неверов открыл шкафчик под телевизором. В нем оказалась всякая мелочь: коробки с пуговицами, старые журналы, несколько флаконов духов — записывать было нечего. Бубнов сказал:
— Берите, ребята, по флакону. Подарок своим девушкам сделаете. Все равно такую мелочь в завещании не указывают.
Стажеры взяли.
Потом перешли в другую комнату. Работа подвигалась, но медленно — барахла у покойницы было много. Особенно долго возились с шифоньерами, первым в спальне Пустаевой и вторым — в другой комнате. Здесь же находился и второй сервант, набитый хрусталем и дорогими сервизами. При виде одной, особо красивой хрустальной вазы, глаза Неверова загорелись, и он мечтательно сказал:
— Вот бы мне такую. Жена умирает по хрусталю…
— Бери, — разрешил Бубнов. — Будем считать, что после написания завещания она разбилась, а осколки хозяйка выбросила.
И Неверов не устоял — отложил вазу в сторонку.
Потом они очутились в кабинете покойного Пустаева. Письменный стол с секретером, большой книжный шкаф, кожаные кресла. Тоже персидский ковер во всю комнату. На стенах картины, ценность которых никто из присутствующих определить не мог. В углу небольшой круглый столик, на нем хрустальный графин, наполненный рубиновой жидкостью и несколько фужеров.
Стажера-писаря посадили за круглый столик.
Бубнов подошел к письменному столу.
— Открывай ящик со взломанным замком, Неверов.
Ящик выдвинули. На дне лежали какие-то бумаги.
Я так и думал, — сказал Бубнов. — Что было — исчезло.
Потрогали другие ящики секретера. Они были заперты.
Бубнов, отодвинув ногой стул, взялся за ручку среднего ящика. Потянул. Ящик подался. Он был полон бумаг, а сверху, тускло поблескивая золотом ручки и серебром лезвия, лежал небольшой нож для разрезания бумаг.
Черные глаза Бубнова алчно вспыхнули, брови сдвинулись. «Спишем на убийцу…» — подумал он и на виду у всех отправил нож во внутренний карман пиджака. И тут глаза его устремились на бумагу, лежащую сверху. На ней он прочитал, набранное типографским способом заглавие: «Завещание». К первому листу официального бланка было присоединено машинописное дополнение: «Перечень завещаемого».
Это была удача.
— Завещание! — дрогнувшим голосом воскликнул Бубнов и выложил документ на стол. Все сгрудились вокруг Бубнова. «Все имеющееся у меня имущество и приватизированную квартиру, за полным отсутствием родственников, оставляю подруге своей — Нине Алексеевне Шапкиной, заведующей терапевтическим отделением медкомбината…»
Лихорадочным движением перевернув первый лист, Бубнов остановил внимание на «Перечне завещаемого». Первое, что он прочитал было: «Деньги: 100.000 долларов США».
— Ого! — вырвалось из его горла хриплое восклицание. — Это же по теперешнему курсу полмиллиарда рублей!
Его черная шевелюра будто сама собой зашевелилась, бледные впалые щеки порозовели. «Драгоценности: серьги с бриллиантовыми, изумрудными подвесками, перстни, золотые кольца, кулоны — всего двадцать четыре предмета…»
Дальше шло перечисление сервизов, хрусталя, многочисленных отрезов панбархата, натурального шелка, картин, запасных ковров, ценных изданий книг и ни слова, как и ожидал Бубнов, о безделушках, таких как присвоенный им нож, духи, шахматные фигурки, выточенные из слоновой кости и прочая мелочь.
— Тут еще говорится, что деньги и ценности хранятся в ее личном сейфе номер четырнадцать в областной конторе Сбербанка России, а ключ от сейфа находится в ящике ее туалетного столика в спальне.
Он обвел взглядом присутствующих и приказал одному из стажеров:
— Кузнецов, вы помните ключ, попавшийся в одном из ящиков? Сходите за ним.
Стажер направился к двери, а Неверов заглянул в стол.
— А ведь тут еще и рукописный черновик завещания…
— Зачем нам он? У нас в руках окончательный текст. Документ. Подписанный и заверенный печатью нотариуса.
— Я все-таки прихвачу эти бумажки.
— Бери, — не то разрешил, не то приказал Бубнов.
«Странный, однако, у нас следователь — подумал Неверов, пряча листки черновика во внутренний карман кителя. — Брянцев обязательно поинтересовался бы…»
— А тут есть еще и приписка, — подал опять голос Бубнов. — Пустяковая, конечно, мол, «обязываю Нину Алексеевну Шапкину внести достойный вклад в нашу Богоявленскую церковь с тем, чтобы святые отцы ее молили Всевышнего о прощении мне моего великого греха, о котором ей известно…» Бубнов рассмеялся:
