Эд Макбейн - Топор
– Каким образом? – спросил Лассер. – В автомобильной катастрофе?
– Нет, его убили, – ответил Карелла.
– Погубили ни за грош, – пропела старуха и захихикала.
На лице Лассера отразилось волнение. Он взглянул сначала на старуху, которая, казалось, совсем не уловила значения слов Кареллы, а потом снова на детективов и сказал:
– Может, войдете в дом?
– Спасибо, – поблагодарил Карелла и прошел мимо старухи, которая застыла в дверном проеме, так напряженно вглядываясь во что-то на улице, что Карелла тоже оглянулся. Он увидел, что и Хейз смотрит на другую сторону улицы, где маленький мальчик на трехколесном велосипеде, быстро перебирая ногами, ехал по дорожке к своему дому, выстроенному в том же стиле эпохи Тюдоров, что и дом Лассеров.
– Король умер! – провозгласила старуха. – Да здравствует король!
– Не хотите ли пройти вместе с нами, мэм? – спросил Карелла.
– Он хорошо ездит, этот мальчик, – сказала старуха. – Умеет держаться на сиденье.
– Вы говорите о мальчике на велосипеде? – спросил Хейз.
– Моя мать порой говорит невпопад, – сказал Лассер откуда-то из мрака, окружавшего полосу света, падающего из открытой двери. – Входите, пожалуйста. Мама, ты будешь с нами?
– Обрученные богом не должны разъединяться, – процитировала старуха.
– Миссис Лассер, – позвал ее Карелла, шагнув в сторону, чтобы дать ей пройти. Старуха бросила на Кареллу взгляд, в котором ненависть сочеталась с обещанием любовных утех. Она прошла мимо него в дом, и он последовал за ней, услыхав, как позади захлопнулась дверь и как переговаривались Хейз с Лассером, пока они все вместе шли в глубь дома. Дом этот был домом из «Больших надежд» Диккенса, перенесенный в «Грозовой перевал» Эмилии Бронте. Правда, с потолка и со стен здесь не свисала паутина, но в нем точно так же жили предчувствие чего-то дурного, тьма, которая, казалось, навсегда въелась в деревянные балки и штукатурку, и уверенность в том, что доктор Франкенштейн (творение Мэри Шелли) трудится на чердаке, создавая очередное чудовище. На мгновение Карелле показалось, что он очутился среди действующих лиц из фильма ужасов, а потому он умышленно остановился и подождал, пока Хейз не поравняется с ним. Он сделал это вовсе не потому, что ему стало страшно, хотя дом этот и вправду внушал страх, – не он ли сам сказал юному Мики Райану, что привидений не существует? – а просто, чтобы лишний раз убедить себя, что очутился здесь, в этом мрачном доме, только по необходимости: предстояло расследовать убийство, совершенное далеко отсюда, в пределах 87-го участка, где жизнь была нормальной и обычной, впрочем, равно как и смерть.
– Я зажгу свет, – сказал Лассер и, подойдя к торшеру, стоявшему возле огромной, пышно украшенной тахты, включил его, да так и остался неуклюже стоять рядом с тахтой и собственной матерью.
Миссис Лассер, обхватив руками свою талию, застыла с улыбкой на губах, словно красавица на ежегодном балу одного из южных штатов в ожидании, когда ее пригласят на котильон.
– Прошу садиться, – сказал Лассер, и Карелла, оглянувшись и не найдя стула, сел на тахту, а Хейз поместился на стуле с прямой спинкой, который притащил от складного стола у стены.
Миссис Лассер, улыбаясь и все еще не потеряв надежды быть приглашенной на танец, прислонилась к стене, а сам Лассер устроился на тахте рядом с Кареллой.
– Вы можете рассказать нам, что произошло? – спросил Лассер.
– Его зарубили топором, – ответил Карелла.
– Топором?
– Да.
– Где?
– В подвале дома, в котором он работал.
– Почему? – спросил Лассер.
– Потому, что кончается на "у", – вмешалась миссис Лассер.
– Мама, помолчи, пожалуйста, – сказал Лассер. Произнося эти слова, он не повернулся к ней. И не поднял на нее глаз. По-видимому, он произносил эти слова уже тысячи раз, машинально, не глядя на нее, не обращаясь к ней, не интересуясь даже, слышит она их или нет. Не сводя взгляда с Кареллы, он спросил: – У вас есть какое-нибудь представление о том, кто мог это совершить?
– Нет, – ответил Карелла. – Пока, во всяком случае.
– Понятно.
– Если вы не возражаете, мистер Лассер, нам хотелось бы, чтобы вы проехали вместе с нами в морг и опознали вашего отца. Затем нам хотелось бы узнать от вас, не было ли у вашего отца... – Я не могу оставить мать одну, – сказал Лассер.
– Мы могли бы сделать так, чтобы с ней остался патрульный.
– Боюсь, это не совсем удобно.
– Я не понимаю, сэр.
– Мы, либо отец, либо я, все время находились в доме при ней, – объяснил Лассер. – А поскольку отец умер, то эта обязанность целиком ложится на меня.
– Тем не менее я не понимаю вас, сэр, – сказал Карелла. – Ведь когда ваш отец был жив, он уезжал на работу в город, так?
– Совершенно верно, – подтвердил Лассер.
– А вы не работаете, мистер Лассер?
– Я работаю дома, – ответил Лассер.
– И что же вы делаете?
– Я иллюстрирую детские книжки.
– Понятно. Значит, вы имели возможность оставаться дома, когда ваш отец уезжал, верно?
– Совершенно верно.
– А когда он был здесь, уехать могли вы, так?
– Да, в общем, именно так.
– Я вот что имею в виду: если вам нужно было отвезти книгу, или присутствовать на совещании в редакции, или, наконец, с кем-то встретиться – это вы подразумеваете под словом «в общем»?
– Да, пожалуй, именно это.
– Может, хотите что-либо добавить, мистер Лассер?
– Нет.
– Или исправить?
– Нет. В общем, все правильно.
– Ваше «в общем» означает, что я не совсем верно вас понимаю, – сказал Карелла. – Может, вы разъясните мне, мистер Лассер...
– Видите ли...
– Да?
– Я редко выхожу из дома, – сказал Лассер.
– Что вы имеете в виду?
– Книги я отсылаю по почте. На редакционные совещания не хожу, обговариваю все вопросы по телефону. Я иллюстрирую книги, как я вам уже сказал, и когда первоначальные наброски представлены и одобрены, больше разговаривать не о чем.
– Но вы ходите куда-нибудь в гости?
– Нет, очень редко. Карелла с минуту молчал.
– Мистер Лассер, вы когда-нибудь покидаете дом? – спросил он.
– Нет, – ответил Лассер. – У вас что, агорафобия, мистер Лассер?
– Что?
– Агорафобия.
– Не знаю, что это такое.
– Агорафобия – это боязнь пространства, боязнь выйти из дома.
– Я не боюсь выйти из дома, – сказал Лассер. – Не больше чем другие.
– Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз выходили из дома?
– Не помню.
– Вы проводите все время здесь, в доме, правильно? С вашей матерью?
– И с отцом, пока он был жив.
– К вам приходят друзья?
– В общем, да.
– Опять «в общем», мистер Лассер.
– По правде говоря, мои друзья не слишком часто нас навещают, – признался Лассер.
– Как часто они приходят, мистер Лассер? – вмешался Хейз.
– Не очень часто.
– Как часто?
– Никогда, – ответил Лассер. Он помолчал. – Честно говоря, у меня не много друзей. – Он опять помолчал. – Мои друзья это мои книги.
– Понятно, – сказал Карелла. И тоже помолчал. – Мистер Лассер, согласны ли вы опознать своего отца по фотографии?
– Пожалуйста.
– Обычно мы предпочитаем опознание по трупу...
– Да, но это, как видите, исключается, – отозвался Лассер. – Я обязан быть здесь, возле матери.
– Хорошо. Тогда с вашего разрешения мы приедем сюда еще раз и привезем снимок, сделанный полицейским фотографом, и, быть может, вы будете настолько любезны...
– Да.
– И, пользуясь случаем, – продолжал Карелла, – зададим вам несколько вопросов о вашем отце и его отношениях с другими людьми.
– Да, разумеется.
– А сейчас мы больше не будем вас беспокоить, – улыбнулся Карелла.
– Спасибо. Я весьма благодарен вам за проявленную чуткость.
– Пожалуйста, – отозвался Карелла и повернулся к старухе. – Всего хорошего, миссис Лассер.
– Да хранит тебя господь и да исцелит он тебе голову[2], – откликнулась миссис Лассер.
– Мэм? – не понял Карелла.
– Моя мать когда-то была актрисой. Эти строки, скорей всего, из «Короля Лира».
– А вот и не из «Лира», – захихикала старуха и добавила еще несколько слов, похожих на грубое ругательство.
– "Иль шлюхою моя Фортуна стала? – подхватил внезапно Хейз. – Узнал я, от французской хвори Нелль в больнице умерла, и я теперь прибежища лишился".
– Откуда вам это известно? – просияла старуха, обернувшись к Хейзу.
– Ставили в школе, – ответил Хейз.
– И кого же вы играли?
– Никого, я был режиссером.
– Такой видный мужчина, – произнесла старуха. – Вам бы надо быть на сцене и демонстрировать свои достоинства.
С минуту в комнате царило глубокое молчание. Детективы посмотрели друг на друга, словно желая убедиться, правильно ли расслышали слова миссис Лассер. Энтони Лассер, не поворачиваясь к матери, пробормотал: «Мама, прошу тебя», – и проводил детективов к дверям. За спиной пронзительно хохотала миссис Лассер. Дверь закрылась. День клонился к вечеру, и в воздухе явно похолодало. С минуту они, подняв воротники пальто, постояли на обледенелой дорожке, прислушиваясь к возгласам малыша на другой стороне улицы: он изо всех сил крутил педали своего трехколесного велосипеда и стрелял из воображаемого пистолета: «Пиф-паф, пиф-паф!»
