Хьелль Ола Даль - Последний расчет
– Нет, спасибо, – ответила она. – Ты видел Уле?
– Тебе нравится наш сад? – спросил Герхардсен, будто не слыша ее вопроса.
Катрине посмотрела вниз и увидела свое отражение в голубой воде бассейна. Рядом с ней колыхалось отражение Герхардсена. Старомодная фигура в старомодной одежде рядом с густо накрашенной блондинкой. Черт, тоже как в фильме про Джеймса Бонда!
– Сад большой, – вежливо ответила она. – Представляю, как трудно за ним ухаживать!
Герхардсен прислонился к балюстраде и мелкими глотками пил коньяк.
– Может, ты бы могла время от времени приходить и помогать нам? – с улыбкой предложил он. – Ты ведь отлично умеешь работать руками!
Она окаменела. Он улыбался по-прежнему нагло и вкрадчиво… Хотя она вступила на знакомую территорию и понимала, что с ним она как-нибудь справится. Глядя на него в упор без всякого выражения, она почувствовала, как ее понемногу отпускает.
– У тебя хорошая память. – Она тут же пожалела о своих словах, ведь он мог неправильно ее понять. Она все равно что бросала ему спасательный круг, за который он, конечно, жадно ухватился.
– У тебя тоже.
Катрине не могла сдвинуться с места. Из дома доносился громкий смех. Званый вечер в разгаре!
– Если хочешь, я покажу тебе сад, – предложил он, гадливо усмехаясь.
Ее губы скривились в безрадостной презрительной улыбке.
– Какая же ты сволочь! – медленно и отчетливо произнесла она и сразу поняла, что победить ей не суждено. Он на своей территории. Он у себя дома. Она оказалась здесь по его приглашению. Ею тоже угощают гостей… она нечто экзотическое. Аннабет и Бьёрн, наверное, хвастают ею… «Пожалуйста, посмотрите! Здесь у нас африканская ваза, вон там, на стене, резные маски… Здесь столик… Кстати, среди гостей есть одна несчастная наркоманка, которую Аннабет удалось вытащить… Как по-твоему, которая она? Верно, вон та блондинка, и такая симпатичная, верно?»
Тут она ощутила, как его рука скользнула по ее бедрам.
– Не прикасайся ко мне! – прошипела она, хотя глаза наполнились слезами. Взгляд затуманила унизительная пелена.
Он кашлянул и сунул руку ей под юбку.
– Я сейчас закричу, – предупредила она, презирая себя еще больше за эти глупые слова. Произойди такое где угодно, на улице, на лестнице в многоквартирном доме, в любом месте, только не здесь, она бы знала, что делать! Ногой в пах… плюнуть в физиономию и бежать. Но здесь… Здесь она чужая, и она скована по рукам и ногам.
Герхардсен убрал руку и холодно ответил:
– Погоди кричать!
Она обернулась и увидела, что на них из-за застекленной двери смотрит Аннабет.
– Тебя ищет жена, – сказала Катрине.
– Нет. – Бьёрн язвительно улыбнулся. – Она ищет нас. – Он поднял бокал и посмотрел на нее в упор.
Катрине отвернулась и будто издалека услышала собственный голос:
– Ты для меня ничто… пустое место! – Ее замутило. Какая же она идиотка! Отвернувшись, она вернулась в прокуренную комнату.
Пробираясь между гостями, она чувствовала, как их взгляды прожигают ее насквозь. Обернувшись, успела заметить, как гости перешептываются. Она неуклюже шла на место, чувствуя себя орангутангом в балете. Как же плохо! Уле сидел в дальнем углу комнаты рядом с длинноногой и что-то шептал ей на ухо. Длинноногая хихикала и кокетливо отбрасывала назад прядь волос. Кроме них, она узнала только Сигри из реабилитационного центра и Бьёрна Герхардсена.
Она подошла к Уле, и тот сразу же сник.
– Привет! – натужно произнес он и закашлялся.
Длинноногая разминала сигарету. Катрине не двигалась с места. Вскоре опытная длинноногая отвернулась и ушла.
– Пойдем общаться? – Уле взял ее за руку и потащил в соседнюю комнату. Посередине стояло пианино, и за ним восседал Георг, он же Гогген.
– Только не с ним, – шепнул Уле ей на ухо. – Он голубой!
Катрине с трудом улыбнулась. Все казались ей чужими, даже Уле. Вслух она сказала:
– Позови меня на помощь, если он начнет к тебе приставать.
Они заняли места в кружке вокруг Гоггена. Тот рассказывал, как они с его бывшим дружком-официантом подшутили над одной теледивой. По словам Гоггена, дамочка решила, что будет очень занятно пообщаться с двумя геями. Они втроем всю ночь крепко пили и стали закадычными друзьями. Во время экскурсии по ее квартире все втроем рухнули на ее огромную кровать под балдахином и, как выразился Гогген, «сделали это».
– Мы оба ее поимели, – театральным шепотом продолжал Гогген. – Понимаете, одновременно. – Подмигнув Катрине, он обратился к Уле: – Знаешь, он сунул свой инструмент туда, куда его принято вводить… – Он помолчал; слушатели в ожидании эффектной концовки загоготали. – А я пристроился сзади!
Дружный смех.
Гогген возвысил голос и продолжал:
– Я очень возбудился, потому что наши члены все время терлись друг о друга… Представьте, нас разделяла довольно тонкая перегородка!
Катрине посмотрела на Уле в упор. Он покраснел – то ли от смущения, то ли от злости. Гогген тоже был красный… «Все вы одинаковы», – подумала Катрине, глядя на Гоггена. Толстяк перешел к пантомиме. Он кривлялся, откинувшись назад. Надул щеки, как будто играл на трубе. Потом разинул рот и высунул язык, покрытый белыми пятнами. Его глаза, мертвые и пустые, смотрели в пространство.
– Она орала не переставая, – продолжал Гогген. Когда он передразнивал теледиву, с его полной нижней губы капала слюна. – Вот так: «А-а-а… А-а-ах!»
Уле захотелось уйти; он схватил Катрине за руку. Она почувствовала, как ее отчуждение переходит в агрессию. Внезапную ярость, которая долго копилась. От злости ей даже стало легче. Она дернулась и покосилась на Уле. Однако тот, видимо, передумал уходить и устроился поудобнее.
Смех слушателей затих, и длинноногая, которая каким-то загадочным образом тоже очутилась рядом, прошептала своему соседу, но так, что все ее услышали:
– Вы не находите, что он немного вульгарен?
– Да-а-а! – Сосед сделал вид, что подавляет зевоту, и похлопал себя ладонью по губам. – Лишь бы он не начал рассказывать о винтовом табурете для фортепьяно… ой-ой! – Сосед длинноногой покачал головой: – Поздно!
– Я пошел в отель «Бристоль», – говорил Гогген. – Вхожу и вижу, что в баре стоит такой красивый винтовой табурет… Я просто не смог устоять. Сел и сыграл сонатину. Я даже не замечал, что играю, пока не сообразил, что все вокруг замолчали. Но останавливаться было уже поздно… и я продолжал, а когда закончил, то почувствовал, что рядом со мной мужчина…
– Мужчина! – преувеличенно громко воскликнула длинноногая. – Как интересно!
– Кстати, о винтовых табуретах и женщинах… – громко заметил ее сосед. – Слыхали о толстухе, которая так хорошо играет, что каждый концерт ломает два табурета?
Уле ухмыльнулся. Он не возражал против того, чтобы посмеяться, если жертвой был Гогген. Глаза у него засверкали.
– Ломает табуреты? – переспросила длинноногая, подмигивая Уле.
– Да, конечно, они ведь очень хрупкие!
– Я почувствовал… – раздраженно прокричал Гогген, – чью-то руку…
– Не мою! – крикнул кто-то из гостей.
Все расхохотались.
– Очень смешно, очень смешно! – обиделся Гогген. – Итак, – продолжал он после того, как все снова обратили на него внимание, – я сидел и играл, а кто-то положил руку мне на плечо. – Он как будто впал в транс и закрыл глаза. Катрине заметила край его белков. – Я обернулся, – нарочито медленно продолжал Гогген, – поднял голову… и вздрогнул, когда чей-то голос произнес: «Мило!»
Убедившись, что все внимательно его слушают, Гогген снова помолчал, а потом продолжал:
– Красивый, бархатный, теплый голос… – Гогген положил руку на свое плечо, словно пытаясь вернуть то чувство. Потом он изогнулся на табурете, притворяясь, что хватается за руку и оборачивается к ее владельцу. – «Это было очень мило», – произнес голос, а потом тот мужчина отпустил меня и дал…
– Дальше! – крикнула одна из женщин, сидевших за столом. Она обернулась, чтобы убедиться, что остальные разделяют ее любопытство. – Что он тебе дал?
– Помилуйте! Еще и рукой! – ответил кто-то из гостей.
– Тот мужчина, – невозмутимо продолжал Гогген, – был почтенный театральный деятель. Пер Абель! – Его слова попали в цель. По столу прокатилась волна восторженных вздохов. Гогген с торжествующим кивком оглядел собравшихся и повторил: – Пер Абель!
Катрине заметила, что в дверях, пошатываясь, стоит Аннабет. Она была пьяна, как и все остальные. Все эти лицемеры, фарисеи, которые по будням лечат от пристрастия к наркотикам, по выходным напиваются в стельку. Пьяные, возбужденные старики и старухи… Ее снова замутило.
Один гость, который не совсем понял, в чем соль рассказа, посмотрел на остальных с усмешкой:
– Гогген, разве Пер Абель не твой ровесник?
Все расхохотались.
– Кто это сказал? – Гогген встал и поднял руку вверх; его пухлые щеки затряслись от злости. – Кто это сказал? Того, кто это сказал, я вызываю на дуэль!