Николай Леонов - Шакалы
— Покажите, пожалуйста, бар, письменный стол и сейф, — сказал Гуров, ненавязчиво наблюдая за хозяйкой и решая, она действительно не обеспокоена сложившейся ситуацией или невозмутимость опять же лишь масочка, которая на секунду соскочила, когда муж повысил на женщину голос.
Бара оказалось тоже два. Одна стойка выдвигалась из стены гостиной, второй миниатюрный бар был вмонтировал в трельяж, расположенный в спальне. Все бутылки, бокалы были тщательно протерты. Гуров непроизвольно улыбнулся, подумав о ребятах из НТО, которые занимаются пальцевыми отпечатками. Сыщик отметил, что содержимое баров разнообразнее, чем в кабинете хозяина. Естественно, ведь еще Рокфеллер говорил, что у его сына папа миллионер, а сам Рокфеллер круглый сирота. Судя по содержимому баров, в квартире бывали мужчины, выпить умели.
Крышка письменного стола крепилась под книжной полкой, при необходимости откидывалась. Хозяйка продемонстрировала, как это делается, зажгла и погасила свет над столом, сказала:
— Сейфа в квартире нет. Лев Иванович.
— Вы говорили, дом построен в семидесятом, я бывал в подобных, но никогда не видел, чтобы в квартире бывали такие просторные кухни и туалетные комнаты, — сказал Гуров, оглядываясь. — Удобно, красиво, но непривычно. Квартира перестраивалась?
— Изначально она была трехкомнатной, теперь комнаты две, таким образом увеличили кухню и ванную. Хотите что-нибудь выпить, кофе, чай?
— Спасибо, если можно, чашку кофе. — Гуров осмотрел стену между ванной и кухней и без труда выяснил, что глубина встроенного шкафа не соответствует ширине его стенки. — Нина Дмитриевна, вы не знаете о тайниках дочери или не хотите их показывать? — Гуров постучал по стенке шкафа, которая отозвалась металлическим гулом. — Вы, собственно, с какой целью меня пригласили?
— Лично я вас не приглашала.
— Тогда извините за беспокойство. — Гуров поклонился и направился к двери.
— Лев Иванович! — Женщина бросилась к Гурову, он вежливо, но решительно отстранился.
— Извините, я в таких играх не участвую. В любой семье свои сложности, решите взаимоотношения с мужем, тогда поговорим.
— Я вам объясню...
— Простите! Я готов вас выслушать только в присутствии Юрия Карловича.
— Но это невозможно!
— Это ваши проблемы! — Гуров вышел, позвонил в соседнюю дверь.
Открыл знакомый охранник. Гуров был зол на себя, на ментовское начальство, готовое служить большим деньгам и политикам любых мастей, потому взял парня за отворот фирменной куртки и сказал:
— Если против хозяина что-либо предпримут, тебя убьют первым!
— Мысль интересная, — произнес Горстков, стоя в дверях своего кабинета. — Я надеялся, что Нина займет вас надолго, и сел работать.
Гуров оттолкнул растерявшегося парня, прошел в кабинет хозяина, коротко объяснил ситуацию.
— Женщины для того и существуют, чтобы рожать, любить и плести интриги, — сыщик взглянул на миллионера, благодушная улыбка которого исчезла. — Мне плевать, сколько у вас миллионов, в данном случае и министр мне не указ. Меня можно только уволить, заставить заниматься делом, которое мне не нравится, никому не удастся...
— Извини, Лев Иванович, — перебил хозяин. — Моя вина, в собственном доме заблудился, но я быстро разберусь. Перейдем на “ты”, не возражаешь? Мать твою! Мозги все время в другой банке валяются... Бабы у меня хоть и с придурью, но обе хорошие, добрые и честные, это я тебе как мужик мужику говорю. Не думаю, коли я муж и отец и мыслю о делах, так совсем дурень. По мелочи они, конечно, меня обманывают, так кто без греха? О сейфе я знал, да забыл, мне мастер, который мастерил, втихую шепнул. Сейчас откроем, считаешь, там может быть что-то важное?
— Ничего я не считаю. — Гуров закурил. — Я не хочу участвовать в семейных разборках. Оружие делают, чтобы стрелять, сейфы, чтобы хранить нечто от чужих глаз, я должен на это нечто взглянуть. Возможно, там любовные письма и прочие женские секреты.
— Сейчас выясним. — Горстков вышел из кабинета, вернулся с женой, которая взглянула на Гурова презрительно. — Оказалось, что дочь не оставила ключ от сейфа, забрала с собой. Я распоряжусь, завтра сейф откроют.
Гуров поглядывал на Нину Дмитриевну, на скулах которой проступили красные пятна, думал о том, что следовало не торопиться, уговорить женщину отдать ключ, а не подключать мужа. Откроем сейф, выясним, что у матери и дочери был общий любовник, и сыщик Гуров станет абсолютным победителем. Он был крайне недоволен собой, все наши беды от наших компромиссов. Нельзя было соглашаться изначально. Упереться. Петр дня два молчал бы, обзывая “господином полковником”, все проходит. А Бардин? У него забот хватает, да и видимся нечасто. В эту квартиру прислали бы другого, и все дела.
— О чем задумался? — спросил Горстков.
— Корю себя за слабохарактерность, — ответил сыщик. — И за прямолинейность. Человек моей профессии не может говорить то, что думает.
— Сейф откроем завтра, — хозяин взглянул на жену. — Женщины — наше счастье и беда.
— Хорошо, хорошо, — Гуров беспечно махнул рукой. — Почти наверняка ничего интересного я там не обнаружу. Я так уперся, характер выказывал, объяснял вам, уважаемые, кто с сегодняшнего дня в доме главный. Ты, Юрий Карлович, руководи в своей империи, твоя жена командует в своей вотчине, я решаю вопросы, какие сочту необходимыми. Если вас такое положение устраивает, я попытаюсь с письмом разобраться, потребуется наша помощь — расстараемся. Мои условия понятны?
— Понятны, — неохотно произнес Горстков, взглянул на жену, которая молча кивнула. — Только в данном доме хозяин уже имеется. И с характером у него все в порядке.
— А ты, уважаемый Юрий Карлович, представь, что находишься под надзором врачей. Либо выполняешь их требования, либо отказываешься. Мне без тебя больных хватает.
— За горло берешь?
— Обязательно, — Гуров кивнул.
— Если я соглашусь, можно считать, мы договорились?
— И каждая из сторон может расторгнуть договор в любой момент, не объясняя причин.
— Кабальный договорчик, — хозяин с сомнением покачал головой.
— Подумай, проконсультируйся, тебя никто не торопит. — Гуров улыбнулся, взял со стола бутылку виски, посмотрел на свет, поставил на место.
— Прекрасно! А мне шептали, с тобой договориться невозможно.
— Наговаривают.
— Вижу, — хозяин согласно кивнул. — Через пару дней я тебе дам ответ.
Гуров тоже кивнул, взглянул на часы.
— Ты не понял, Юрий Карлович, ты мне дашь ответ через пять минут, а через пару дней ты волен разговаривать с кем угодно.
Горстков резко встал, чуть не уронил тяжелый стул.
— Сейчас ты заявишь, что я не понимаю! — опередил сыщик хозяина. — Я не понимаю, какой ты могущественный человек, что никто и никогда не смел разговаривать с тобой в подобном тоне. Ты, уважаемый, сядь, иначе встану и уйду я.
Финансист опустился на стул, на его скулах вздулись желваки.
— Ты юрист, а в смысл слов не вникаешь. Я тебе никакого договора не предлагал, лишь спросил, мол, мои условия понятны? Они либо принимаются, либо нет, но обсуждению не подлежат. Еще я сказал, что ты можешь посоветоваться. Нина Дмитриевна рядом, а, кроме нас, о данном разговоре знать никто не должен. Мальчику, что изображает охранника, скажешь, что консультировался со мной об организации охраны своего офиса. Если вам надо поговорить, я выйду на кухню.
— Круто! — Горстков вытер платком лицо, отошел к окну, раздвинул жалюзи, смотрел на темный, подсвеченный тусклыми окнами город.
Гуров улыбнулся хозяйке, даже слегка подмигнул, успокаивающе махнул рукой, мол, ничего, все образуется. Мацам вымученно улыбнулась в ответ и вздохнула.
— Значит, ты считаешь, что все очень серьезно, — хозяин вернулся к столу. — Да выпей ты, черт побери!
— Налей.
— Ты говоришь, чтобы, кроме нас, никто ничего не знал. — Горстков выпил рюмку, уперся тыльной стороной ладони. — А твои генералы?
— Бардин до смерти боится генерала Коржанова и будет молчать. Двое остальных — мои друзья, они хранили секреты погорячее.
— Хорошо. Банкуй! С чего ты начнешь?
— Мы с Ниной Дмитриевной вернемся в квартиру Юлии, позже мы с тобой кое-что обсудим.
* * *Хозяйка сидела на диванчике, Гуров расхаживал по мягкому паласу в гостиной и говорил:
— Со временем, Нина Дмитриевна, вы ко мне привыкнете, я не так плох, как выгляжу.
— Уверена, вы отличный человек, такого бы мне зятя, — ответила женщина, которая держалась уже менее скованно.
— Я буду говорить банальности, но такова жизнь, все оригинальное давно сказано. Когда вы раздеваетесь у врача, то чувствуете себя комфортно, нормально. Доктор не способен выслушать вас иначе. Меня интересует ваше белье, причем грязное белье, чистое мне совершенно ни к чему.
