Владимир Силкин - Афёра
Чтобы сориентироваться и побыстрее окончательно прийти в себя, Макаров огляделся по сторонам. У моря, несмотря на отсутствие какого-либо освещения, было светлее. Прямо перед Алексеем, чуть дальше, за неширокой полосой травы виднелось ограждение набережной, за ним угадывался белый песок пляжа и ещё дальше, до самого горизонта, — тёмное, неспокойное в эти ночные часы море. Позади же него уходил вверх поросший растительностью обрыв. Прямо над головой Макарова чернели поднимавшиеся по его склонам тёмные, едва различимые в общей слегка шевелящейся от ветра массе, деревья и кустарники. Тонкий ствол одного из деревьев был сломан пополам, и его крона висела буквально в полутора-двух метрах выше Алексея, под ногами же у себя он разглядел множество сломанных, смятых веток и листьев.
Дорога наверх, по которой он спускался и с которой затем был сброшен под откос подъехавшим незаметно автомобилем, должна была находиться где-то правее. Макаров прикинул угол её наклона и решил, что находится, должно быть, метрах в сорока от её начала. Надо было выбираться, и, слегка отряхнувшись — пытаться приводить себя в порядок в темноте было бесполезно, — Алексей пошёл туда, где должна была начинаться знакомая тёмная аллея, ведущая в город.
Ему не давала покоя все та же мысль: кто? Кто следил за ним и кто затем попытался убить, даже не пощадив посланного соглядатая?.. Почему? За что? Об этом можно было, конечно, догадываться, строить предположения, но вариантов было несколько, и отдать предпочтение одному из них при отсутствии каких-либо фактов да ещё с не слишком ясной после падения головой очень трудно…
Асфальтовая, окружённая каменным парапетом дорога была пустынна. Как тёмная труба, на одном конце которой находится источник света, она хорошо просматривалась снизу вверх почти вся. Совсем скоро Макаров оказался на месте, где его вместе со связанным им человеком сбила машина. Найти это место было легко: на тёмном асфальте, возле каменного ограждения, виднелась чёрная лужа. «Кровь», — безразлично подумал Макаров, машинально осмотрел себя с ног до головы, не нашёл никаких повреждений и тут только вновь вспомнил о том, кого до последнего момента, до столкновения с машиной, держал за майку на груди. Кровь на асфальте, конечно, принадлежала этому несчастному, кому же?.. Та, которой было перепачкано его лицо, засохшая, была другой, её было гораздо меньше, так как вытекла она из небольших ссадин на его голове и лбу и из разбитого при падении носа.
Алексей задумчиво остановился над тёмным, разлившимся по асфальту пятном. «Завтра отдыхающие по дороге на пляж будут, ужасаясь, обходить его по максимальному радиусу. Кровь ни с чем не перепутаешь… Но где же, интересно, труп?..» — Макаров не сомневался, что несчастный — неумелый шпион — погиб. «А может быть, те, в машине, забрали его, отвезли в больницу?» — подумал он и оглянулся по сторонам.
Взгляд его упал на ободранный на достаточно большой высоте от земли ствол дерева, росшего сразу за парапетом. «Ага, — подумал Алексей удовлетворённо, — вот обо что я, кажется, ударился головой. Это ещё ничего, это не камень или железо — древесина штука мягкая, потому и башка цела…» Он подошёл к парапету и глянул вниз: сразу за деревом шёл почти вертикальный обрыв с тонкими ствола ми молодых деревьев и кустарниками, цепляющимися за его склоны. Внизу растительность становилась несколько гуще, а обрыв более покатым. Макаров покачал головой: если бы кто-то ему сказал за полчаса до происшедшего, что можно свалиться отсюда или спрыгнуть — и уцелеть, он бы решил, что этот человек большой фантазёр.
Выбравшись наверх, в город, Макаров решил сразу же пойти в гостиницу, вымыться, привести себя в порядок и только потом подумать, надо ли срочно что-то предпринимать или лучше подождать до завтра. Впрочем, вскоре мнение его изменилось: затея войти в освещённый холл гостиницы в теперешнем виде, представ перед портье с перепачканным кровью лицом, в разорванных во многих местах пиджаке и брюках, ему не нравилась. Инициативный и исполнительный старик вполне мог сейчас же позвонить в милицию или вызвать «скорую помощь». Подумав об этом, Макаров пожалел, что сразу пошёл наверх, а не спустился к морю, чтобы по крайней мере умыть лицо.
Несколько минут ушло на то, чтобы сообразить, где найти подходящее место для приведения себя в порядок. Неожиданно осенило отправиться в уже знакомый «Охотничий домик» и попросить умыться у ночной уборщицы или дежурной. Но как раз в этот момент разглядывание окон, находящихся вокруг зданий, подсказало Алексею другой, более подходящий вариант, в освещённых в ночи бледным светом люминесцентных ламп больших окнах двухэтажного блочного здания, кажется, комбината бытового обслуживания, он увидел мелькнувший туда и обратно странно знакомый сутуловатый силуэт мужчины в белом халате.
Пляжный фотограф. Это был он, виденный Макаровым накануне на пляже невзрачный очкастый парень. Алексей сразу вспомнил, кому могла принадлежать полуюношеская-полумужская фигура, даже не успев дойти до двойной широкой двери комбината бытового обслуживания. Он же даже успел вчера поговорить и о чем-то условиться с парнем. Этого показалось Алексею вполне достаточно, чтобы явиться незваным гостем в фотомастерскую, находившуюся на втором этаже, и попросить помощи. «По крайней мере у него должна найтись чистая тряпка и вода», — подумал Макаров и, открыв оказавшуюся незапертой входную дверь, уверенно направился через большой холл к лестнице, ведущей на второй этаж.
37
На верхнюю площадку лестницы, своеобразный балкончик над холлом, с каждой из сторон выходило по две двери. Слева одна была не заперта, приоткрыта; из узкой щели между нею и притолокой ярко-белой изогнутой канцелярской скрепкой-полосой падал на слабо освещённый уличными фонарями паркетный пол площадки отблеск горевших в комнате за дверью ламп.
Потоптавшись в нерешительности возле двери — бог знает, какой будет реакция на незваное вторжение в столь поздний час, — он постучал костяшками пальцев по блестевшей в темноте эмалированной поверхности двери. От хорошо различимого в полной тишине громкого стука дверь слегка шевельнулась, но изнутри не донеслось ни звука. Что ж, раз не открыли — очевидно, не слышат. Макаров осторожно открыл дверь и сделал шаг вперёд.
Большая, площадью не менее тридцати метров комната с голыми, крашенными до половины зеленой краской белёными стенами была ярко освещена стандартными лампами дневного света По стенам её были во множестве развешаны разнокалиберные — от маленьких, таких, какие делают на документы, до огромных, в рост взрослого человека, — фотографии. В дальнем углу комнаты виднелась плотно закрытая дверь, ведущая, вероятно, в какое-то смежное помещение. В правом, противоположном от того, находилось множество интересных вещей — ширмы из занавесочной ткани, большие картонные или фанерные крашеные щиты, стулья со скамейками. Один из стульев, с красной бархатной обивкой и изогнутой спинкой — очевидно, из какого-то антикварного гарнитура, — стоял посередине небольшой свободной площадки, окружённой по периметру двумя или тремя осветительными приборами на высоких стойках, а перед ним — квадратный, из светлого дерева ящик со свисающей сзади чёрной тканью, на высокой треноге — непременная принадлежность любого уважающего себя профессионального фотоателье, стационарный дедушка-фотоаппарат.
Представшее глазам Макарова ателье не было совсем уж обычным, это была какая-то смесь обычного фотоателье со студией художника. Вместо обязательного для первого стола приёмщицы с барьерчиком стояли столы совершенно иного предназначения — с наваленными на них в большом количестве использованными плёнками, какими-то фотоснимками, пакетами от фотобумаги, разноцветными пакетиками из-под химикатов, ванночками и баночками, какими-то приборами, термометрами, лампами и ещё бог знает чем; по полу, как полагается в обычном фотоателье, были расстелены красные ковровые дорожки, на которые местами осыпался с потолка мел. Здесь же, как в студии фотохудожника, присутствовал круглый подиум, на котором, при подборе соответствующего заднего плана из стоявших в обилии у стен довольно приличного вида ширм, наверное, можно было работать с фотомоделями. Впрочем, это была всего лишь точка зрения далёкого от тонкостей фотографии Макарова.
Возле входной двери, где остановился Алексей, по правую руку от него, стоял широкий диван, достаточно дорогой и совсем, в отличие от прочей мебели, не старый. Он выглядел настолько респектабельно, что просто казался чужеродным элементом в этом запылённом рабочем помещении. На нем валялась смятая бархатная подушечка, а на круглом журнальном столике, стоявшем рядом, дымился в пепельнице окурок. Поверхность дивана была слегка примята: похоже, кто-то лежал здесь всего несколько минут назад. Ещё в комнате-студии находилось старое широкое кресло, два больших зеркала на стенах и на столике возле окна — электрическая плитка с чайником и алюминиевая кастрюля.
