Николай Леонов - Обречен на победу
Гуров передохнул за спинами товарищей. Выйдя на улицу, быстро, но как бы между прочим сказал:
– Итак, вы вышли на улицу.
Усольцев подготовился и ответил:
– Я пошел гулять.
– Встретили кого-нибудь из знакомых? – Гуров чуть повернулся, искал взглядом Кепко.
– Нет. – Усольцев почувствовал облегчение.
Все, тут они упрутся. Он гулял и никого не встретил. Все. Больше он не скажет ничего, пусть попробуют доказать обратное. Презумпция невиновности. Человек невиновен, пока его вина не доказана. Так записано в законе. Он даже улыбнулся Гурову, взглянул открыто.
«Вот он, второй серьезный барьер», – понял Гуров и задал заготовленный, казалось бы, беспомощный вопрос:
– Вы тридцать минут гуляли, когда вас ждали друзья, накрытый стол, очаровательная девушка?
– Да, гулял. – Усольцев развеселился.
– Интересно. – Гуров кивнул. – Сегодня вы сядете в машину. У вас ведь есть ключи? В тот вечер они у вас были, и мне кажется, что гуляли вы не пешком, а катались на машине. Прогулка на машине отнюдь не криминал. Разве не так?
Анатолий Петрович Кепко появился перед Усольцевым мгновенно, поднял голову, глянул в глаза:
– Сережа, мы же вроде договорились, или у тебя со слухом плохо? Садись за руль. Ну?
– Ради бога, Петрович, без мелодрам. – Усольцев пожал плечами, открыл машину, сел за руль.
– Прямо, пожалуйста, – сказал Гуров, усаживаясь на переднее сиденье. Кепко и Краев сели сзади.
«Зря я согласился, – понял Усольцев, – пусть и нет свидетелей, но они меня везут под ручку прямо к месту, ни к чему мне, надо кончать. Уберусь я из Города, останусь – время покажет, а сейчас надо сорваться, уйти. – Как только он призвал себя к активным действиям, его прошиб пот, руки задрожали сильней. – Стакан бы мне сейчас, только стакан, я бы им показал, где кто зимует».
«Если не доведу до конца и он начнет вырываться, все равно повезу в прокуратуру, – решил Гуров. – Конечно, он далеко не в кондиции, однако лучшей ситуации для официального допроса не добиться. Ему плохо, явно плохо, он на грани истерики. Странно, он выпил лишь две рюмки, что же его так трясет?»
– Здесь направо, пожалуйста, – сказал Гуров, – и остановите.
«Точно, здесь я оставил машину, – вспомнил Усольцев, повернул ключ зажигания, выключил мотор. – Значит, знают, суки».
– Утопить Усольцева, спасти Павла Астахова! – неожиданно закричал он. – Вы оба меня всегда не любили! Но мы еще поборемся!
Усольцев задыхался: «Что я говорю? Зачем? Стриптиз. Идиот. Кретин».
– Выйдем на воздух, – спокойно сказал Гуров, будто ничего не слышал.
Тренеры выскользнули из машины и тихонько отошли в сторону. И то, что «отцы родные» оставили его один на один с майором, и то, что милиционер не воспользовался его срывом, доконало Усольцева.
Он было напрягся, приготовился к бешеному сопротивлению. «Сейчас отшвырну их и побегу, имеют право ловить, пусть ловят. Кабинет. Протокол. Допрос». Но покосился на Гурова, который зевнул, потянулся устало, как бы говоря: вот чертова работа, всякие глупости приходится делать, – и шумно выдохнул, расслабился.
На противоположной стороне остановилась «Волга». Серов и два эксперта вылезли из машины. Вспыхнул свет, застрекотал аппарат.
Усольцев стоял у машины и понимал, что опять ошибся. «Рвать надо все, кончать. Заигрывает меня сыщик, затягивает».
Скрипнула дверь соседнего дома, две пожилые женщины в черных платках, надвинутых на брови, крестясь, вышли на крыльцо.
– Надо же… Бог дал, Бог и взял.
– Успокой, Боже, душу грешницы.
Женщины, оглядываясь на машины и людей, крестясь, засеменили по переулку.
– Никак у вас лжесвидетель помер? – усмехнулся Усольцев и вздрогнул.
В пустом переулке раздался стук каблуков, прижимаясь друг к другу, подходили девушка и парень.
«Влюбленные шизофреники меня сегодня доконают», – подумал Усольцев, отвернулся и пошел от машины к перекрестку.
– Правильно, Усольцев, – похвалил Гуров. – Только вы здесь оглянулись.
Усольцев опешил, споткнулся.
– Оглянулись! Оглянулись! – радостно сообщила девушка, подошла к Усольцеву, указала на разрезы его пиджака: – Вот эти разрезы называются шлицы.
Как и большинству женщин, ей нравились и киносъемка, и внимание окружающих. Она подошла к «Жигулям».
– Я же сказала, голубая. – Она замолчала. – Это не та машина. У той под зеркалом висела белая обезьянка!
– Большое вам спасибо, – остановил девушку Гуров.
Усольцев рванулся к ним:
– Рот затыкаете! – Микрофон выскочил перед ним, застыл у рта. – Раз не то свидетель говорит, так спасибо и адью?
Гуров встал перед Усольцевым, разглядывал внимательно, будто на лице у того появилось что-то необычайно интересное.
– А вы, Усольцев, глупы. Обезьянка висела в этой машине до вчерашнего дня. Свидетелей тому… – Гуров сжал ладонями виски, покачал головой. – Вы ее сорвали неизвестно зачем. Впрочем, понятно – нервы. Убить человека – не рюмку выпить.
Сказано! Существовал лишь подтекст, теперь сказано!
«Ну теперь вперед, не дай ему перестроиться», – подстегнул себя Гуров и быстро спросил:
– Двадцатого около двадцати двух часов вы находились на этом месте? – Он придвинул микрофон.
Усольцев молчал. Хотел сказать: «Дайте стакан, поговорим, как люди», понял весь идиотизм своих желаний и молчал.
– Оператор, крупный план, – скомандовал Гуров. – Усольцев, повторяю вопрос. Двадцатого июля около двадцати двух часов вы находились в этом месте?
– Нет! – сказал Усольцев.
Девушка, которая не могла опознать его в лицо, ее свидетельские показания сводились к шлицам и обезьянке, следовательно, равнялись нулю, искренне воскликнула:
– Ну и лгун!
«Милая, дай я тебе ручку поцелую», – чуть не крикнул Гуров, взял Усольцева под руку, повел к перекрестку – за углом находился тот дом.
– Усольцев, поймите, – доверительно говорил Гуров. – Мы боремся не против вас, а за вас. Убийство с заранее обдуманным намерением с целью компрометации третьего лица тянет на высшую меру.
– Сначала надо доказать. – Голос Усольцева терял живые интонации.
– Верно, – легко согласился Гуров. – Вы уже не отрицаете сам факт, лишь апеллируете к закону. Вы теряете позиции, Усольцев. Вы будете отступать и отступать, пока не упретесь спиной в стенку.
– Вы эту стенку сначала сложите. – Усольцев сопротивлялся уже по инерции. Расходуя нервную энергию, он терял силы, хлебнуть их было не из чего. «Геракл оторвал Антея от земли и удавил, – почему-то вспомнил он. – Так я не Антей, а ты милиционер, а не Геракл!» Усольцев разозлился, ощутил прилив энергии.
Гуров почувствовал это, отпустил руку Усольцева, остановился у подъезда Лозянко. Подошли тренеры, Серов с экспертами.
– Усольцев, когда в последний раз вы были в этом доме? – безразлично спросил Гуров.
– Не помню, – мгновенно ответил Усольцев, демонстративно отвернувшись от камеры.
– Интересно. – Гуров взял Усольцева за плечо, повернул лицом. – С вами разговаривают, Усольцев. – И обратился к Кепко: – Анатолий Петрович, задай я вам такой вопрос, вы ведь задумались бы, стали вспоминать. Так?
– Конечно.
– Потом бы вы говорили: «примерно», «видимо», только запутавшись, сказали бы «не помню». – Гуров изобразил недоумение. – А тут сразу: «Не помню».
Серов стоял позади всех, аплодировал Гурову.
Усольцев не реагировал – сил не осталось, вытекли. «Признаюсь, и конец, – думал он. – Раз признаюсь, вышку не дадут. Лет двенадцать вмажут точно. Так ведь вылечат. Отсижу десять, выйду на волю молодым и здоровым. Тюрьма? А сейчас я свободный? Водка лучше тюрьмы?»
– Подонок! – воскликнул Краев. – Убийца!
Гуров застонал, громко застонал, словно его ранили. Усольцев вздохнул, выпрямился, замахнулся на оператора, тот шарахнулся, едва не выронил аппарат.
Гуров понял, что не дошел до финиша одного шага, струна, натянутая между ним и Усольцевым, лопнула. Тренеры, которые весь вечер как бы призывали Усольцева рассеять абсурдные подозрения, не давали ему занять сугубо официальную позицию, превратились в обвинителей. Если до последнего момента он стремился оставаться для них, а следовательно, и для всего Города, Сережей Усольцевым, то теперь ему терять уже нечего. Убийца! Ну что же, на войне как на войне! Теперь он будет защищать не честь, а жизнь.
– Финита! – театрально воскликнул Усольцев. – Вы, гражданин милиционер, не режиссер-постановщик. Задерживайте, допрашивайте, проводите очные ставки, в законе все сказано. Действуйте.
– Как желаете, – сказал Гуров. – Едем в прокуратуру, следователь вас ждет.
– Едем! – Усольцев смотрел вызывающе.
«Я сделал все, что мог», – попытался оправдать себя Гуров, даже пожал плечами, взглянул на Кепко, который стоял, опустив голову, и предпринял последнюю попытку.
– В конце концов, Усольцев, от вас требуется совсем немного, – как можно мягче сказал он. – Назовите человека, с которым вы разговаривали по телефону двадцатого вечером. Мы проверим, никого не компрометируя. Помните, ваш отказ наводит на серьезные размышления.
