Безумие толпы - Пенни Луиза

Арман каждый вечер, а нередко и за полночь, делал видеозвонок. На окне за его спиной она видела веселые рисунки Флоранс, Зоры и Оноре, сделанные специально для деда.

Шли дни, недели и месяцы, он выглядел все более усталым. Да и она сама тоже, подозревала Рейн-Мари.

А потом наступил тот вечер. Арман позвонил позднее обычного. На нем лица не было. Он казался очень бледным. Как смерть.

«Ты болен? – спросила она взволнованно. – Тебе не нужно в больницу?»

Он отрицательно покачал головой, но ответить не мог. Просто смотрел на нее. Словно умоляя о чем-то. О помощи?

«Чем я могу помочь? Что случилось?» Рейн-Мари протянула руку, но вместо его теплого, родного лица ее пальцы прикоснулись к холодному экрану.

Она смотрела, а он опустил голову и, закрыв лицо руками, зарыдал. Наконец он отнял от лица ладони и обо всем рассказал.

Поступил вызов из дома престарелых. Гамаш приехал и увидел дочь одного из постояльцев – она стояла в снегу, который полностью замел дорожку, ведущую к входной двери. Дорожку явно не чистили несколько дней.

Арман был потрясен. Посадил женщину в теплую машину, потом вызвал помощь.

На окнах он видел свидетельства того, что случилось внутри. Не радостные, дарящие надежду радуги, а нечто иное пятнало стекло.

Надев защитную одежду, он вошел внутрь.

Открыв дверь, он и через маску узнал запах.

Он не стал подробно описывать Рейн-Мари, что увидел. Но сказал ей достаточно. А потом она слышала новостные сообщения, из которых поняла: случившееся настолько плохо, что хуже некуда.

Самые уязвимые. Слабые. Немощные. Те, кто не мог позаботиться о себе, были брошены на произвол судьбы. Оставлены умирать. И они умерли.

Арман вошел туда первым и вышел последним. Он стоял у мертвых тел, пока не вынесли всех.

Он немедленно отправил группы полицейских в другие дома престарелых, приказал проверить все. И тогда открылся весь ужас случившегося.

Гамаш знал: он будет мучиться от стыда до конца своих дней. Не за то, что лично оставил этих людей без помощи, а потому, что это сделал Квебек. Квебекцы. А он, будучи одним из главных полицейских провинции, не предвидел того, что в пандемию такое может произойти. Что это вообще может случиться. Здесь. Здесь!

Арман, не склонный к теориям заговора, тем не менее затаил подозрение, что если власти и не способствовали ускорению этих смертей, не отвернулись от стариков намеренно, то просто закрыли глаза на эту проблему. Никто не спешил тратить драгоценные и тающие на глазах ресурсы на тех, кто так или иначе обречен вскоре умереть.

Рейн-Мари знала, что Арман, пока секретно, открыл дело: занялся поисками виновных.

На это могут уйти месяцы, годы, но тайный грех он непременно найдет.

И теперь, услышав фразу «Все будет хорошо» для оправдания смерти немощных и наиболее уязвимых, она пришла в ужас.

«Да, – думала она, глядя на Эбигейл Робинсон, – мы все тут и вправду были больны чумой. А теперь среди нас появился ее новый переносчик».

– Число обезьян, моющих картошку, постепенно возрастало в течение нескольких месяцев.

– Боже мой, – сказала Рут. – Мы все еще говорим про обезьян. Давайте согласимся, что Питер Торк [64] был лучше всех, и сменим тему.

– И вот, – продолжил Жильбер, – однажды утром сотая, по подсчетам исследователей, обезьяна взяла плод батата и вымыла его. И сто оказалось критическим числом. Что-то произошло. К наступлению темноты все обезьяны на острове мыли клубнеплоды.

– По-вашему, мы должны быть уверены, что это не эвфемизм? – иронически поинтересовалась Рут. – Ведь они, в конце концов, обезьяны.

– И почему это случилось? – спросил Арман, игнорируя ее вопрос, но не в силах скрыть улыбку. – Может, это была альфа-обезьяна? Вожак?

– Нет, это была обычная, ничем не примечательная обезьяна, – ответил Жильбер. – Интересно, правда? Почему ее поведение сыграло такую роль? Какое значение имел «выбор» именно этой обезьяны, сотой по счету? Но еще любопытнее то, что исследователи нашли на других островах обезьян, которые делали то же самое. Ни одна из них не мыла клубнеплоды прежде, а теперь мыли все.

– Да ладно вам, – не поверила Рут. – Это невозможно. Вы хотите сказать, что у обезьян есть экстрасенсорное восприятие? Что они таким образом взаимодействуют между собой? Но с помощью чего? Мозговых волн?

Роза фыркнула.

– Я этого не говорю, – возразил Жильбер. – Я транслирую то, что написали антропологи. Они пребывали в недоумении, как и все остальные. С тех пор подобные явления называют эффектом ста обезьян. Сотая обезьяна или нет, но суть в том, что, когда достигается переломная точка, когда определенное число обезьян…

– …или людей, – сказал Стивен.

– …начинают вести себя одинаково.

– …или верить в одно и то же, – прибавил Стивен.

– Именно, – кивнул Винсент. – Так вот, тогда и происходит взрывное распространение идеи.

– Она начинает жить собственной жизнью, – сказал Арман, покосившись на Эбигейл.

Он подумал, что, возможно, лекция в спортзале и хаотичная стрельба были «сотой обезьяной». А еще ему пришло в голову, что в этом и состояла цель стрельбы.

Он был погружен в эти мысли, когда Оноре, все еще щеголявший бутафорскими кроличьими ушами, подошел к нему, таща за собой санки.

– Дед… – начал он, но больше ничего сказать не успел.

Бах! Бах! Бах! Грохот заполнил комнату.

Арман прижал к себе Оноре и, быстро развернувшись спиной к источнику этих звуков, согнулся над мальчиком, закрывая его своим телом.

Жан Ги в другом конце комнаты обхватил Анни и Идолу, а Хания упала на колени, скрючилась и прикрыла голову руками. Постаралась сделаться как можно меньше.

Через пару секунд пальба прекратилась, и Арман, переместив Оноре себе за спину, развернулся и своим проницательным взглядом окинул гостиную. Мышцы его напряглись, и он был готов действовать, хотя разум подсказывал, что…

– Это хлопушки, Арман. – Стивен сочувственно смотрел на крестника. Протянув костлявую руку, он коснулся груди Армана. – Все в порядке.

Потрясенный Оноре уставился на деда. Кроличьи уши съехали набок. Нижняя губа дрожала.

– Нет-нет. – Арман опустился на колени, чтобы заглянуть в глаза мальчика. – Нет-нет. Все в порядке. Просто я…

Просто – что?

«Просто я подумал, что началась стрельба». Но Гамаш не произнес этого вслух.

Днем ранее, во время лекции, он сразу же понял, что взрываются хлопушки, но тогда он был настороже и готовился к неожиданным происшествиям. А сейчас его застигли врасплох.

Он распахнул руки, и Оноре прижался к нему.

В другом конце гостиной Гамаш заметил Жана Ги – вид у зятя был потрясенный. Потом перевел взгляд на Ханию Дауд – Розлин и Клара кинулись к ней, чтобы помочь подняться, а она отталкивала их руки.

Больше никто не прореагировал на шум. Только они. Все остальные сразу поняли, что это хлопушки. А они слышали пистолетные выстрелы.

Прижимая к себе внука, Арман думал, насколько глубоки их раны на самом деле. Насколько велик ущерб.

Затянутся ли эти раны когда-нибудь?

Глава девятнадцатая

– Désolé [65].

Феликс позвонил, когда Жан Ги и Арман вышли.

– Этот маленький засранец ничуть не сожалеет, – сказал Жан Ги.

Теперь уже было ясно, что хлопушки бросил в костер одиннадцатилетний помощник месье Беливо.

– Только не говори мне, что ты в его возрасте ничего подобного не делал, Жан Ги. Хлопушки? Костер? Ты бы всю чертову коробку бросил в огонь.

Жан Ги ухмыльнулся. Так оно и было. Шутихи. Петарды. Такие свистящие ракеты. Все это превратилось бы в блистательную демонстрацию его бессилия.