Фридрих Незнанский - Возьми удар на себя
Турецкий кивнул.
— Понятно, почему немного: наверняка художница она не очень даровитая. Вероятно, предпочитает запечатлевать пейзажи — неважно, пленэр или индустриальные… Да, наверняка… И также наверняка у нее неплохо поставлен рисунок. А вот искусствоведом должна быть хорошим.
— Почему? — Александр Борисович и сам не заметил, что слушает жену со все возрастающим интересом.
— Видишь ли, думаю, изначально в ее характере почти на равных присутствовали два радикала: эмотивный и паранойяльный… Это большая редкость! Потому что первый из них гарантирует высокую эмоциональность, характерную для людей творческих. Зато оба — крепкую, сильную нервную систему. Именно поэтому-то ее супругу и удалось сделать жену под себя. Подавить эмоциональность и развить в ней почти маниакальную сдержанность. Только, ты об этом сам сказал, в одной-единственной сфере их отношений не удалось — в сугубо личной: я имею в виду ее ревнивость. Кстати, насчет сексуальной ориентации можешь не сомневаться: с подружкой она действительно просто дружит!
Саша молча смотрел на жену, решив перетерпеть и объявившуюся у нее склонность к употреблению идиотских, с его точки зрения, терминов, и, как ему казалось, вдруг возникшую самоуверенность.
— Да, самое главное. Кожевникову удалось сделать ее под себя как раз благодаря наличию в натуре Елены Николаевны паранойяльного радикала, который обеспечивает склонность застревать на содержательной стороне жизни. А у нее после замужества была еще и необходимость хранить его секрет! К тому же такие люди, как она, обожают во всем порядок и дисциплину. И при этом почти фанатично! Ну а как эмотив, она при этих условиях развила и приумножила в себе очень редкие по нашим временам качества: патриотизм, гражданственность, добросовестность. Словом, добропорядочность! Нет, Саша, Елена Николаевна Кожевникова была с тобой вполне честна, она не лгала. А если чего-то и недоговорила, так это наверняка касается не убийства мужа, а каких-нибудь его профессиональных секретов, которыми он поделился с ней вопреки своей суперзасекреченности…
Ирина Генриховна замолчала и закрыла блокнот. А ее муж, задумчиво покачав головой, тяжко вздохнул:
— Твои бы слова — да Богу в уши… Если бы все это можно было подкрепить фактами, тебе б, Ирка, и впрямь цены не было!
— Ты не понимаешь, — Ирина Генриховна посмотрела на него с грустью, — то, что я сказала, и есть факты. Те моменты, которые остались расплывчатыми, я вообще упустила… Просто для тебя факт — труп, а вот в науке…
— Поздравляю! — Оба супруга дружно вздрогнули и обернулись на голос любимого чада, прозвучавший со стороны, как выяснилось, широко распахнутой двери.
Нина, видимо только что заявившаяся домой, стояла на пороге прямо в дубленке, успев скинуть только обувь:
— Кричу-кричу, а в ответ ни звука! — Она сердито поглядела на родителей. — Думала, случилось что… А вы, оказывается, решили теперь папиными трупами на пару заниматься? Здорово! У меня теперь что, обоих предков не будет?!
Саша с Ириной переглянулись и одновременно поднялись с софы, на которой сидели рядом, с самым что ни на есть виноватым видом. Во всяком случае, у Ирины вид точно был виноватый, как отметил Александр Борисович.
— Ты как с нами разговариваешь? — не слишком уверенно произнес он, памятуя, что глава семьи просто обязан отстаивать свое лидерство. — Что значит — обоих не будет? По-моему, ты растешь во вполне полноценной семье, к тому же мы пока еще, слава богу, не предки, а родители!
— Извини, папочка, но я не расту, во-первых, а уже выросла. А то, что ты этого не заметил, с твоей точки зрения, видимо, как раз и есть свидетельство полноценности семьи?
— Немедленно прекрати хамить отцу! — Ирина наконец пришла в себя и взорвалась. — У тебя что, случилось что-то? Конечно, случилось, иначе не стала бы грубить с порога, срывая на нас свое дурное настроение… Фу, Ника!
— У меня все в порядке, у вас, я вижу, тоже. И я уже извинилась! И вообще, я есть хочу!
Девочка круто развернулась и исчезла в направлении прихожей и кухни, а Александр Борисович Турецкий, грозный шеф своих подчиненных, суперпрофи, за десятки лет своей работы не поимевший практически ни одного висяка, беспомощно опустился обратно на софу и уставился на Ирину:
— Что это с ней?
— У нас, Санечка, — вздохнула Ирина Генриховна, — переходный возраст, сразу два конфликта в школе и, насколько я догадываюсь, неудачная влюбленность… Ничего такого, из-за чего стоило бы ужасаться, но придется потерпеть.
— У Нинки влюбленность?! И кто этот тип?
— Не вопи так… Почему же сразу «тип»? Обыкновенный парень, учится в девятом: ни плохой, ни хороший… насколько я знаю… На данный момент встречается с Никиной подружкой. Обидно, но не смертельно, а за всю историю человечества повторялось столько раз, сколько успело на земле пожить людей… Я же сказала, ничего особенного.
— Это ты как психолог говоришь или как мать семейства? — поинтересовался Саша у жены тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Но на Ирину Генриховну никакого впечатления это не произвело. Снисходительно посмотрев на мужа, она улыбнулась:
— Как конгломерат этих двух составляющих на данный момент мою личность. А как мать семейства я сейчас отправляюсь на кухню кормить наше голодное и озлобленное дитя: сытная пища в ее возрасте — лучший помощник в борьбе со взбунтовавшимися гормонами!
Подруга Ольги Зимушкиной Вика проживала далеко от центра города, в районе, который здесь называли Засвияжье. К своему удивлению, Яковлев узнал от говорливой Татьяны, что Свияга — вполне самостоятельная река и в Волгу не впадает, а сама по себе катит свежие свои не слишком бурные воды в Каспий.
Молчаливый водитель, предоставленный Володе горпрокуратурой, родной город знал как свои же пять пальцев и, ни разу не заблудившись, доставил его к подъезду нужного дома — унылой пятиэтажки, окруженной ее близнецами с такой же ободранной штукатуркой. Дома стояли кучно, хаотично, и было не понятно, каким образом водитель вычислил нужный им.
Сухоруковы жили на третьем этаже, и на лестничной площадке их дверь была единственной, снабженной «глазком» и обитой новенькой клеенкой.
По телефону Яковлев договаривался о своем визите с Викиной матерью, как он отметил, обладательницей весьма интеллигентного голоса и речи, лишенной столь любимой в Поволжье приставки «чай», добавляемой местными жителями чуть ли не к каждому второму слову.
Внешность хозяйки дома его тоже не разочаровала: дверь открыла если и не молодая, то, во всяком случае, моложавая дама в строгом темно-синем платье, совсем не похожая на пожилую пенсионерку, как отозвалась о ней Татьяна. На продолговатом лице Галины Викторовны Сухоруковой светились умом и ироничными искорками яркие карие глаза, в волосах — ни единого седого волоска.
— Проходите, Владимир Владимирович, — приветливо улыбнулась дама. — Прошу простить, но пока на кухню… Ляля сейчас спит, разговаривая в соседней комнате, мы можем ее разбудить: у нас здесь звукопроницаемость почти идеальная… Нет-нет, обувь не снимайте.
Володя отметил, что имя его она запомнила сразу, во время телефонного разговора. Очевидно, и кратко обозначенную цель визита (ничего нового по сравнению со сказанным ему Татьяне) — тоже.
Кухня в доме Сухоруковых была просторнее, чем в обычных двухкомнатных квартирах, и совсем неплохо обставлена и оборудована. Приметив даже посудомоечную машину, Яковлев подумал, что хозяева, видимо, не бедствуют.
— Кофе? Чай? — Галина Викторовна вопросительно посмотрела на оперативника, одновременно включая электрочайник. — Кофе, правда, растворимый, но хороший, «Черная карта». Дочь посмеивается надо мной за пристрастие к растворимым напиткам, но о вкусах, как говорится, не спорят.
— Если можно, лучше чай, — улыбнулся Володя, — я сегодня по части кофе побил свой личный рекорд.
— С Танюшей, вероятно? — догадалась Сухорукова. — Она все еще на нас обижается из-за Лялечки?
— Скорее, ревнует, — осторожно заметил Яковлев.
— И совершенно напрасно, — хозяйка покачала головой. — Ляле сейчас, помимо всего прочего, просто-напросто не на что жить. Таня ей тут ничем не поможет, сама едва концы с концами сводит… Я же очень неплохо по нынешним временам зарабатываю, особенно после того как ушла на пенсию… — И заметив удивленный Володин взгляд, пояснила: — Официально я пенсионерка, а неофициально работаю в частной лечебнице в пригороде… Впрочем, вам это вряд ли интересно. Вы хотели поговорить с Лялечкой? Сейчас попьем чайку, и я ее разбужу.
— Как она? — поинтересовался Володя и на всякий случай пояснил: — Мне Татьяна Ивановна рассказывала о несчастье с ребенком.
— Ну то, что у Тани язык как помело, не новость. Оля сейчас практически в норме. Она, слава богу, молодая женщина, просто обязана была оклематься, хотя удар был очень сильный… У них с мужем очень давняя и почти патологическая привязанность друг к другу. Все было крайне нелегко, я имею в виду — депрессия у Ляли оказалась не только тяжелая, но и затяжная. Только с недавних пор я, как специалист, могу с уверенностью говорить, что мы с ней справились.
