Исчезнувшая пожарная машина (Человек по имени Как-его-там) - Валё Пер

Мартин Бек задумчиво потер подбородок.

— Слишком загадочно, — сказал Рённ.

— Что загадочно? — спросил Хаммар, входя в кабинет. Вслед за ним с грохотом ввалился Колльберг.

— Всё, — мрачно ответил Рённ.

— Гюнвальд, на тебя пришел рапорт о превышении служебных полномочий, — сообщил Хаммар, взмахнув перед Ларссоном листом бумаги.

— От кого?

— От младшего инспектора Улльхольма из Сольны. Ему сообщили, что ты занимался большевистской пропагандой среди местных пожарных. Причем в это время ты находился при исполнении служебных обязанностей.

— А, Улльхольм, — протянул Гюнвальд Ларссон. — Это уже не впервые.

— В прошлый раз обвинение было то же?

— Нет. В тот раз я нецензурно выразился в полицейском участке округа Клара, чем нанес урон репутации полиции.

— На меня он тоже жаловался, — сказал Рённ. — Прошлой осенью, после убийства в автобусе. Я не назвал свое имя и звание, когда пытался допросить умирающего старика в Каролинской больнице. Хотя Улльхольм знал, что старик перед смертью пришел в сознание только на тридцать секунд.

— Ну ладно. Как там идут дела? — поинтересовался как бы между прочим Хаммар, окинув взглядом присутствующих.

Ему никто не ответил, и через несколько секунд Хаммар вышел, чтобы продолжить свои бесконечные совещания с прокурорами, старшими комиссарами и другим начальством, которое непрерывно интересовалось тем, как идут дела. Ему приходилось многое выдерживать.

Вид у Мартина Бека был унылый. Он уже успел подхватить свою первую весеннюю простуду и сморкался каждые пять минут. После длинной паузы он сказал:

— Если звонил Олафсон, то он вполне мог изменить свой голос. К тому же, вероятнее всего, это сделал именно он. Разве я не прав?

Колльберг покачал головой и сказал:

— Олафсон родился в Стокгольме и прекрасно его знал. Разве он стал бы звонить в пожарную часть Сундбюберга?

— Нет, не стал бы, — произнес Гюнвальд Ларссон.

Других событий во вторник, двадцать третьего апреля, практически не происходило.

В среду и четверг никаких новостей не было. В пятницу, когда все снова собрались вместе, Гюнвальд Ларссон спросил:

— Как там дела у Таке?

— Скакке, — поправил его Мартин Бек и чихнул.

— Его трудно расшевелить, — заметил Колльберг.

— Лучше бы я сделал это сам, — раздраженно сказал Гюнвальд Ларссон. — Такое задание можно выполнить за один день.

— У него было много работы, и он только вчера освободился, — словно оправдываясь, сказал Мартин.

— Какой еще работы?

— Ну, мы ведь занимаемся не только телефонами-автоматами в Сундбюберге, нам хватает и других дел.

Поиски Олафсона не продвигались ни на шаг, и не было никакой возможности их как-то ускорить. Все, что можно было разослать, уже разослали, от описаний и фотографий до отпечатков пальцев и характерных особенностей зубов.

Суббота и воскресенье прошли у Мартина Бека так, что хуже некуда. Его мучило тревожное предчувствие, что еще немного и это дело станет совершенно запутанным. Насморк у него усиливался, и словно в дополнение к этому его ожидало еще одно потрясение, личного характера. Ингрид, его дочь, объявила, что собирается уйти из дома. В общем-то в этом не было ничего неестественного или удивительного. Скоро ей исполнится семнадцать, и она уже почти взрослая. Конечно, она имеет право жить своей собственной жизнью и поступать как ей нравится. Он уже давно понимал, что такой момент приближается, но тем не менее сейчас был застигнут врасплох. Во рту у него стало сухо, голова закружилась. Он беспомощно чихнул, но ничего не сказал, потому что хорошо ее знал и понимал, что она серьезно обдумала свое решение.

И словно для того, чтобы его добить, жена сказала холодным и практичным тоном:

— Давайте лучше подумаем, какие вещи Ингрид нужно взять с собой. И можешь о ней не беспокоиться. Она не пропадет. Мне отлично это известно, потому что воспитывала ее я.

В общем-то она была права.

Их сын, которому было тринадцать лет, воспринял это сообщение спокойно. Он лишь пожал плечами И сказал:

— Отлично. Теперь я могу занять ее комнату. Там удобнее расположены электрические розетки.

В воскресенье после обеда Мартин Бек и Ингрид остались в кухне вдвоем. Они сидели друг против друга за покрытым пластиком столом, за которым по утрам в течение многих лет вместе пили какао. Внезапно она протянула свою руку вперед и положила ладонь на его руку. Несколько секунд они сидели молча. Потом она вздохнула и произнесла:

— Я знаю, что мне не следует это говорить, но все-таки скажу. Почему ты не делаешь то же, что и я? Почему ты не уходишь?

Он изумленно посмотрел на нее.

Она не отвела взгляд.

— Да, но… — нерешительно начал он и осекся. Он просто не знал, что сказать.

Однако он уже знал, что будет долго помнить об этом коротком разговоре.

В понедельник, двадцать девятого, почти одновременно произошли два события.

Одно из них было не особенно примечательным. Скакке вошел в кабинет Мартина Бека и положил ему на письменный стол рапорт. Рапорт был аккуратный и очень подробный. Из него следовало, что в Сундбюберга есть шесть телефонов-автоматов с устаревшими табличками. Еще в двух такие таблички могли быть седьмого марта, но теперь их сняли. В Сольне телефонов-автоматов с такими табличками не оказалось. Скакке никто на поручал это выяснять, но он съездил туда по собственной инициативе.

Мартин Бек сгорбившись сидел за столом, постукивав пальцем по рапорту. Скакке замер в двух метрах от него, сильно напоминая собаку, которая стоит на двух лапках и выпрашивает кусочек сахара.

Наверное, нужно его похвалить пока нет Колльберга, который сейчас войдет и снова начнет над ним насмехаться, нерешительно подумал Мартин Бек.

Эту проблему разрешил телефонный звонок.

— Да. Бек слушает.

— С вами хочет поговорить какой-то инспектор. Я плохо разобрала, как его зовут.

— Соедините его со мной… Да, Бек слушает.

— Привет. Это Пер Монссон из Мальмё.

— Привет. Как дела?

— Нормально. Понедельник вообще день тяжелый, а у нас к тому же была заварушка из-за этого теннисного матча. Ну, ты, наверное, знаешь, с Родезией. Монссон продолжил после длинной паузы:

Вы разыскиваете человека, которого зовут Бертил Олафсон, так?

— Да.

— Я нашел его.

— Там, у себя?

— Да, в Мальмё. Он мертв. Мы нашли его три недели назад, но я только сегодня узнал, кто он.

— Ты уверен?

— Да, процентов на девяносто. Характерные особенности и зубов его верхней челюсти совпадают.

— А остальное? Отпечатки пальцев, другие зубы и…

— Мы не нашли его нижней челюсти. И не можем проверить отпечатки пальцев. К сожалению, он слишком долго пробыл в воде.

Мартин Бек выпрямился.

— Как долго?

— Врач говорит, по меньшей мере, два месяца.

— Когда вы его вытащили?

— Восьмого, в понедельник. Он сидел в машине на дне причала. Двое ребятишек…

— Это означает, что седьмого марта он уже был мертв? — перебил его Мартин Бек.

— Седьмого марта? Да, конечно. Он умер за месяц до этой даты, а может, и еще раньше. Когда его видели в последний раз там, у вас?

— Третьего февраля. Он собирался уехать за границу.

— Отлично. Это дает возможность уточнить дату. В таком случае он умер между четвертым и восьмым февраля.

Мартин Бек молча сидел за столом. Он слишком хорошо понимал, что все это означает. Олафсон умер за месяц до того, как загорелся дом на Шёльдгатан. Меландер оказался прав. Они шли по ложному следу.

Монссон больше ничего не говорил.

— Как это произошло? — спросил Мартин Бек.

— Чертовски странное дело. Его убили ударом камня, засунутым в носок, а в качестве гроба использовали старый автомобиль. В машине и в его одежде ничего не было. За исключением орудия убийства и двух третей Олафсона.

— Я приеду, как только смогу, — сказал Мартин Бек. — Или Колльберг. Думаю, тебе надо бы приехать к нам.