Алексей Макеев - Матерый мент
Алаторцев оказался плохо подготовлен к этому требованию, понимая, однако, – игнорировать его нельзя. Он мог худо-бедно предоставить каллусные культуры, но опыты с суспензией зашли в тупик. Андрей верил – это временные трудности, еще чуть-чуть, и тупик будет пройден, однако товар надо было показать лицом именно сейчас. Слишком много было наобещано. Пришлось идти на подлог. Алаторцев с трудом, через третьи руки достал около четырехсот миллиграммов героина и, размешав их в культурашке, "отобрал пробу". Он понял, какую страшную ошибку совершил тогда, лишь через полгода, когда было поздно.
"Вечная" лампочка через Феоктистова ушла в те круги, о существовании которых Алаторцеву знать было необязательно. Два неглупых негодяя пытались переиграть, перехитрить друг друга. Напряжение нарастало еще полгода, ситуация все больше уподоблялась перетянутой струне.
Она порвалась неделю назад – вечерним телефонным звонком Андрея Феоктистову. В голосе Алаторцева слышался неподдельный испуг, больше того – нотки безумной паники, какие можно подчас услышать в визге перепуганного ребенка. Встретились они на квартире Алаторцева. Андрей потребовал от Феоктистова срочных и решительных действий: устранения своего завлаба, Александра Ветлугина. По словам Алаторцева, выходило, что тот догадался о его теневой работе и угрожает разоблачением, причем на компромиссы не пойдет. Это было правдой. Но не совсем. И не всей.
…Разговор, стоивший Ветлугину жизни, быстро перешел на повышенные тона. Дед ясно дал понять, что он догадался почти обо всем, что он в ужасе от сделанного учеником и разрывает с ним отношения. Материалы – каллусные культуры различных сортов мака, суспензии, вся наработанная статистика – подлежали уничтожению, а сам Алаторцев должен в недельный срок покинуть лабораторию, институт и вообще физиологию растений как одну из биологических наук. Андрей знал – это не пустая угроза. Связи и положение Ветлугина позволили бы ему проконтролировать выполнение таких требований.
Это был крах. В двух шагах от окончательной победы, а потому вдвойне непереносимый. И Алаторцев сорвался, чуть ли не впервые в жизни. Он смотрел на Ветлугина белыми от бешенства глазами и прерывающимся, яростным голосом швырял ему в лицо:
– Ты давно уже не завлаб. Ты ноль, пустое множество! Я, а не ты, я реально тащу весь груз, ты же за моей спиной "дышишь воздухом чистого познания". Это твои слова, фарисей и лицемер! Так дыши им, пока дают, а нормальным людям жить не мешай!
– Нормальный человек? – голос Ветлугина был полон невыразимого презрения. – Взбесившийся пес скорее. Бездарная посредственность, гадящая на святое. Где же раньше мои глаза были? Уничтожь эту мерзость и убирайся добром. Ты настолько тоскливо зауряден, что не сможешь набраться незаурядности, живи ты хоть мафусаилов век!
Именно последней фразы Алаторцев простить не мог, худшего оскорбления для него не существовало. Однако впрямую Ветлугин разоблачением не грозил, не так-то просто было это сделать. Да и чисто психологически человеку его поколения и воспитания было бы безумно трудно сообщать о чем-либо властям предержащим, в рамках его этических норм это отдавало доносительством… Но в такие тонкости Андрей Феоктистова не посвящал. Напротив, педалировал свою панику, пытаясь напугать и Геннадия Федоровича. Трековая гонка подходила к финишу. Пора "стрелять с колеса", лидер ему больше не нужен. Он сам станет лидером, а Ветлугин должен понести наказание за свою глупость и свои слова. Суровое наказание.
Феоктистов внимательно выслушал Андрея и спросил:
– Боитесь?
– А вы? – Инициативы Алаторцев отдавать не хотел.
– Еще нет. Но, наверное, начну, когда у меня будет время хорошенько над этим поразмыслить, – Феоктистов немного помолчал и добавил: – Сейчас нужно действовать. Расскажите мне подробно – где живет этот человек, когда он уходит на работу и каким путем, во сколько возвращается. И прочее. Мой вопрос понятен?
С тех пор они не встречались и не созванивались. В тот понедельник, вернувшись от Алаторцева, он, Феоктистов, не спал всю ночь, обдумывая ситуацию. Он вовсе не безоговорочно поверил Андрею, но в главном сомневаться не приходилось. О работе Алаторцева стало известно третьему лицу. Оно настроено недоброжелательно и может стать опасным. Для Алаторцева. Того, конечно, можно отдать на съедение, никаких доказательств их связи не найти. А хоть бы и нашли – ничего криминального ему, Феоктистову, не пришьешь. Да, меценатствовал, давал деньги симпатичному знакомому ученому. На какие исследования? А это, простите, спросите у него. Так что, оставить все как есть? Денежные потери мизерные… Нет, не пойдет. Тогда гробится и его только что начатая игра, хуже того – подрывается репутация. В глазах тех, на кого так долго, терпеливо выходил, он останется трепачом – пустобрехом, обычным хвастуном, – и второго шанса ему не предоставят. Если о заигрывании с наркодельцами за его спиной узнает Карамышев, то у Феоктистова могут возникнуть… неприятности.
Итак, решено, на недоброжелательное лицо надо надеть намордник. А надежный намордник бывает только один…
Во вторник утром он вызвал к себе Мещерякова. Этот тип был креатурой Карамышева, именно тот привел угрюмого, диковатого парня в "Грифон", распорядился обеспечить тому московскую прописку и пристроить к работе. Прописка бывшего зэка влетела Феоктистову в изрядную сумму, но тогда, в двухтысячном году, оспаривать приказания Карамышева он еще не решался. У Геннадия Федоровича имелись веские основания предполагать, что Мещеряков – глаза и уши Карамышева в "Грифоне", спасал лишь невысокий интеллект его теневого "комиссара". Но для Феоктистова подобное положение вещей становилось все неприятнее, особенно сейчас, когда о некоторых делах и связях его любимого детища, ЧОП "Грифон", Карамышеву знать было вовсе не обязательно.
Что ж… Опытный охотник бьет двух уток одним выстрелом. Он имел два сильных козыря против Мещерякова. Начать с того, что "комиссар" отличался патологической жадностью, наверное, подсознание требовало видимой, осязаемой компенсации за нищее детство. При виде пачки "зеленых" глаза его загорались, как у первоклассницы при виде шоколадки. К тому же он оказался, нет, не извращенцем, но… В сексе он ничего не мог без садизма. На этом однажды чуть крупно не погорел. Отмазка его от обвинения в изнасиловании и неминуемого срока обошлась Феоктистову втрое дороже прописки карамышевского подкидыша. Притом Мещеряков чуть не в ногах у него валялся, лишь бы ничего не дошло до его благодетеля. Карамышев всегда слыл пуританином и за такие "развлечения" мог наказать серьезно. Вот и настала пора получать проценты по вкладу.
– Вот что, Валек, – Феоктистов пододвинул Мещерякову стул, налил рюмку шведского "Абсолюта", – я бы мог тебе приказать. Но я прошу. Помоги мне, как я тебе когда-то. Есть правило – плати добром за добро.
– Что я должен сделать, Геннадий Федорович?
– Пустяки. Три вещи: застрелить моего личного врага, получить за это от меня пять тысяч баксов и тут же навеки забыть о первых двух вещах. Кстати, аванс, – Феоктистов достал из ящика бандерольку из ста десятидолларовых банкнот, – возьми прямо сейчас.
Мещеряков было потянулся к пачке "зелени", но тут же неуверенно спросил:
– А Карма об этом знает?
Феоктистов улыбнулся одними уголками узкого рта:
– Нет. Не знает. И не только об этом, ты понял меня, Валек? Я же сказал – это мой личный враг. Смелее бери деньги, они твои. И налогом не облагаются.
– Понял, – буркнул Мещеряков.
– Славненько. Оружие и инструкции получишь от меня в семь вечера у ресторана "Колос", это около Ботсада, ближе к телебашне. Тачкой озаботься сам.
Осталось доделать немногое. Феоктистов дождался ухода Мещерякова, достал из сейфа импортную блестящую японскую "штучку", приобретенную им по случаю лет пять назад и с той поры спокойно ждавшую своего часа. Отсоединил крышку из матового металлопластика, некоторое время ковырялся отверткой многоцелевого швейцарского перочинного ножика в "штучкиных" потрохах. Вот так. Кодировку – номер своего мобильника – ввести придется, правда, в подвале у Игорька, у технарей. Но саму "штучку" он туда не понесет, не-ет! Зачем светиться? А по одной крышечке хрен кто догадается. И поставит куда надо он ее сам. Кстати…
Феоктистов еще раз нырнул в недра сейфа, достал новенькую сотовую трубку PHILIPS и прикинул к ней "штучку". Чуть великовата, но не беда! Это он тем же ножиком подправит, даром, что ли, физтех заканчивал? Там не только головой, но и руками работать обучали. Знать бы, для чего понадобится, усмехнулся Феоктистов. Трубу новую жаль немного, еще ведь и "Макарова" незамазанного с концами отдать придется, хорошо, он мужик запасливый. Но для милого дружка – хоть сережку из ушка! И штука баксов ушла, но по-другому этот придурок и заподозрить мог чего. Геннадий Федорович весело расхохотался – дорого обходится карамышевский птенчик! При жизни сплошные затраты, и в ящик задешево не уложишь. Ну, хоть по пути на тот свет полезное дело сделает!
