Николай Леонов - Аферисты (Мутное дело)
Игнатьев колебался всего секунду, а потом твердо сказал:
– Мне об этом ничего не известно. Эта смерть явилась для меня полной неожиданностью.
Гуров опять порылся в бумагах и спросил:
– А вот вы намекали, гражданин Игнатьев, что ваш водитель Парамонов был с Тумановой в неприязненных отношениях и мог совершить это убийство. Что вы на это скажете?
Игнатьев нахмурился и заерзал на стуле. Кожа на лбу у него покрылась испариной. На Парамонова он избегал смотреть.
– Не помню, чтобы я говорил такое… – пробормотал он. – Может быть, я просто высказал предположение. В порядке размышления… Ничего конкретного я не имел в виду.
– Понятно, что ничего конкретного, – кивнул Гуров. – Но вы подтверждаете факт неприязненных отношений между Тумановой и Парамоновым?
Игнатьев прикусил губу и сказал с натугой:
– Да, они недолюбливали другу друга. Это было. Не могу отрицать.
– Они недолюбливали друг друга, Парамонова видели возле дверей Тумановой примерно в то же время, когда произошло убийство, в квартире обнаружены отпечатки его пальцев, а следы на шее погибшей, по утверждению экспертов, можно идентифицировать как следы от руки Парамонова. Это очень серьезно, надеюсь, вы это понимаете?
Игнатьев отвернулся и почти твердо произнес:
– Что ж, я надеюсь, что правосудие во всем разберется. Каждый получит то, что заслужил. Если виновен, то должен отвечать. Я так считаю.
Парамонов рванулся вперед и повис на руках милиционеров. Лицо его налилось кровью, а слова полетели изо рта пополам с брызгами слюны.
– Вон как заговорил, пидор! Виноватых ищешь? Пустите меня, я это чмо позорное наизнанку сейчас выверну!
Брызги изо рта долетели до Игнатьева. Он был напуган, но старался не показать этого. Утершись рукавом, он обернулся к Гурову и тревожно сказал:
– Оградите меня от оскорблений этого животного! И вообще, я неважно себя чувствую. Прошу прекратить очную ставку.
– У нас есть заключение врачей, что вы совершенно здоровы, гражданин Игнатьев, – неумолимо сказал Гуров. – Мы продолжим. А вы, Парамонов, успокойтесь. Здесь не боксерский ринг, и рвать никого не нужно. Попробуйте объяснить все словами.
– Я объясню! – угрожающе сказал Парамонов. – Я так объясню, что эта мразь пожалеет, что на свет родилась. Он думает, что самый умный, козел! Ничего, посидишь у параши – посмотрим, что ты тогда запоешь петушиным голосом!
– Спокойно, Парамонов! – строго прикрикнул на него Крячко. – Тебе сказали – словами, но слова тоже выбирать надо. Докладывай конкретно, что ты имеешь на своего любимого босса! По порядку и без художественных выражений.
Взбешенный Парамонов рухнул обратно на стул и торжествующе выкрикнул в лицо бывшему шефу:
– Ты думал, я такой лох, что на тебя как лошадь пахать буду? Я таких, как ты, насквозь вижу. Знаешь, что я всегда делал, когда ты дело новое начинал? Я все координаты, все фамилии, все суммы в книжечку заносил, а твои разговоры на диктофон записывал. Так, на всякий случай. Вдруг, думаю, тонуть будем? Так это у меня вроде спасательного круга будет… – С каждым словом голос его становился все веселее.
Странное это было веселье – веселье висельника, которому удалось напоследок отмочить шутку, от которой всем стало тошно.
– Ты врешь! – выдохнул в ответ Игнатьев.
Он, несомненно, был ошарашен. То, что поведал Парамонов, означало одно – рассчитывать Игнатьеву больше не на что. У него оставалась лишь маленькая лазейка – малюсенькая надежда, что слова Парамонова окажутся ложью. Но бывший шофер разбил в прах и эту надежду. Обернувшись к Гурову, Парамонов решительно объявил:
– Можете сами все проверить. У меня дома в кладовке старый холодильник стоит. Мамаша в него всякую свою дрянь складывает – тряпочки, фотки старые, печенье… Маразм у нее такой. А я там тайник приспособил. Надо боковую панель внутри отвернуть, а там у меня пакет завернут. В том пакете все и найдете – я и последний базар записал, когда он мне Марго велит убрать. Мол, больной зуб рвать надо, не жалея. И все его махинации у меня записаны от и до. Пригодилось вот… Там еще бабки мои накопленные. По справедливости мамаше бы их надо оставить, да ладно, пользуйтесь! Сегодня ваш праздник!
– Ты врешь, – упавшим голосом повторил Игнатьев, не сводя с Парамонова глаз.
Но, похоже, он и сам уже себе не верил. Парамонов злорадно рассмеялся.
– Наложил в штаны, козел? – спросил он. – Может, и вру. Вот господа менты проверят и скажут, вру я или нет.
Он откинулся на спинку стула и надменно посмотрел вокруг.
– Значит, вы подтверждаете, что гражданин Игнатьев поручал вам убить Туманову? – спросил Гуров. – И готовы дать письменные показания?
– А что, мне одному на нарах париться? – удивился Парамонов. – Я без гражданина Игнатьева скучать буду… – Он снова засмеялся. – Давайте ваши бумаги, я все подпишу.
– Подонок, – негромко сказал Игнатьев. – Я доверял тебе, как своему сыну.
– Хорошо! – произнес Гуров, и все с удивлением посмотрели на него. – Я говорю, хорошо, что у вас нет сына, гражданин Игнатьев. Врагу бы не пожелал такого папаши.
– Парамонов, ну-ка расскажите нам, что там у вас было в Пожарске! – неожиданно сказал генерал Орлов. – Только четко и без эмоций. Эмоции для камеры оставь. Я слушаю!
Парамонов озабоченно посмотрел на генерала и как будто даже весь подобрался. Грозный вид генерала и его седые виски внушали уважение даже ему.
– Известное дело! – откашлявшись, сказал он. – Как всегда, в его манере было. Сначала созвонился с тамошней верхушкой, пыль в глаза пустил, я, мол, советник из Кремля, потом в гости напросился, намекнул, что есть взаимные интересы. Ну, получил, само собой, приглашение. Сели мы все и поехали. Марго вроде секретарши. А я при нем вроде охранника. В Пожарске было как обычно – поместили в лучшие апартаменты, все за счет хозяев. Он по начальству пошел, лапши им на уши навешал: мол, может поспособствовать насчет инвестиций, мол, не желаете ли затеять у себя в городе зоопарк? Кусок жирный, но, чтобы его получить, надо пойти навстречу. А что значит навстречу? Обычно он требовал полтора «лимона» на счет, который указывал – у меня все реквизиты записаны, – и еще полтора наличкой. Это у него обычай был такой – для подстраховки. Всегда срабатывало. Чиновники, когда поживу чувствуют, всегда заводятся. А денег им не жалко. Для них это копейки.
– Кто конкретно давал вам деньги? – перебил его генерал.
– Все вопросы решал Визгалин. Он там у них на все руки мастер. Которые повыше, они, конечно, сами такими делами заниматься не будут, ну а он профессионал. Не знаю, перечислил он что-нибудь на этот раз, может, и не успел, а вот налом расплатился. К нему наши Чагов и Мартынов ездили. Они у Игнатьева вроде курьеров-инкассаторов были – ребята ушлые, купюры нюхом чувствовали. Но в этот раз им не повезло.
– Игнатьев сразу понял, кто навел банду?
– Не скажу, что понял, но подозрения были. А когда вот полковник пришел, стал про сотрудников спрашивать, тут уж сомнения отпали. Если, говорит, ее фамилию милиция знает, значит, есть на то веские причины. Значит, говорит, она шакалов навела. И нас сдаст. Получим, говорит, большой срок с конфискацией, нищими останемся. А так, говорит, один удар – и все проблемы. Рванем на Украину, отсидимся, пока тут все не уляжется… И не было у нас с Марго неприязненных отношений. Если бы были, как бы она мне дверь открыла? А Игнатьев тюрьмы боится больше, чем атомной войны… Ну и меня запугал, я даже сам не сознавал, что делаю…
– Это нам понятно, – кивнул Орлов. – Я не я, и лошадь не моя… Суд разберется.
Он встал и натянул фуражку. Оперативники поспешно поднялись.
– Продолжайте без меня, – сказал Орлов и направился к выходу.
На пороге он обернулся и кивнул Гурову.
– Завтра с утра зайди ко мне. Могут быть новости, – распорядился он и вышел.
Глава 19
Серый «БМВ» весело бежал по шоссе, которое тянулось среди золотящихся полей, кое-где перерезанных островками зеленых берез. До Пожарска оставалось около часа езды. В салоне сидели четверо – Игнатьев и Крячко на заднем сиденье, Гуров и Сорокин впереди. Сорокин вел машину.
– Напрасно, я считаю, мы перевозим опасного преступника без наручников, – в очередной раз начал разговор Крячко. – В любую минуту он может сбежать, и что тогда будем делать? Придется стрелять на поражение, больше ничего не остается…
Он говорил серьезным, даже нарочито занудным тоном, и от этого тона Игнатьеву было особенно не по себе. Он ерзал на сиденье, по лицу его то и дело пробегала судорога. Гуров усмехнулся. Крячко почему-то особенно невзлюбил Игнатьева и теперь всеми силами старался испортить тому настроение. Гурову Игнатьева не было жалко, но он опасался, что это может повредить делу, а поэтому сказал:
