Аркадий Адамов - Вечерний круг
— Это кто такой?
— Он у Бороды в доме был.
— Ой, надо же! — всплеснула руками Майка. — И ты его знаешь?
— От него ко мне кое-что перешло.
— Купил? — В глазах у Майки зажглись жадные огоньки.
— Не. Отдал. Это только для тебя цену имеет.
— Ну да? — Майка недоверчиво смотрела на Виталия.
— Только для тебя одной, — подтвердил Виталий. — Вещь эта не Бороды. Арпан в передней её подобрал. Вадик ваш выронил.
— Вадик? — ещё больше изумилась Майка.
— Ага. Бумажник…
Виталий помедлил. Его вдруг охватило сомнение, правильно ли он поступает.
— Говори же, чего там, в бумажнике, было-то, — нетерпеливо потребовала Майка и вдруг, прищурившись, спросила: — А какой из себя бумажник?
«Нет, — решил Виталий, — пока всё правильно».
— Какой из себя? — переспросил он. — А ты его узнаешь?
— Уж как-нибудь.
— Тогда и показать можно.
Виталий приоткрыл борт пиджака и из внутреннего кармана наполовину вытащил бумажник, так, чтобы виден он был только Майке.
— Ой!
Майка приложила ладонь ко рту и, как заворожённая, смотрела на бумажник.
— Он?
— Он, он… Ой, господи…
— Ну вот, — кивнул Виталий, пряча бумажник. — Видишь? Мне доверять можно. Не вру. Но дело не в бумажнике. Главное, там записка одна была.
— Чья?
— Твоя.
— Брешешь, — грубо отрезала Майка. — Не писала я ему никогда.
— Кому не писала?
— Вадику, кому же ещё!
— Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.
Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.
— Отдал… — прошептала она. — Отдал, гадина…
— Отдал, — подтвердил Виталий. — Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.
— Уж будь здоров, — машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: — Отдал… — И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия. — А чем, мальчишечка, докажешь?
— Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.
Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.
— Теперь мне веришь? — спросил Виталий.
— Верю, — отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки. — Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, — она с новым подозрением посмотрела на Виталия, — не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?
— Нет.
— То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?
— Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.
— Где же её искать, по-твоему?
— Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.
— Откуда её теперь взять, мальчишечка? — вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами. — Давно она уже испачкана.
— Нет, — покачал головой Виталий, тоже закуривая. — Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить — и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?
И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.
Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.
— Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?
— Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.
— Это ещё зачем? — подозрительно спросила Майка.
— Дело есть.
Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.
— Тебе повезло, миленький, — сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая. — Боря тоже хочет с тобой познакомиться.
— Со мной?
— С тобой, с тобой, — многозначительно усмехнулась Майка.
— Откуда он меня знает?
— Знает вот.
— Ты сказала?
— Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.
— Была?
— Была, — резко ответила Майка, и глаза её сузились. — Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.
— А что ты сделаешь?
— Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.
— Ха! — небрежно махнул рукой Виталий. — Давно её вытер, если и была.
— Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?
— Как так осталась? — спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.
— Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.
— А тот?
— А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.
Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.
— Ну и что Горох? — спросил он.
— Заказал ещё бутылку, взял кое-что со стола и увёл его в лес, тут недалеко. «Одни, — говорит, — давай потолкуем». А мы с Гошкой тихонько за ними пошли. Боря даже не видел. Трясло его всего.
— А вы, значит, видели, чего он… сделал?
— Ага. Заболела я после этого. И Борю стала бояться.
— Но записку ту всё-таки написала?
— Я её ещё раньше написала. А сейчас… — Майка сжала кулачок. — Пусть он подохнет со своей старой стервой. Плевать мне.
— А он как после того?
— А никак. Зажигалку вот у Николая Гавриловича забрал. Его инициалы там в рамочку ещё обвёл, скот. Надо же, а? — Майка снова огляделась и вдруг быстро отвела глаза. — Пришёл, — тихо сказала она.
— Горох? — переспросил хрипло Виталий и откашлялся.
— Ага. Он поговорить с тобой хочет.
— Тогда… знаешь что? Зови его к нам за стол. — Виталий огляделся и досадливо щёлкнул пальцами. — Куда это официант задевался? Надо же встретить гостя. Погоди, я сейчас. — Он поднялся с места. — Ты пока зови его.
Виталий, лавируя среди столиков, направился в сторону кухни. Краем глаза он заметил, как из дальнего угла зала к нему не спеша двинулся Алексей.
Через минуту Виталий вернулся. За столиком возле Майки сидел плотный, краснолицый человек лет сорока пяти. Редкие светлые волосы на круглой голове были гладко уложены в тщетной попытке скрыть изрядную лысину. Мелкие, какие-то колючие черты лица были в первый момент неразличимы в отдельности, но потом уже можно было заметить неестественно маленький, острый носик, уткнувшийся в рыжий пучок усов, короткую прорезь рта над широким, тяжёлым подбородком, глубоко упрятанные, живые насмешливые глазки под нависшим высоким лбом, продольные морщины на щеках и грубые, как рубцы, складки на толстой шее.
«Пожил дядя», — враждебно подумал Виталий. И сообщил, подходя к столику:
— Сейчас сам метр обслужит. — Потом посмотрел на Горохова и сухо спросил: — Как величать прикажете?
— Борис Егорович, — с ударением, внушительно произнёс Горохов и пригласил, словно за свой столик. — Садись.
— Благодарствую, — насмешливо ответил Виталий, усаживаясь на свой стул, и с той же насмешливой учтивостью осведомился: — Чем обязан такому обществу?
Горохов несколько секунд, не отвечая, пристально рассматривал его и, как будто оставшись недовольным этим осмотром, сердито буркнул:
— Кто сам будешь?
— Вы не тыкайте, Борис Егорович, — с издёвкой ответил Виталий. — Мы с вами ещё ни разу не выпили. Вот как раз…
К столику приблизился Алексей, неся на вытянутой руке поднос.
— Минуточку, — вежливо сказал он. — Потревожу вас.
Он поставил ближе к Горохову бутылку водки, расставил рюмки, стаканы, рядом с водкой поставил бутылку с фруктовой водой, разместил на столике тарелки с закуской и, пожелав приятного аппетита, с достоинством удалился.
— Прошу, Борис Егорович, — довольным тоном произнёс Виталий. — Хозяйничайте за старшего, руководите, так сказать. Прошу.
