Фридрих Незнанский - Страшный зверь
Похоже, Краев потерял контроль над собой и своими действиями. Либо был абсолютно уверен в собственной неуязвимости.
Договорились о главном: репортаж из прокуратуры выйдет в эфир в вечерней программе. А до того о нем никто не узнает, чтобы потенциальные жертвы могли спокойно покинуть город.
И вот уже до передачи оставались считаные минуты. Но самолет успеет приземлиться, а Валя с матерью окажутся уже дома, пока до господина Краева дойдет понимание того, какая бомба разорвалась над его головой. Если, конечно, кто-то не успел предупредить его, а он не принял соответствующих «тормозящих» мер. Он же утверждает, что все может! Сам прокурор вряд ли это сделает, не в его интересах, но вот следователь Нарышкин — вполне способен на подобный «подвиг».
Естественно, что ни Валя, ни Ксения Александровна ничего не знали о том, какой «финт» выкинул Саша, хотя его и предупредил Краев насчет того, чтобы он «не пытался финтить». Собственно, в этом недвусмысленном предупреждении и заключалась, в первую очередь, причина столь срочного вылета «всей семьи» в Москву.
Но ведь таким образом, в буквальном смысле, исполнялось требование, господина Краева. Отдельные фрагменты из аудиозаписи диалога бывшего полковника со следователем по особо важным делам также фигурировали в репортаже, недвусмысленно указывая на прямого заказчика «громких» преступлений. Да, конечно, и эти улики были добыты несанкционированным оперативным путем, но от этого они не становились фальшивкой, а общественное мнение с успехом заменило бы любые санкции. Кроме того, программа новостей собиралась на следующий день прокомментировать данный репортаж впечатлениями губернатора, если удастся, либо кого-то из ответственных лиц из его администрации и руководства областного управления внутренних дел. Массированный такой подход к частному, вроде бы, факту предполагал и соответствующую реакцию в городе. И тем не менее отлет в Москву был вынужденным бегством, как и дальнейшая охрана лиц, причастных к этому делу.
Об этом теперь и были все мысли Турецкого. Но отчасти интуитивно, возможно, понимала ситуацию, судя по ее настроению, лишь Ксения Александровна. В головке же Вали, беспечно лежавшей на плече Саши, если и крутились какие мысли, то наверняка никак не связанные с уже завершенным, по ее мнению, уголовным делом.
Счастливая женщина, ей вполне хватало такой вот близости любимого человека, и она, не задумываясь о перспективах, была действительно счастлива самим моментом сбывшегося желания. Почему только мама этого не понимает? Да, скорее всего, мама с ее несовременным взглядом на вещи и на взаимоотношения мужчины и женщины, не одобряет того, что произошло с ее дочерью. Но в еще большей степени то, к чему дело может пойти. Ну, что поделаешь, все ее помыслы были, естественно, направлены в одном направлении, обозначенном словами: «счастье дочери». Только что-то не виделось ей этого в ближайшей перспективе…
Валя понимала, конечно, о чем больше всего думает мать и о чем совсем не думает Саша. Легче от такого понимания не становилось, но не было и горечи разочарования. Она время от времени бросала ласковые взгляды на озабоченного Сашу, и не понимала, что еще может его заботить?
Турецкий же размышлял о том, как неприятно будет нынче вечером Корнею Петровичу, у которого разочарование в Турецком, принятым им с таким гостеприимством и даже с добродушием, ляжет тяжким камнем на душе. Вот, мол, акт добра попытался совершить, а в ответ — такая отвратительная неблагодарность. И куда смотрели эти сопляки-охранники?! Неужто прав оказался «ручной» адвокат Воропаев, который настойчиво советовал покрепче прижать москвича? Взять ту же бабу в заложницы и поставить его перед свершившимся фактом: попользовался, дай и другим! А что бы он сделал? Да в лепешку бы расшибся, чтобы спасти ее. А так — договоры, разговоры… бесполезная болтовня, одним словом.
Нет, удар, нанесенный Краеву, конечно, сильный, но не смертельный. Странно еще, что прокурор согласился участвовать в этой акции. Но тут, наверное, надо отдать должное Косте, умеет он разговаривать с этой публикой на местах. Опять же и с Махотиным там, в городе, ничего не сделают, ничем он особо и не рискует: Генеральная прокуратура, в данном случае, за него и решает, и расписывается. А с упрямыми телевизионщиками нынче расправиться довольно трудно, хотя их, возможно, спасает только сенсационность материала. Да и центральное телевидение наверняка подхватит эстафету: убит-то ведь московский следователь.
А вот как отреагирует власть предержащая, неизвестно. Ушаков и сам не уверен, что адекватно. Однако же пошел на риск, толковый парень. Да Катька, по правде говоря, того и стоит. Дай им бог удачи…
Но из всего «вышепередуманного», как понимал Турецкий, пока можно сделать лишь один вывод: битва с Краевым только начинается. Тот не спустит такой для себя «конфузии» и попытается принять ответные шаги. Не исключено, что в городе ему, по большому счету, мало что грозит, наверняка «сильные мира сего» прикроют его, попытаются спустить разоблачительные факты на тормозах. Найдут других экспертов, которые станут всерьез доказывать, что продемонстрированные фрагменты аудиозаписи — фальшивка, а «меченая» взятка подстроена прокуратурой нарочно, чтобы обвинить и унизить достойного человека. И остается только догадываться, в чьих интересах это делается. В самом деле, откуда у частного лица, хоть и широко известного, такие деньги?! Кто располагает подобными спецсредствами? Да, конечно, исключительно оперативные службы, к которым господин бывший полковник давно уже не имеет никакого отношения! И уж об этом-то станут говорить долго и громко, подключив все, подчиненные властям, средства массовой информации.
А потом сам Краев, уверенный в солидной поддержке, еще и в суд подаст на того же Турецкого — за клевету и публичное оскорбление. И вызовут его, «болезного», повесткой в районный какой-нибудь суд, давно уже купленный Краевым на корню, чтобы, не слушая возражений, влепить обвиняемому соответствующую статью. И ведь сделают, не задумываясь. И судебного исполнителя своего в Москву отправят с целью доставки строптивого частного сыщика под конвоем в здание суда. На все пойдут ради спасения человека, которому, очевидно, слишком много известно такого, о чем следует молчать…
И Ушакову подобного демарша не простят. Но тут еще как посмотреть: фрагменты записи беседы — это ведь еще не вся беседа, много чего осталось «за бортом» недосказанного, о чем Корней Петрович, послушай он себя заново и на свежую голову, наверняка захотел бы промолчать…
Из всего этого следует, что оставлять ситуацию статус кво нельзя, надо готовить очередные удары, но только такие, которые не были бы связаны с опасностью для жизни свидетелей: их убирают, не глядя. Как тех двоих киллеров-неудачников, о которых было сообщено в гостиницу по телефону голосом неизвестного человека. Как и обещали: два трупа в Серебряковском проезде, на пустыре, и оружие при них, из которого производились выстрелы в Неделина — в больнице, и в Ванюшина — возле дома Молчановых. Валяйте, идентифицируйте! Получилось просто замечательно, так как именно в этот момент городской прокурор комментировал для телевидения суть сказанного Краевым, отвечая на вопросы Ушакова. Такое невольное наложение событий и комментариев к ним несказанно усилило в телерепортаже главную интригу. Правда, неизвестно, как с ним еще обойдутся телевизионные начальники, если они пронюхают о качестве бомбы до выхода телерепортажа в эфир, но это уже, как говорится, дело везения.
Своим отлетом из города вместе с семьей Ванюшина Турецкий также «развязывал руки» Николаю с Филиппом, вынужденным до того основное свое внимание и время уделять безопасности свидетелей.
Анализируя теперь общие наработки, Александр Борисович с наслаждением вдыхал аромат, который источали пышные каштановые кудри дремлющей возле его щеки женщины, и размышлял о вещах, чрезвычайно далеких от «простого, человеческого счастья». А еще он чувствовал, что сегодня вряд ли попадет домой, потому что сидящие рядом женщины именно теперь остро нуждаются в его защите. Впрочем, и командировка могла же закончиться днем позже… Нехорошо, конечно, но… жизнь иной раз диктует свои законы и правила…
И последней посетила Турецкого еще в небе совсем простая и понятная истина. Да, ради спасения дорогих тебе людей можно сыграть и в труса. Ну, и пусть побег, пусть… что угодно, зато все живы. «А мы, — размышлял он, — тем временем, определим наш откровенный побег, как тактический прием с целью перегруппировки сил и дальнейшего сосредоточения их на главном направлении намечающегося удара. И если кто-то скажет, что вот, мол, струсил „следак“, укусил и сбежал, мы подтвердим мнение догадливых, ибо следующий ход оставляем за собой. Партия-то продолжается. И эндшпиль еще покажет, чей перевес был в гамбите…»
