Андрей Константинов - Внедрение
– Ничего не думаю. Я ничего не знаю. Может, дикие звери съели.
Егор нервно подскочил на стуле:
– Это как?
– А так! До середины восьмидесятых мы в планах по потеряшкам в натуре вставляли как одну из официальных версий: съели дикие звери…
– Да ну тебя! Беда ведь, а ты…
– Вероятно, беда, – засопел Боцман. – Я не спорю. И тетка неплохая была…
Якушев выскочил из-за стола…
– Почему сразу была-то? Зачем сразу о самом плохом?!
Боцман снисходительно глянул на молодого:
– Нет, запой у нас на шалмане! Или чечены ее в заложники взяли! Ты, сынок, не думай, мне не безразлично… Просто есть сигнал – работаем, нет сигнала – сидим, примусы починяем. А все эти бла-бла-бла за столами мне вот где!
И Боцман жульническим жестом изобразил двумя пальцами вилы у себя в горле.
Якушев долго мялся, но все же спросил:
– У меня тут одна странная ситуация вырисовывается… По поводу Николенко и… одного бывшего… ее коллеги, можно сказать… Кое-какие признаки, но косвенные… Очень косвенные. Я боюсь, что наше руководство меня не поймет… Да я и сам не уверен… Прокурорским не хотелось бы говорить… А нашим скажешь – в лучшем случае на смех поднимут.
Боцман внимательно посмотрел на Егора, подождал, не скажет ли он чего-то еще. Но молодой опер замолчал, опустив голову. Боцман ничего уточнять и лезть с расспросами не стал. Он был слишком мудрым, чтобы суетиться и любопытствовать – ну не хочет говорить парень, так не жилы же из него тянуть! Старый оперюга не торопясь закурил, посопел-посопел, повздыхал и наконец посоветовал:
– Ежели ситуевина совсем стремная – ты потихоньку обратись к Ильюхину… Знаешь такого?
– В Главке? Виталия Петровича?
– Кому Виталия Петровича, кому – товарища полковника…
– А как же я к нему попаду?
– Я тебе подсвечу: он завтра дежурит и будет в своем кабинете сидеть до глубокой ночи. Вот это – самое время… Он примет, если у тебя есть наметки. Виталя полжизни провел в розыскных отделах, это его конек. Он столько небылиц про потеряшек знает, столько их отыскал живыми, но скрывающимися – только слушай и дивись.
– Спасибо…
– Было б за что, – усмехнулся Боцман, – я Виталия знаю – он, если перспективу увидит, хоть приблизительную, – так тебя загрузит, что яйца завибрируют… так что – не благодари. Хорошему человеку – говна не жалко…
Якушеву не сиделось на месте. Несколько раз он выходил из отдела и бродил по набережной Невы. Потом возвращался, пытался написать несколько служебных бумаг по другим делам. Но, поскольку мысли его были заняты только Штукиным и Николенко, то вместо постановления об отказе в возбуждении уголовного дела получилась такая ересь, что зам-по-опер, прочтя шедевр, посоветовал сходить в кино – проветрить мозги.
Якушев засобирался домой, а уходя, снова заглянул в кабинет к Боцману – тот рассказывал операм о своих приключениях на последней рыбалке:
– …Ух, и штормище же был в эти выходные на Ладоге! Весло – пополам, нас развернуло, лодку накрыло волной и перевернуло… Левка-то успел ласточкой нырнуть, несмотря на то, что мастер спорта по тяжелой атлетике, а меня сверху лодкой и сетями накрыло. Первая мысль: вот как просто люди тонут! Как я собрался?! Не знаю… Жилет тянет на поверхность, сети – ко дну… Как я сконцентрировался?! Вынырнул – вода холоднющая, все утопло… Слава Богу – берег недалеко, и Левка фыркает, меня ищет… В общем, жизнь хороша! Потом мы уже на берегу сидим, сохнем возле костра, а Левка говорит: «Ты, сука, не имел права тонуть, ведь все же видели, как мы с тобой на пристани полаялись! Меня бы потом подозрениями замордовали!»
Боцман прервался, чтобы подкрепиться портвейном, и Егор, воспользовавшись паузой, тихо выскользнул из кабинета.
Якушеву пришла дельная, как ему показалось, мысль – поделиться своими сомнениями и догадками с Ермиловым, начальником «контрразведки» Юнгерова. По мнению Егора, Юрий Петрович был способен оценить странную информацию, тем более, что Штукин теперь работал в «империи», а стало быть, находился в зоне ответственности Ермилова. И вообще, Якушев считал, что бывший флотский офицер сумеет не хуже оперативника уголовного розыска определить «число зверя».
Ермилов на просьбу Якушева о разговоре отреагировал спокойно, и они встретились поздно вечером в кафе, располагавшемся в том же доме, где жил Юрий Петрович.
Ермилов выслушал сбивчивый и эмоциональный рассказ Егора, ни разу не перебив, и только, когда опер окончательно умолк, спросил:
– А если она, например, просто утонула? Ну – несчастный случай?
– Да почему же у вас все тонут-то?! – возмутился Якушев, вспомнивший некстати недавний рассказ Боцмана о его ладожских приключениях.
Ермилов этого рассказа не слышал, поэтому возгласа не понял и нахмурился:
– У кого – «у нас»? Я сказал: например. Так бывает. Начинают в воде баловаться – и ага.
Егор, ожидавший совсем другой реакции, завелся еще больше:
– Я, Юрий Петрович, наверное, чего-то не понимаю! Я говорю о конкретной информации в отношении некого Штукина. Который должен быть вам знаком. Который теперь работает с Денисом и которого воспринимают, как своего парня. А вы – например! Например, она альпинизмом занималась и в лавину попала! Это ведь не разговор!
Лицо Ермилова затвердело, старший офицер, хоть и уволенный в запас, не привык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. Но Юрий Петрович сумел сдержаться – он лишь посмотрел на Якушева в упор:
– Не разговор, так как в области нет лавиноопасных гор. Я тебя услышал. Дай мне время. И еще вопрос: почему ты так радеешь за эту историю?
У Егора дрогнул взгляд, но он постарался ответить как можно увереннее:
– Я не радею. Просто так получилось, что вышел на Штукина, а он же теперь вроде как в вашей системе…
– Так в «вашей» или в «нашей»?
Якушев смутился:
– Юрий Петрович, не ловите меня, пожалуйста, на оговорках!
Ермилов прищурился, и Егору почудилась в уголках его плотно сжатых губ усмешка. (А она действительно была, эта усмешка. Просто начальник «контрразведки» Юнкерса знал, что за этим столом сейчас сидят два человека, каждый из которых немного кривит душой. А Якушев-то думал, что только он сам проявляет недостаточную искренность.)
Ермилов коротко кивнул:
– Ладно. Со Штукиным ты погоди.
Егор резко выпрямился, но Юрий Петрович крепко взял его за плечо:
– Погоди, говорю. Все, что ты мне сказал, я услышал.
После этого странного разговора Якушев ушел домой с очень неприятным чувством. Егор, вообще, не очень хорошо знал Ермилова. Он, например, не знал, что давным-давно, в Новороссийске, когда Ермилов еще служил, ему буквально кричал в истерике один молоденький старший лейтенант:
– Товарищ капитан второго ранга, я знаю, что катер с туристами ошибочно был взорван пловцами ПДСС. Погибли гражданские люди!
И Ермилов тогда глядел на этого офицерика не мигая, точно так же, как на Якушева давеча:
– А если бы погибли люди военно-морские – что, легче бы было?! Не стучи ластой по волне! Иди! Я тебя услышал! И вообще, есть у тебя стопроцентная уверенность, что в этом катере не баллон с газом, например, рванул?
И еще не знал Егор (да и откуда это было ему знать!), что не так давно журналист Обнорский долго беседовал с Ермиловым о секретах ПДСС[39] и ППДС[40], а после беседы подумал про себя: «Да… Этот дело свое, конечно, знает, сразу видно – профессионал… Но этот профессионал легко, ради высшей, неизвестно кому ведомой цели, взорвет теплоход с людьми, чтобы потом каких-нибудь турок завиноватить на каких-нибудь межгосударственных переговорах… И ни хрена в таком подходе высшего и политического нет, а есть цинизм, наплевательство на людей и завуалированная разными красивыми словами „гестаповщина“…»
Но Обнорский своими выводами после беседы не поделился даже с Юнгеровым – не то что с Егором.
А на следующий день с утра на работе Якушева ждало еще одно потрясение: в отдел отзвонились сотрудники уголовного розыска из области и сообщили, что на берегу Черного озера обнаружены личные вещи Зои Николаевны Николенко. Егору об этом сообщил Боцман. Якушеву стало настолько плохо, что он не заметил, как сказал вслух:
– Ермилов знал вчера!
– Наверное, – не понял его Боцман. – Но пока нашли вчера вечером, пока доложили, пока то да се да трали-вали…
Егор не дослушал его, выбежал на улицу, с мобильного телефона позвонил Ермилову и, еле сдерживаясь, сказал все, что думает. Юрий Петрович и не думал ни от чего отпираться:
– Да, я знал вчера. Подъезжай на Петроградку на Большой, поговорим.
Через двадцать минут Якушев уже был на Большом проспекте Петроградской стороны в одном из офисов Юнгерова.
Ермилов заставил его подождать еще пять минут в комнате для переговоров, а когда зашел, то вместо «здравствуй» сказал:
– Да, я знал.
Якушеву кровь ударила в голову, но взорваться и наговорить разных глупостей он не успел, потому что Юрий Петрович «наехал» на него так, как только он и умел:
