Михаил Черненок - Кухтеринские бриллианты
Глухов повернулся к нему:
– Сколько вор ни ворует, тюрьмы не минует.
– Заткнись!… – хрипло оборвал Калаганов.
Глухов поднялся со стула во весь свой могучий рост, нервно дернул рыжей бородой и заговорил отрывисто, со злостью:
– Нет, друг ситный!… Теперь мне рот не заткнешь. Теперь терять мне нечего, молчать и гнуться перед тобой не буду…
Подполковник усадил Глухова на место, тихо посоветовался с прокурором и приказал увести Калаганова. Конвойные подошли к задержанному. Он нехотя поднялся и, сутулясь, тяжело пошел между ними.
Почти весь день провела оперативная группа в Березовке. Работы хватило всем ее участникам. Надо было официально запротоколировать преступную историю кладоискательства, допросить свидетелей, которых набралось больше десятка человек. В их числе оказался и Торчков, возивший старуху Гайдамачиху девятого августа в райцентр. Он явился в колхозную контору в новых кирзовых сапогах и в неизменном своем пиджачке, к лацкану которого на этот раз была приколота потускневшая медаль «За отвагу на пожаре». Какими путями эта медаль попала к Торчкову, никто в Березовке не знал. Но, тем не менее, в особо серьезных случаях Торчков прикалывал ее к пиджаку.
Встретившись в коридоре с Антоном, Торчков отозвал его в сторону и торопливо, сбиваясь на шепот, заговорил:
– Игнатьич, научи, ради бога, как правильно говорить следователям, а то я сдуру чего попало могу намолоть.
– Правду надо говорить, Иван Васильевич, – строго сказал Антон.
– Дак она, правда – правде рознь… – Торчков поморщился и царапнул за ухом. – Про лотерейный билет будут спрашивать?
– Могут спросить.
– Тады погорел я, как швед под Полтавой.
Антон поинтересовался:
– Почему погорели?
– Дак, как тебе, Игнатьич, культурно обсказать… – Торчков вроде бы засовестился. – Не в сберкассе ведь я гроши получал. Купил у меня тот билет зубной врач, какой зубы вставлял. Такое дело, понимаешь, вышло… Сначала я завез Гайдамачиху в собес, потом она попросилась в больницу заехать…
– В больничных документах не числится, что Гайдамакова в тот день была там, – перебил Антон.
– Слушай сюда, Инатьич!… Она ж нигде там не записывалась, а сразу в зубодергальный кабинет пришла, к знакомому врачу. Быстро так оттуда крутнулась и толкует: «Поехали, Кумбрык, домой». Мне б, дураку, махнуть бичом по кобыле и айда-пошел до Березовки. Так нет же… Думаю, дакось зубы сменю. Старые, какие этот же врач мне вставлял, совсем никудышными стали. Сунулся в зубной кабинет – врач по старому знакомству признал. Говорит: «Плати, дядька Иван, гроши, а зубы такие сделаю – износу не будет». Тут я и не сдержался от похвальбы, что, дескать, «Урал» по лотерее выиграл. Грошей, говорю, теперь у меня, что конопли, будет. Врач тады и толкует: «Чем тебе в сберкассе в очереди толкаться да комиссионные там платить, лучше отдай билет за тысячу, а зубы бесплатно сделаю». Думаю, куды как ловко получается. На том и сошлись. Он вправду зубы отчебучил… Во какие… – Торчков выронил на подставленную ладонь вставную челюсть и тут же водворил ее на место. – И денег, рубь в рубь, цельную тысячу отсчитал…
– Вот так откровенно и расскажите все следователю, – посоветовал Антон.
– Дак я ж могу еще больше наговорить, – воодушевился Торчков. – С одноруким заготовителем, когда у меня деньги украли, мы ж на квартеру к этому врачу выпивать заезжали…
– Почему сразу об этом не рассказали?
– Дак врач же мне наказывал, чтоб я про знакомство с ним не трепался. Он же уже на этой неделе вечерком ко мне в Березовку заявлялся и строго-настрого приказал, чтоб я от знакомства с ним отрекался. Дескать, я – не я и кобыла не моя… – Торчков почесал затылок. – Если вот таким макаром перед следователем выступлю, не упекет он меня в кутузку?…
– За правду, Иван Васильевич, никуда не упекают, – сказал Антон и заторопился перед отъездом из Березовки забежать домой.
Когда он через полчаса выходил из дома, к кладбищу проехала одна из оперативных машин. Прокурор принял решение эксгумировать останки Гайдамакова.
25. Наследство и наследники
Почти трое суток после задержания Глухова и Калаганова для Антона пролетели одним днем. Уточнения и наведение самых непредвиденных справок беспощадно глотали время. Хотя следствием уже вплотную занялась прокуратура, работы хватало и Антону, и Славе Голубеву. Слишком необычным было это давнее преступление.
Особенно удивило Антона содержимое крохинского тайника, выкраденное Калагановым в ту ночь, когда покончила с собой Мария Степановна. В заготовительской подводе обнаружили несколько мешков с макулатурой. Когда развязали один из них, удивились не только присутствующие при этом понятые, но и сами работники милиции: мешок втугую был забит облигациями Государственных займов СССР послевоенной поры. Было этих облигаций ровно на миллион рублей. В этом же мешке лежали два тома, переплетенные в толстые картонные корки, старого уголовного дела «Об исчезновении бриллиантов купца Кухтерина в феврале 1917 года».
– Вот они, старые бумаги из тайника… – задумчиво разглядывая тюки облигаций, проговорил Антон.
Слава Голубев, сосредоточенно листая один из томов уголовного дела, неожиданно воскликнул:
– Ты гляди, что здесь пишут!… Крепко нагрели купчишку!… Исчезло полторы тысячи рублей золотом, столько же серебром да бриллиантовых драгоценностей на одну тысячу двести пятьдесят каратов, – Слава повернулся к Антону. – Давай прикинем… Стоимость одного карата на современные деньги, грубо будем считать, около тысячи рублей… Выходит, в глиняной кринке, что отрыли из могилы Гайдамакова, побрякушек на миллион двести пятьдесят тысяч рубликов. Ничего себе, криночка!… Если бы заготовитель Калаганов знал, какой кусочек вырвали у него из пасти, он бы хлеще Крохина свихнулся.
Антон долго молчал, затем подошел к Славе, заглянул в пожелтевшие страницы уголовного дела и сказал:
– Крохин, оказывается, никуда не сбегал. Уйдя из больницы, ездил на своих «Жигулях» вокруг райцентра. Должно быть, переживал смерть жены…
– Или потерю содержимого тайника, – уточнил Голубев. – Кстати, ты его вызвал?
– Скоро должен появиться в этом кабинете.
– Облигации прежде времени не надо ему показывать. Наверняка станет отрекаться. Интересно, где он умудрился на такую сумму их набрать?…
Разговаривая, Антон и Слава с трудом затолкали объемистые тюки облигаций в ящики стола.
– О самоубийстве Марии Степановны новости есть? – спросил Голубев.
– Петя Лимакин говорит, что соседки показывают, будто она давно поговаривала… Вернее, заговорила о смерти сразу, как вторично сошлась с Крохиным. Оказывается, развод ему был нужен, чтобы получить казенную квартиру, продать свой дом и вырученные за него деньги пустить в оборот.
– Вот деляга! Сроду не додумаешься до такого бизнеса… Знаешь, я, например, не удивлюсь, если узнаю, что он и казенную квартиру продал перед тем, как уходить в новенький дом с мезонином.
– Вообще-то, надо проверить.
Послышался осторожный стук в дверь, и в кабинет вошел Крохин. Невнятно поздоровался, присел на указанное место и, опустив голову, стал нервно накручивать на палец цепочку от автомобильного ключа зажигания. Вид его был таким, словно он еще не избавился от долгой изнурительной болезни. Записав в протоколе, как положено, анкетные данные, Антон решил начать разговор неопределенным вопросом, как обычно поступал подполковник Гладышев.
– Видимо, Станислав Яковлевич, догадываетесь, по какому поводу приглашены в уголовный розыск? – спросил он Крохина; надеясь увидеть в ответе, как водится большей частью в подобных случаях, неопределенное пожимание плечами.
Однако Крохин плечами не пожал. Рассматривая перетянутый цепочкой до посинения палец, он вдруг проговорил:
– Сам собирался к вам прийти, но не мог этого сделать из-за плохого здоровья.
Антон молчал, предполагая, что Станислав Яковлевич заговорит о смерти жены, и опять ошибся. Руки Крохина задрожали, цепочка буквально впилась в палец. Он поднял на Антона полные слез глаза и трясущимися губами еле слышно вымолвил:
– Меня обворовали…
– Когда? – стараясь не порвать появившуюся ниточку, очень спокойно спросил Антон.
– В ту ночь, когда… не стало Маруси, у меня исчезли… облигации Государственных займов.
– На какую сумму?
– На миллион… рублей.
Антон сделал удивленное лицо, как будто ни о чем не знал.
– Да! Да! Да!… – отрывисто закричал Крохин. – Ровно на миллион рублей в деньгах того времени. Это было наследство, оставленное мне отцом. Наследство, на которое я рассчитывал выпутаться из долгов и хотя бы к старости зажить по-человечески. Я устал считать копейки, устал отказывать себе в элементарных жизненных удовольствиях.
– Послушайте!… – перебил Крохина Антон. – О какой нужде вы говорите? У вас собственный дом, автомашина…
