Николай Леонов - Шакалы
— Капитан, а ты сам-то стрелять умеешь?
— Так точно, товарищ майор! — вытянулся капитан. — Девяносто из ста, а из пистолета могу и девяносто три сделать.
Майор разглядывал свои пыльные сапоги, вытер грязным платком слезящиеся глаза.
— В человека стрелял?
— Никак нет, не приходилось!
— Понятно, — майор еще больше ссутулился. — А что здесь война, ты знаешь?
— Так точно.
— Отставить, капитан, говори нормально, все эти “так точно” годятся для штабов и паркетов. Ты кого привез?
— Молодых бойцов, товарищ майор.
— Бойцов, говоришь? — Майор подошел к строю, взял у одного из новобранцев автомат, разрядил, быстрыми, неуловимыми движениями вынул “рожок” и затвор, вернул все бойцу, сказал: — Собери, заряди, выстрели в воздух.
Парень с недоумением, даже страхом, смотрел на незнакомые “железки”, не имея понятия, какую куда следует приставить. Майор повернулся к капитану.
— Выполняйте, капитан.
Капитан автомат собрал и даже выстрелил, но делал он все так неумело и медленно, что даже неопытные люди поняли, что их капитан с заданием не справился.
— Считай, что ты покойник. — Майор сплюнул, растер сапогом. — Роту твою отведут вон туда, — он кивнул на кустарник, расположенный в противоположной стороне от Грозного, где не смолкая гремело и полыхало. — Будете копать землянки, оборудовать, ставить печки. Вас когда снаряжали, знали, что в России зима, или подзабыли? Научитесь если не стрелять, то хотя бы держать автомат нормально. Выполняй, капитан, я сейчас тебе старшину пришлю, так что, хочешь немного пожить — слушайся его, как отца родного.
Старшина, кряжистый, невысокий, ладно скроенный мужичок лет сорока, оглядел новобранцев, равнодушно кивнул капитану, когда тот попытался возникнуть, сказал:
— Ежели не будешь слушаться, я попрошу Батю, тебе дадут взвод и ты пойдешь туда, — он кивнул на полыхавший Грозный. — Через сутки поедешь домой, в ящике. Они у нас кончились, но для тебя я найду. Это ты для своих пацанов капитан, а для меня ты рядовой необученный. Забирай свою шпану, иди землю копать и моли Бога, чтобы о тебе долго не вспоминали.
И столько в его голосе было равнодушия и усталости, что бравый капитан враз поник и повел свою роту в указанном направлении.
Вскоре привезли лопаты, пилы, добыли и другой инструмент.
— Первым делом ладить печки, пришлю бойца, он обучит. Кирпич будете брать в разбитом доме на высотке, — старшина указал на видневшееся в полукилометре кирпичное строение. — К выходу за строительным материалом относиться как к выполнению боевого задания. Тот дом простреливается, стрелять чечены умеют, но кирпич больше взять негде. О раненых, капитан, будешь сообщать, а убитых хоронить. При штурме города наших столько набили, что мы их трупы собрать не можем, нет ни ящиков, ни транспорта. Так что убитых записывать, документы сохранять, потом хоронить. Не криви рожу, капитан, жив будешь — привыкнешь.
На следующий день приехал здоровенный парень с рукой на перевязи, с закопченным лицом, в просоленной гимнастерке и почему-то в бурке, в которую он зябко кутался.
Игорь сразу отметил, что и майор, и старшина, теперь этот боец смотрят на них и отчужденно, но одновременно с жалостью.
— Здравия желаю, капитан, — приехавший небрежно козырнул, а слово “товарищ” опустил. — Значит, будем строиться, обвыкаться, главное, не торопиться. Нет, печки надо поставить быстро, иначе померзнете, да и на холодной пайке жить тяжело.
Набор был полностью из Москвы, в основном ребята, не поступившие в вузы, держать лопату, лом почти никто не умел. А кто старался, уже ходил с забинтованными кровавыми повязками на ладонях. Игорь выделялся своей ловкостью и сноровистостью.
— Деревенский? — спросил приехавший. — Вроде не похож. Как зовут?
— Рядовой...
— Отставить, имя назови. Вот меня Константином зовут, можно Костя.
— Игорь. — Он чуть помедлил и добавил: — Смирнов.
— Ну что, Игорь Смирнов, я тебя никем не назначаю, люди сами разберутся, жизнь сама определит, кто из вас кто. Сейчас мы с тобой будем печку сотворять, а остальные вокруг копать да настил для крыши и нар готовить. Согреться и горячего пожрать — на войне первое дело. Я цемент привез, кирпича вы поднатаскали, сейчас и начнем. Ты, Игорек, запоминай, потом будешь других обучать.
Они начали работать. Константин смотрел на действия Игоря одобрительно, обронил:
— У тебя руки из нужного места растут.
— Я дворником с полгода вкалывал.
— А, значит, из академиков жизнь на землю опустила. Ты, парень, не печалься, твоя наука никуда не убегет, а вот сноровка может и жизнь спасти. Игорь Смирнов, значит? Надо о тебе Бате шепнуть, нам толковые ребята нужны. А то ухлопают вас в первый день, как бросят в атаку, так перещелкают, как куропаток. Даже я, потомственный сибиряк-охотник, среди чеченов — обыкновенный боец. У них война в крови сызмальства.
— Они звери, пленных пытают, — не очень уверенно сказал Игорь.
— Они тысячу лет воюют, мы их донельзя озлобили. Ты не знаешь, зачем мы сюда приперлись? Никто не знает. Как их можно разоружить, когда в каждом доме автомат, а теперь и поболее? В каждой семье кровник. Сюда лезть только больной мог. Ладно, я не говорил, ты не слышал, хотя КГБ и СМЕРШа нет, а стукачей до хера, они мать родную продадут, лишь бы за чужой спиной схорониться. Так что ты, Игорек, помалкивай, приказали печки класть, считай, лишний месяц жизни подарили. Нам повезло. Батя — человек, настоящий воин-афганец, цену жизни знает. Но он только командир полка, над ним начальства, как у сучки блох. Но так как на его место желающих нет, генералы и полковники его терпят. Ну, хватит болтать, работаем.
За месяц рота вырыла четыре большие землянки, сложила печи. Правда, когда чеченцы прознали, где солдаты берут кирпич, то неподалеку залегли два снайпера, троих бойцов ранили, двоих убили.
Комполка реагировал на сообщение равнодушно:
— Так ведь война, капитан, понятное дело, что стреляют. Считай, ты легко отделался. Раненых заберу, убитых схороню, документы их пришли, обучай людей с оружием обращаться, когда вас из-за пазухи достанут и бросят вперед, никто не знает. Сколько обучишь, столько живых и останется. Сам обучись ползать и вести огонь, не задирая голову.
Роте повезло, на “передок” их перевели только весной девяносто пятого, когда официально велись мирные переговоры, стреляли и убивали значительно меньше. И тут Игорю снова повезло, он был ранен в бедро и попал в полевой госпиталь, где провалялся все лето.
По возвращении в роту Игорь предстал перед Батей. Майор, как обычно, был небрит, казалось, он только что вылез из окопа.
Игорь доложил о прибытии, стоял в дверях, ждал.
— Игорь Смирнов, рядовой необученный, — как бы про себя сказал майор. — Пользуешься среди солдат авторитетом.
— Какой же я необученный, товарищ майор? — Игорь знал, что с командиром можно разговаривать смело, майор любит откровенных людей. — Я не шибко обстрелянный, но уже не тот салажонок, что прибыл год с лишним назад.
— Опытный боец, значит? — Майор усмехнулся.
— Не скажу, что опытный, но ничего себе, приличный, — смело ответил Игорь.
Майор оглядел его и согласился:
— Раз живой, значит, приличный. У меня, Смирнов, к тебе специальное задание. — Он помолчал. — Понимаешь, в наше расположение неизвестным способом просочились пять женщин из Комитета солдатских матерей, скандалят, требуют вас домой. Вас ведь на полтора года призывали?
— Мне три недели осталось, товарищ майор, — Игорь расплылся в улыбке.
— Сколько тебе осталось, решаешь не ты, не я, а командование. Без приказа и пока сюда новая часть не подойдет, я ни одного человека отпустить не могу. Здесь не колхоз, а армия.
— Среди этих пятерых женщин твоя мать, активная женщина. Ты знаешь, наши позиции простреливаются, женщин приходится держать под землей, они ведут агитацию, мы не можем матерей скрутить, погрузить в машины и отправить в тыл. Во-первых, они наши матери, затем Красный Крест, журналисты и прочая херня, которая в войне не понимает. Мы с тобой пойдем к ним, уговорим уехать. У многих бойцов призывной срок истек, женщины окончательно разложили ребят, у меня сейчас не полк, а не знаю что. Если чечены двинутся вперед, нас разметают, как курей, перестреляют, словно... — Он махнул рукой. — Сам понимаешь.
— Так переговоры идут. Перемирие.
Майор поднял палец, словно подал сигнал, ухнула тяжелая артиллерия, над головами выли бомбардировщики.
— Это в Кремле переговоры, сынок, у нас все без перемен. Так что давай почистись, смени рубашечку, пойдем с твоей мамой разговаривать. Я верю, ты будешь держаться молодцом.
Игорь побежал в роту, переоделся, как сумел, надраил обувь, ребята дали одеколон. Подошел капитан, который за полтора года повзрослел лет на десять, оглядел Игоря и, глядя на него красными, как у кролика, глазами, сказал:
