Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]
Маленькая Ада Рут заявила, что это вздор, а лучше всего им взять знамена и дефилировать перед зданием тюрьмы, выражая свой протест против пыток, каким подвергали людей, вина которых даже не доказана! Конечно, полиция нападет на них, а толпа, быть может, раздавит или растерзает их на клочки, но должны же они что-то предпринять.
Дональд Гордон возразил, что это лишит их возможности в дальнейшем вести агитацию. Но им надо попытаться организовать забастовку рабочих. Надо разослать телеграммы во все радикальные газеты, собрать деньги и не далее как через три дня созвать массовый митинг. Необходимо также обратиться ко всем рабочим союзам и выяснить, нельзя ли подготовить почву для всеобщей забастовки.
Питер, несколько разочарованный, направился к Мак-Гивни и донёс ему, что было принято довольно-таки умеренное решение. Но сыщик заявил, что всё в порядке и у него есть для красных замечательный сюрприз. Тут он рассказал Питеру потрясающую новость. Питер уже читал в газетах про германских шпионов, но не слишком-то принимал всерьёз эти истории; ведь война бушевала где-то очень далеко, и Питер никогда не видел этого германского золота, о котором так шумели в газетах; к тому же все эти красные были бедняками и каждый из них урезывал себя во всём, отдавая часть своего скудного заработка на брошюры и воззвания, на почтовые издержки и в фонд защиты — на все расходы, каких требовала организация активной пропаганды. И вдруг Мак-Гивни заявляет, что в Американском городе находится настоящий, неоспоримый агент кайзера! Власти уже раскинули свои сети, и Мак-Гивни домогается того, чтобы этот субъект перед своим арестом, пожертвовал известную сумму на радикальное движение.
Питер без всяких объяснений понял, насколько это важно. Если властям удастся доказать, что агитация в защиту Мак-Кормика и остальных заключенных финансируется германцами, то публика готова будет оправдать любые меры, какие предпримут, чтобы покончить с красными. Не знает ли Питер какого-нибудь социалиста-немца, которого можно было бы уговорить завязать сношения с агентом кайзера и принять от него деньги на организацию всеобщей забастовки в Американском городе? Целый ряд крупных промышленных предприятий в этом городе перешли на производство военного снаряжения, и неприятелю несомненно на руку стачки и волнения среди рабочих. Агенты Гаффи уже давно добивались, чтобы немцы что-нибудь пожертвовали в фонд защиты Губера, но тут подвёртывался другой, прямо-таки замечательный случай.
Питер вспомнил товарища Апфеля, который был левым социалистом и на время стал пацифистом, подобно большинству немцев. Апфель работал в пекарне, и лицо у него было белое, как тесто, которое он месил, но оно вспыхивало румянцем, когда он на собрании местной организации вставал и принимался громить «социал-патриотов», тех членов партии, которые играют на руку англичанам, мечтающим о мировом господстве. Мак-Гивни заявил, что он немедленно же подошлёт кого-нибудь к Апфелю, и ему назовут имя этого германского агента, добавив, что этот человек мог бы пожертвовать в фонд защиты радикалов. Разумеется, Апфель не будет подозревать, что это германский агент, он пойдёт к нему и предложит сделать взнос, а уж об остальном позаботятся Мак-Гивни и его товарищи — шпики.
Питер нашёл, что это превосходный план, и вызвался сам пойти к Апфелю; но человек с крысиным лицом заявил, что Питер слишком ценный для них человек и никак нельзя, чтобы его заподозрил этот немец.
§ 56
Питер получил от Нелл коротенькую, наспех нацарапанную записку, в которой она его извещала, что всё в порядке: она уже приступила к своим новым обязанностям и скоро добьется желаемых результатов. И Питер в самом лучшем настроении занялся своими делами. Перед ним стояла задача всячески противодействовать кампании протеста, какую вели радикалы. Несмотря на все усилия властей, красным удалось добиться таких успехов, что просто можно было прийти в ужас. На их собраниях, как по волшебству, появлялись целые пачки воззваний, их расхватывали, и они исчезали с такой быстротой, что полицейские только зубами щёлкали с досады. Каждый вечер в Храме труда, где собирались рабочие, агитаторы надрывали глотку, распинаясь из-за Мак-Кормика. В довершение беды, одна грошовая вечерняя газетка, выходящая в Американском городе и пользующаяся успехом у рабочих, упорно печатала фактический материал, стремясь доказать, что тут имела место явная провокация. К тому же красные обнаружили, что их корреспонденцию перехватывают, и подняли ужасающий гвалт, разумеется, делая вид, что они защищают «свободу слова»!
Массовый митинг был назначен на этот вечер, и Питер прочёл в «Таймсе» проникнутую негодованием передовицу с призывом запретить это сборище. Статья была озаглавлена: «Долой красный флаг!» И Питеру казалось, что всякий стопроцентный американец, у которого в жилах горячая кровь, прочитав её, должен возгореться желанием решительно действовать.
Питер высказал свое мнение Мак-Гивни, и тот бросил ему в ответ:
— Вот увидишь, мы скоро себя покажем!
И действительно, в тот же день в вечерних газетах появилось сообщение о том, что мэр Американского города грозит привлечь к ответственности владельцев аудитории за все зажигательные и мятежные выступления на этом митинге; после чего владельцы аудитории расторгли договор. Далее мэр заявил, что всякие сборища на улицах запрещаются и что полиция примет все меры для охраны законности и порядка. Питер поспешил в зал Совета народов и увидел, что радикалы лихорадочно разыскивают какое-нибудь другое помещение. Питер то и дело бегал к телефону и сообщал Мак-Гивни, какое помещение они собираются снять, сыщик передавал об этом Гаффи, а тот — секретарю Торговой палаты, и владельца этого зала немедленно же вызывал и строго предупреждал либо председатель правления банка, где хранилась закладная на это здание, либо один из директоров симфонического оркестра, дававшего там концерты.
Таким образом, в этот вечер в Американском городе так и не состоялся массовый митинг красных; и долгое время его никак. не удавалось организовать. Между тем бюро Гаффи состряпало свою историю со шпионом, и на следующее утро на первой странице «Таймса» появилось сенсационное сообщение о том, что Карл фон Штрёме, агент германского правительства и, по слухам, племянник немецкого вице-канцлера, был арестован в Американском городе; он выдавал себя за шведа, агента по продаже швейных машинок, а на деле был занят финансированием заговорщиков, которые подбросили бомбы с динамитом в здание компании литейных заводов, переоборудованное для производства пулеметов. Трое сообщников фон Штрёме были схвачены вместе с ним; при них найдено множество документов, раскрывающих самые вопиющие факты. Между прочим, не далее как накануне фон Штрёме вёл переговоры с одним немцем, социалистом самого крайнего толка, игравшим видную роль в Союзе пекарей и пирожников, по имени Эрнст Апфель. У властей имеется диктографическая запись разговора, во время которого фон Штрёме пожертвовал сто долларов Лиге защиты свободы, организации, созданной красными в целях агитации за освобождение членов союза Индустриальных рабочих мира, арестованных по делу о покушении бомбистов на жизнь. Нельса Аккермана; более того, было доказано, что Апфель принял эти деньги и роздал их своим товарищам, красным немцам, которые внесли их в фонд защиты или истратили на прокламации, призывавшие ко всеобщей забастовке.
Сердце Питера так и прыгало в груди от радости, но, когда он после завтрака проходил по Главной улице, его охватило ещё большее возбуждение. На улице толпился народ, на всех зданиях развевались американские флаги, совсем как в день Парада готовности. При этом воспоминании Питер испытал острый приступ страха: как бы снова не бросили бомбу! Но кругом было столько восторженных лиц, и он невольно заразился всеобщим энтузиазмом. В это время проходил оркестр, исполнявший бравурный марш, а за ним маршировали солдаты — раз-два! раз-два! — ряды за рядами. Юноши, одетые в хаки, с тяжёлыми ранцами за плечами и новенькими сверкающими винтовками: «Наши ребята! Наши ребята! Сохрани их господь!»
Это были три полка 223-й дивизии, прибывшие из Линкольнского лагеря для военной подготовки. Без со мнения, их гораздо лучше обучили бы в лагере, но толпа бурно требовала, чтобы ей показали солдат, — и вот они здесь, с музыкой и знаменами, а по обеим сторонам улицы бесконечные шеренги восхищённых зрителей, раскрасневшихся от волнения, обезумевших от патриотического восторга, кричащих, поющих, махающих шляпами и платками, — толпа бесновалась, вихрь безумия пронёсся по улице.
Питер видел плотно сомкнутые, безукоризненно ровные ряды солдат, ноги взлетали и опускались с точностью часового механизма, отбивая на мостовой оглушительную дробь. Он видел свежие юношеские лица, нахмуренные и гордые, глаза, устремленные вперёд; ни один не обернулся, хотя они и сознавали, что, быть может, уже больше никогда не увидят родного города, не вернутся назад из этого путешествия. «Наши ребята! Наши ребята! Сохрани их господь!»
