Мартин Соларес - Черные минуты
С тех пор как Ранхель бросил играть, его единственным хобби стало слушание музыки. Музыка помогала ему забыться. Рубен Блейдс, Уилли Колин, Рей Баррето, Бенни Мор, диско, соул, Арета Франклин, слащавые песенки Марвина Гея, блюз, Эрик Клэптон, ритмы «Криденс», гармонии «Битлз» — все, кроме корридос и Риго Товара, хоть они и в моде. Пластинки он почти не слушал, только радио в машине по дороге с работы и на работу. Сначала не было проигрывателя — старый был разбит однажды утром, потому что напоминал хозяину неприятного человека. Потом Ранхель купил новый, но за время отсутствия проигрывателя он отвык от пластинок. А в последнее время сама музыка начала его раздражать.
Так он лишился своей единственной отрады, разучился получать удовольствие. Слова панамской песенки приобретали зловещий смысл: «Акула выходит на охоту, акула никогда не спит, акула ищет жертву, акула — это не к добру».
«Проклятое дело, — думал Ранхель, — как оно меня мучает!» Любой другой на его месте, ступив за порог полиции, забывал обо всех делах, но только не Ранхель — хороший совестливый коп, который чувствовал себя обязанным во что бы то ни стало арестовать преступника.
Вопреки совету дяди, он не мог ни на минуту выбросить из головы погибших девочек. «Винсенте, ты должен нарастить толстую кожу, — поучал его лейтенант Ривера, — иначе тебе несладко придется в полиции. Более того, принимая чужие проблемы близко к сердцу, ты рискуешь утратить объективность. Это опасно. В работе ты должен всегда сохранять хладнокровие, будто расследование ведешь не ты, а другой детектив».
Туман сгущался. Хорошо, хоть на улицах пусто — по крайней мере, в пределах видимости. Он не раз замечал, что в тумане Паракуан становится похож на город-призрак, потому что люди сидят по домам и не выходят. От усталости Ранхель был сам не свой. Ничего не хотелось, только лечь в постель и уснуть, забыв о боли в руках, о стычке с Траволтой, обо всех неприятностях. Но иногда нам случается почти не задумываясь принимать решения, которые меняют нашу жизнь.
И вот когда Рубен Блейдс запел, что «… горизонт глотает солнце и море засыпает под колыбельную русалок», а Ранхель свернул с Эрсито на Адуану, он увидел яркие неоновые огни «Чероки мьюзик диско», захудалого клуба, который давно собирались закрывать. И вспомнил, что у него куча денег, их хватит, чтобы кутить сегодня вечером, а завтра по-королевски завтракать у Кляйна. Кроме того, сегодня вторник, и, значит, в клубе шоу — полно полуголых девиц легкого поведения. Нет, не то чтобы он собрался снять шлюху, но ему вдруг захотелось развлечься, устроить себе небольшой праздник. Время было начало двенадцатого. Ранхель припарковал машину и направился в клуб.
Охранники у входа знали его в лицо и пропустили, не обыскивая, хотя по правилам им было положено обыскивать любого посетителя. «Они же видят, что я выжат как лимон, — думал Ранхель, — и не стану громить их сарай. У меня на лбу, наверное, написано: не беспокоить».
Он прошел за блестящую шторку, остановился и огляделся. Давно он здесь не был. На потолке вращается обычный мигающий диско-шар под музыку известной сальсы Роберто Роены You’re loco-loco… and I’m chill. Ах, просто не сменили интерьер. Прежний владелец был любитель диско. Потом он обанкротился, клуб пришлось продать, вот сальса и вытеснила «Виллидж Пипл».
Народу в баре прибывало. На танцполе крутились четыре девушки, а их хозяйка мадам Калалу — в узком красном платье, с неизменной сигаретой во рту — общалась у стойки с посетителями. Заметив Ранхеля, она тотчас направила к нему двух девиц, и те, приветствовали его, как у них было заведено. Они стали, хихикая, поглаживать его, намекая, чтобы он купил им выпивку, затем полезли обниматься и обвились вокруг, точно два питона. Но Ранхель разочаровал их, отослав прочь брезгливым жестом. Едва он приблизился к стойке, его окликнули:
— Джеки Чан!
Это был чернокожий мясник из района Коралилло, которого они с дядей едва не арестовали. Ранхель не сразу его узнал. Мясник оказался незлопамятным и даже поднял бокал за его здоровье. С ним за столиком сидели двое мужчин и три девицы из бара. Испугавшись, что они станут его приглашать, Ранхель сдержанно поздоровался и прошел мимо. Через пару шагов его снова окликнули.
— Ранхель! — Евангелист, сидевший по соседству, призывно махал рукой.
Там были Вонг и Круз Тревино с девицей в обнимку. Ранхель понял, что провести вечер в одиночестве ему не судьба, и присоединился к коллегам. На столе стояла полупустая бутылка бакарди, и поскольку Евангелист пил колу, было ясно, что ром течет в жилах Круза Тревино. И правда, когда Ранхель приблизился, Круз даже не обратил на него внимания.
— Как дела, Иоанн-один-четыре? — спросил он Евангелиста, пожимая его руку. При каждой встрече Ранхель использовал приветствие в виде ссылки на Библию. — А я-то думал, ты не пьешь. Не боишься погубить душу, дружище?
— Нет. Я слежу за тем, чтобы этот грешник не упился до смерти.
— Эй, чувак! — крикнул Ранхель Крузу, который, кажется, воображал, что разговаривает с девушкой.
Прежде чем пожать протянутую руку, тот долго качал головой и вращал глазами, пытаясь сфокусироваться. Наконец, ему это удалось. Вообще-то Ранхель всегда старался держаться от него подальше в прямом и переносном смыслах, потому что здоровяк Круз, подобно Траволте, имел кучу подростковых комплексов и мог взбеситься с полпинка.
— Что он несет? — поморщился Евангелист. — Я ничего не понимаю.
— Он ругает босса, — перевела девушка, пьяно покачиваясь. Она была в рыжем парике и зеленом платье. — Его босс — мерзавец.
Круз согласно кивнул.
— Кто-нибудь в курсе, что происходит? — громко спросил Вонг. Тут приходилось кричать, чтобы соседи тебя услышали. — Говорят, что к нам направляют спецов из СБП.
По спине у Ранхеля побежали мурашки. СБП — это служба безопасности, подчиненная лично президенту. В последний раз они приезжали в 1971 году, во время студенческих волнений. С протестантами тогда обошлись очень жестоко. Репрессиям подверглись не только зачинщики, но даже свидетели, которых вызывали для дачи показаний. СБП отстранила от дел местную полицию. Лейтенант Ривера, присутствовавший на одном из допросов, потом вспоминал, что свидетель не успел еще и слова сказать, а агент СБП заехал ему в глаз, и это при том, что парень явился добровольно.
— Возьми себе колу, — посоветовал Евангелист. — Все остальное в баре выпивка.
Видя, что Ранхель сидит, задумавшись, и не отвечает, он сам взял с виду чистую чашку, плеснул туда черной жидкости и подвинул ему. Но Круз Тревино схватил чашку, вылил колу на пол, взамен налил рому, а затем стал грубо совать Ранхелю.
— Эй, дружище, что ты делаешь? Он не хотел пить, хватит с меня тебя одного, — запротестовал Евангелист. В ответ Круз сурово погрозил ему пальцем, давая понять, что это приказ.
— Понял, я понял, — примирительно сказал Евангелист и шепнул на ухо Ранхелю: — С ним лучше не спорить, он совсем пьяный.
В этот момент песня кончилась, из микрофона раздался скрежет, царапающий барабанные перепонки, затем упругие удары и голос диджея: «Тест… один, два, три… тест». Закончив проверку, он объявил, что музыкальный автомат клуба «Чероки» имеет честь представить «дорогим гостям» вечернее шоу — танцевальный конкурс элегантных леди клуба «Мулатто», прибывших сию минуту из нашей братской республики Чиуауа, дабы порадовать нас своим искусством под прекрасные мелодии. Зазвучала «Эль Бодегеро», заклубились искусственные облака. В темноте, полдюжины девушек начали пробираться к танцполу, уклоняясь по пути от мужских рук, норовящих ущипнуть за мягкое.
— Ничего они не умеют, — презрительно заметила подруга Круза. — Видела я их, они не профессионалы. Ни бедрами подвигать, ни грудь показать.
Когда они вышли на танцпол, стало понятно, что с девушками и впрямь что-то не то. Уверенные в себе молодые особы в обтягивающих костюмах — две крашеные блондинки, две брюнетки, одна чернокожая и одна китаянка. Они совсем не напоминали стриптизерш. Высокие и худые, по сравнению с обычными стриптизершами просто тощие. Самая толстая не тяжелее ста тридцати фунтов, пропорционально распределенных по всему телу! Они будто явились из фильма Оливии Ньютон-Джон.
— Блудницы, — буркнул Евангелист.
Девушки распределились по танцполу и начали свой сверхзвуковой танец. Ранхелю показалось, что движения у них чересчур сдержанные для такого заведения. Ничего развратного, провокационного, так что «дорогие гости», поглядев минуту-другую, начали зевать. Обычная реакция на всякое более интеллектуальное, чем публичный дом, явление.
Одна танцовщица воздела руки и выгнула спину, одновременно падая на колени. Этот жест был бы куда более уместен в телепередаче, чем на этом обшарпанном танцполе, где пляшут под «Джексон Файв». Ранхель наконец понял, что происходит. Это современный танец, и танцовщицы соответствующие. Бедные девчонки, что с ними сейчас сделают. В лучшем случае они будут освистаны.
