Рудольф Ложнов - Записки следователя. Привидение
– А что мешало стрелять в полный рост?
– Стрелять стоя мешали густые ветки акации.
– Что, из-за этих веток нельзя было произвести выстрел?
– Произвести выстрел, в сути, можно было.
– Если можно было произвести выстрел, значит, стрелял же в него. Вы почему тогда сомневаетесь?
– Да, сомневаемся. На то у нас есть веские причины. При стрельбе стоя выстрелом изрешетило бы много листьев и сбило бы много веток. В любом случае остались бы следы. Но их нет. Мы их не обнаружили. Кроме того, полёт дроби был бы иным. Я уверен, баллистическая экспертиза подтвердит нашу версию.
– Хорошо. Пожалуй, вы правы. С выстрелом понятно. Что ещё?
– Не стыкуется время выстрела.
– Почему?
– Лисов утверждает, что выстрел был произведён во втором часу дня. Допрошенные Шершнев, Сидушкин подтверждают, что во время ремонта комбайна они никакого выстрела не слышали. Ремонт производился в пределах от часа до двух. Расстояние от места выстрела до комбайна не больше семидесяти метров.
– А если допустить, что Лисов ошибается во времени, как тогда?
– Товарищ полковник, Лисов не ошибается во времени. Это факт. Объясню. Лисов связывает выстрел с появлением мотоцикла и трёх мужчин. Как я ранее объяснил, что в том районе, где произошёл выстрел, был только один мотоцикл Шершнева. Другого мотоцикла там не было. Шершнев приехал на мотоцикле к комбайну. Отремонтировав его, уехал. Шершнев у комбайна пробыл минут сорок. Между часом и двумя. В момент присутствия мотоцикла Шершнева у комбайна должен был произойти выстрел. А выстрела до отъезда Шершнева не было.
– Ты полагаешь, что выстрел был позже?
– Да. Я в этом уверен. Доказательств пока у меня нет, но выстрел был позже.
Услышав мой ответ, полковник задумался. Через несколько минут он спросил:
– Тебе не приходила мысль о суициде?
– Вы имеете в виду – о самоубийстве?
– Конечно, о самоубийстве. А что, разве мы не должны допускать такой вариант?
– Меня, товарищ полковник, такая мысль не посещала. Ни к чему будто бы.
– Я не тебя имел в виду, а Лисова.
– Лисова? Причины? Как будто бы причин у него не было. День рождения. Праздник. Семья нормальная. Сын, жена. Работа у него нормальная и работает нормально. На мой взгляд, нет.
Полковник слушал меня, но мне показалось, не мои ответы в этот момент интересовали его. Когда я закончил говорить, он как-то странно посмотрел на меня. Задержал свой взгляд на какое-то время на мне, а сам что-то прикидывал в уме. Придя к окончательному решению, он спросил:
– У тебя есть какие-либо данные, факты, доказательства, опровергающие, что Лисов не имел умысла на самоубийство?
Теперь пришла моя очередь посмотреть на полковника с удивлением. «Куда он клонит? – вдруг мелькнула мысль. – Что-то надумал?»
– У меня, товарищ полковник, к сожалению, нет таких данных, кроме…
– … а вот фактов, улик, доказательств, подтверждающих попытку самоубийства, полно, – проговорил полковник, опережая меня. – Давай посмотрим правде в глаза. Тех трёх мужчин, якобы приехавших на мотоцикле, вы не установили. Можно уверенно сказать, что их не было. Отсюда следует, что Лисова никто не грабил и никто в него не стрелял. Ты согласен с моими выводами?
– Выходит, так.
– Мотоцикла тоже нет. Так?
– Так. Его там не было.
– Давай рассуждать дальше. Выстрела в период ремонта комбайна тоже не слышали. Подтверждают свидетели. Будем считать, что выстрела в тот период не было. Ты сам подтвердил, что выстрел был позже. Вы проверкой установили, что выстрел производился не из положения «стоя». А из положения «с колена». Отсюда сделаем вывод, что Лисов пытался покончить жизнь самоубийством. Он, по-видимому, ружьё пристроил так, чтобы выстрел пришёлся по нему. Но, по не зависящей от него причине, выстрелом ранил только себе плечо.
«Как же я раньше не подумал об этом? Вероятно, так, по-видимому, и было в самом деле, – мысленно подумал я, услышав версию полковника. – Надо хорошенько ещё раз проверить место. Особенно ствол акации. Если ружьё было закреплено к стволу, то обязательно должны остаться хоть какие-то следы. Вот так – век живи, век учись».
– …Ты не допускаешь такую возможность? – послышался голос полковника.
– Да, да, вполне возможно, – машинально, не задумываясь, отозвался я, не совсем оторвавшись от своих размышлений.
«Вон куда клонит полковник! Теперь я понял его смысл. Сделать отказной материал. Ну и хитёр же полковник! Зачем на отдел лишний висяк? Всё правильно он рассчитал. Если полковник будет настаивать, зачем сопротивляться».
– Я вижу, ты не совсем согласен с моими выводами. Так? Что тебя не устраивает, не стесняйся, говори. Будем думать вместе, – сказал полковник.
– Почему же, я в принципе согласен с вами. Действительно, зачем нам лишний висяк. Кроме того, я чувствую, что сам Лисов не очень-то настаивает на продолжении расследования. Но прежде чем прийти к окончательному решению, если, конечно, вы не будете возражать, товарищ полковник, я ещё поработаю с этим материалом. До окончания срока есть ещё несколько дней. Я должен убедиться твёрдо, чтобы впоследствии совесть меня не мучила.
– Согласен. Даю тебе два дня, а после решай, как тебе совесть подскажет.
Настроение у меня как-то само собой испортилось. Покинув кабинет начальника, я направился к себе в кабинет. Дошёл до кабинета, но заходить не стал. Передумал. Мысли не давали покоя. Я должен был поговорить с кем-нибудь. Как назло, в коридоре никого из оперативников не встретил. Ноги сами повели меня в лабораторию криминалиста.
* * *– Валентина Петровна, прости, пожалуйста, если отвлеку тебя от твоей кропотливой, можно сказать, ювелирной, очень полезной, необходимой для отдела работы. Я ненадолго, соглашайся?
– Но если ненадолго, тогда пожалуйста! В таком случае располагайся. Возражение не возникнет, если я приготовлю чай?
– Можно было бы не спрашивать. Кто же откажется от чая, приготовленного прекрасной женщиной! Я, конечно же, за!
– Ты, как всегда, на своём коньке, Рудольф Васильевич. Благодарю за комплимент! – Валентина Петровна ушла в другую комнату, а я, ожидая её, стал рассматривать фотографии, лежащие на рабочем столе эксперта.
– Есть печенье, бублики, с чем ты любишь пить чай? – послышался из другой комнаты голос эксперта.
– Я не привередливый. Мне всё равно. Лишь бы он был крепкий и горячий, – отозвался я, продолжая рассматривать фотографии. Взял последнюю фотографию и подумал: «Почему-то нет фотографии нашей больной?»
– Чай готов! Прошу к столу! – позвала меня Валентина Петровна.
Я направился в другую комнату, где на столе дымился чай. Чай и вправду оказался вкусным. Я с удовольствием осушил чашечку и попросил добавку. Прихлёбывая чай, я спросил:
– Валентина Петровна, среди фотографий, лежащих на столе, я не обнаружил фотографию нашей больной. Ещё не готова, так можно понимать?
– Переживаешь?
– Да.
– Фотографии готовы. Сейчас принесу. – Валентина Петровна ушла в лабораторию и через минуты две вернулась, неся в руке несколько фотографий. – Вот они!
Я взял одну из них: глаза закрыты, лицо уж очень бледное, без признаков жизни. «Бедная девчонка! Как она сейчас? – побежали мысли в голове. – Когда же она придёт в себя? Сколько же дней ещё ждать?»
– Сегодня обязательно навешу её, – невольно вырвалось у меня вслух.
– Ты думаешь, что она останется неполноценной?
– Не исключено.
– Такая юная, я скажу. Кроме того, такая она красивая. И вдруг такое несчастье, – с грустью проговорила Валентина Петровна. – Какой удар будет для родителей, ужас! – она допила чай и, устремив на меня свой взгляд, проговорила: – Рудольф Васильевич, ты ведь пришёл ко мне не фотографии рассматривать, так? По тебе вижу, что ты нуждаешься в собеседнике. Хочешь поговорить, давай поговорим!
– Ты права, Валентина Петровна. Мне необходимо выложить накипевшее. Поговорить, успокоиться. Лучшего собеседника, как ты, мне не найти. Мой оперативник где-то в бегах.
– О чём хочешь поговорить со мной?
– Тут вот какое дело… – произнёс я, а сам продолжал думать, рассказать ей или нет. Взвесив «за» и «против», пришёл к выводу: надо! – То, о чём хочу поделиться с тобой, пока знают три человека. Ты будешь четвёртой. Тебе можно открыться, но будет просьба. Об услышанном прошу пока молчать. Даже я начальнику пока не говорил. Эту девчонку изнасиловали.
– Как изнасиловали! – удивлённо воскликнула Валентина Петровна. – Как же так? Изнасиловали! Надо же!
– Что так удивилась, Валентина Петровна? Разве ты первый раз слышишь об изнасиловании? Не один ведь раз выезжала на подобные преступления. Прекрасно знаешь, что это такое.
