Аркадий Адамов - Петля
Вот так история! Я не знаю людей, проведших эту операцию. Я только не сомневаюсь, что это работники милиции и, скорее всего, их привела сюда на перрон, к поезду, группа спекулянтов, за которой они следили. Тогда они шли с другого конца цепочки, и Горбачев им не был известен.
В этот момент появляются двое наших работников в форме и берут под охрану вагон-ресторан. Один из них мне знаком, это он по нашему плану должен был зайти открыто в вагон-ресторан.
Я подхожу к нему и он мне шепчет:
— Товарищи появились в последний момент. Мы решили, что вашим планам они не помешают.
— Будем надеяться, — не слишком уверенно отвечаю я и добавляю: Зайдите и предупредите официантку, я ее буду ждать где договорились.
Молодой лейтенант ловко вспрыгивает на площадку вагона и исчезает за дверью.
Я спрашиваю второго сотрудника:
— Откуда товарищи, которые провели операцию?
Он называет мне номер городского отделения милиции и даже фамилию и должность старшего группы.
Теперь все ясно.
Спустя несколько минут в комнату, где я нахожусь, заглядывает невысокая полная девушка и настороженно спрашивает:
— Можно?
— Если вы Галя, — улыбаясь, отвечаю я и встаю ей навстречу. — А вы Галя?
— Ага, — ответно улыбается она. — А еще я лейтенант Воронцова.
И хотя эта белозубая улыбка очень ее украшает, в глазах девушки настороженность не исчезает.
— Ну совсем хорошо, — говорю я. — Садитесь, Галя, и докладывайте о своем путешествии. Я — старший лейтенант Лосев, и зовут меня Виталий. Любуйтесь.
И протягиваю ей свое удостоверение.
Галя довольно придирчиво его изучает, после чего взгляд ее смягчается, и в нем светится уже явное дружелюбие.
Девушка усаживается напротив меня, устало расстегивает пальто, стягивает с головы вязаную шапочку и достает из сумочки сигареты.
Мы закуриваем, и Галя приступает к рассказу.
Она, между прочим, оказывается весьма наблюдательным, памятливым и находчивым человеком.
Галя не только подтверждает уже известные нам факты хищений продуктов, спекуляции и при этом называет мне фамилии людей из числа поездной бригады, которые все это знают и могут подтвердить. Галя сообщает и два чрезвычайно важных для меня факта. Оказывается, Горбачев продавал по пути вещи, причем вещи женские, драл за них втридорога, хотя вещи эти и в самом деле были дорогими и модными. Об этом Гале рассказали женщины из поездной бригады.
А две последние вещи Горбачев продал уже при Гале. Одну из них он сразу предложил ей. Она была чрезвычайно удобным для него покупателем: ведь на следующий день ее уже не будет в Москве. Галя покупать эту кофточку, естественно, не собиралась, но, как бы сомневаясь, показала ее еще двум женщинам-проводницам, и одна из них все-таки решилась купить ее для дочки.
Вторую вещь — платье — Горбачев при Гале продал другой проводнице. Та долго торговалась с ним, прозрачно намекая, что знает о нечистом пути, каким это платье попало к Горбачеву. И тот, наконец испугавшись, продал ей это платье чуть не вдвое дешевле, чем собирался. А проводница потом смеялась и хвасталась, как она ловко припугнула Горбачева, ничего, конечно, не зная о платье, но зато хорошо зная самого Горбачева.
Галя называет мне фамилии обеих проводниц. Первую, я вижу, ей жалко, а вторую — нисколько. Дело в том, что, если обе вещи окажутся крадеными, их придется конфисковать.
И неожиданно заключает:
— А обе вещи из вашей ориентировки, это точно. У меня на вещи глаз ужас какой точный. Можете даже не сомневаться.
— Это мы сейчас проверим, — скрывая волнение, говорю я и вынимаю копию нашей ориентировки. — Ну-ка укажите здесь эти вещи.
И Галя, придвинувшись ко мне и пробежав список глазами, не колеблясь, указывает толстеньким, ярко наманикюренным пальцем на две строки в длинном перечне украденных вещей.
— Вот, точно! — восклицает она и победно смотрит на меня. — Не сойти мне с этого места!
— Ну, Галочка, если это так, то я не знаю, как вас наградить, — говорю я.
Да, если это так, то Горбачеву некуда деться. Это именно то, чего не хватало мне для его допроса, для победы в этом допросе.
Я смотрю на часы. Почти двенадцать ночи. И тем не менее надо действовать. Галя предупредила: вторая из проводниц, кажется, намерена в свою очередь продать то платье. Тогда исчезнет важнейшая улика против Горбачева. Так что время терять нельзя. Поезд пришел в Москву всего сорок пять минут назад. Значит, проводницы еще не убрали вагоны, не сдали белье, они еще в поезде, который стоит где-то недалеко, на запасных путях. Надо успеть застать их там.
Я вижу, как устала Галя. Да, сутки такого нервного напряжения выдержит далеко не каждая. Все надо было увидеть, оценить и запомнить. А все увидеть совсем не просто, да еще так, чтобы не заметил, не насторожился Горбачев, опытный, травленый жулик, да и вообще чтобы никто не насторожился, чтобы все вокруг вели себя обычно, естественно, как всегда. Да, это было непростое задание. И поэтому Галя прямо-таки валится с ног от усталости и засыпает уже сидя, у меня на глазах.
Я и сам изрядно устал, и голова болит нестерпимо. Ведь спал я прошлой ночью каких-нибудь три часа, а до этого, той же ночью, мы брали бандитов, и по мне стреляли. Это, между прочим, тоже отражается на нервах.
Но делать нечего. Я торопливо прощаюсь с Галей, желаю ей спокойной ночи и еще раз благодарю за помощь.
Спустя несколько минут, захватив с собой еще одного сотрудника, двух комсомольцев-дружинников в качестве понятых и прикомандированного к нам железнодорожным начальством молчаливого усатого дядю из службы резерва, мы шагаем в темноте по шпалам, огибаем черные, застывшие вагоны, домики для рабочих, стрелки. В этом бесконечном лабиринте поездов можно заблудиться и днем. Какой-то вымерший, таинственный город на колесах.
Но где-то вдруг мелькает свет, хотя мы еще довольно долго пробираемся к нему, огибая цепочки вагонов.
Вот наконец и нужный нам состав. Окна его вагонов освещены, кое-где мелькают людские тени.
Мы разыскиваем начальника поезда и объясняем причину своего появления. Он не удивляется, он уже знает об аресте Горбачева и ждет дальнейших неприятностей.
Вся процедура изъятия краденых вещей — а я не сомневаюсь, что они краденые, хотя формально они так будут называться лишь после опознания их Ниной или Полиной Ивановной, — вся процедура эта занимает немало времени и достаточно неприятна. Немало времени это занимает потому, что приходится составлять протоколы «выемки» этих вещей, а до этого прождать чуть не час, пока приедет следователь, которому поручено вести дело Горбачева и группы связанных с ним спекулянтов. Кроме протоколов, мы подробно записываем показания обеих женщин о том, как эти вещи к ним попали, причем вторая из проводниц вначале вообще не желала выдать платье, а затем попыталась умолчать о некоторых подробностях своей сделки с Горбачевым. Освобождаемся мы только в третьем часу ночи. И всю длинную дорогу домой я мечтаю только об одном: бухнуться в постель и уснуть.
— Ничего не знаю, — резко заявляет мне Горбачев на следующее утро, когда я вместе со следователем вызываю его на допрос. — Ничего не знаю и знать не желаю! Провокация! Я буду жаловаться!
— Что именно вы считаете провокацией? — вежливо осведомляется следователь.
— Мой арест, что же еще! Предупреждаю: вам это даром не пройдет. Я до генерального прокурора дойду! Я ваши номера знаю! Ученый!
— Спешите, Горбачев.
— Что значит «спешите»?
— Надо бы сначала узнать, в чем вас обвиняют.
— Знать не желаю!
— Ну-у, что это за позиция? — усмехается следователь. — Другой на вашем месте сперва бы выяснил, не только в чем обвиняют, но и чем обвинение доказывают. А потом бы уж решал, жаловаться ему или защищаться.
Горбачев тяжело разваливается на стуле, огромный, рыхлый, у него бритая до глянца, крупная голова, оплывшее бабье лицо и живые, очень сметливые глаза.
— Ну ладно, — снисходительно соглашается он. — Выкладывайте, что у вас там есть.
Прищурившись, он в упор смотрит на меня.
— Следователь, — говорю я, — предъявит вам обвинение в хищении продуктов, в спекуляции, в подделке документов и в сокрытии прошлых судимостей.
— Так это следователь, — насмешливо говорит Горбачев. — Ну, а вам что от меня надо?
— Чтобы вы ответили на один вопрос: откуда у вас вещи Веры Топилиной, вашей соседки по квартире?
— Какие еще вещи? — враждебно спрашивает Горбачев. — Чего вы мне клеите. У меня грехов и так хватает.
Я терпеливо перечисляю: костюм, кофточка, платье, и называю людей, у которых эти вещи обнаружены.
— Врут они! — хладнокровно заявляет Горбачев.
— Что врут?
— Все! И вы на меня это дело лучше не вешайте. Не пройдет! Я и дома-то в ту ночь не был.
