Фридрих Незнанский - Уйти от себя…
Как ни осуждал учительшу про себя Петро, понимал, что он ей совсем безразличен. Хоть на коне перед ней гарцуй, хоть на «уазике» восьмерки выписывай… «Уехать бы отсюда», — с тоской думал Петро.
Из окна доносились пьяные крики и гогот. Скорее бы его сменили… Он не успел и охнуть, как Турецкий рванул на себя ствол его автомата и, резко наклонившись, стукнул его лбом в голову. Сержант осел. Турецкий загородился конем от окна милиции, бережно усадил сержанта на табуретке и уложил на колени автомат, приговаривая вполголоса:
— Хороший мой… Посиди, родной, отдохни, головку тебе напекло…
В это время в окне появилась красная рожа начальника. Ничего не подозревая, он закричал через весь двор, зычным криком заглушая пьяные выкрики в глубине кабинета:
— Волохов! Давай веди придурка в клетку и до нас! Ты чего там, заснул? Я тебе щас устрою, мать твою!
— Вот черт! Высунулся как не вовремя, пьяная морда! — нервно буркнул Турецкий, развязывая узел, над которым пару минут назад колдовал Олег. — Ну почему все через…
Начальник отделения на мгновение отвернулся и крикнул кому-то в комнату, пытаясь перекричать пьяные песни:
— Ященко, пойди разбуди его! Еще два часа будет сидеть у меня на солнце… Эй! Ты куда, паскуда?!
На его глазах Турецкий ловко запрыгнул на коня, легко перескочил невысокий забор и исчез за деревьями.
Начальнику спьяну не сразу удалось расстегнуть кобуру. Он вытащил пистолет и потрясая им в воздухе, крикнул:
— Хай тоби грець! «Прокурор» сбежал!
17
Конь несся галопом во весь опор, только копыта стучали по грунтовой дороге, оставляя за собой небольшие облака пыли. Турецкий вцепился в поводья, радуясь, что коня успели оседлать. Без седла он вряд ли смог бы удержаться на спине у такого резвого скакуна. Он оглянулся — погони не было. Представил, что сейчас творится во дворе милиции. Пьяные милиционеры толкаются у машин, споря, кому садиться за руль, отталкивая друг друга и матерясь. Представленная картина доставила ему удовольствие, и он хмыкнул. Справа от дороги тянулись поля кукурузы. Урожай в этом году был хороший. Кукуруза в человеческий рост стояла сплошной стеной, и он направил коня прямо в ее густые заросли. Надо потоптаться хорошенько, чтобы с дороги было видно проложенную широкую просеку. Он направил коня в глубину кукурузного поля, там изменил направление, чтобы выскочить опять на дорогу, но подальше от этого места. Конь вынес его на дорогу, и Турецкий направил его влево, между деревьями негустой рощи. С растительностью в этой местности было бедновато. Между тем вскоре деревья уже закрывали его от дороги. Турецкий спешился, приходя в себя после непривычной езды. Он уже и не помнил, когда последний раз сидел на лошади. Наверное, еще в студенческие годы, когда их всем курсом отправили на помощь колхозникам убирать картошку. Тогда в свободное время все парни пытались найти себе развлечение, и местный конюх взялся обучить их верховой езде. Турецкий не был самым старательным учеником, но какие-то навыки приобрел. Вот и пригодилось…
Он погладил коня по взмокшей шее:
— Спасибо тебе, конек-горбунок. Где ж мне твоего хозяина найти? А? Ведь это он тебя подарил начальнику милиции?
Конь покосился на него карим глазом и тихонько фыркнул.
— Извини, конек, но когда найду его — обязательно покалечу… — признался Турецкий своему спасителю и потрепал его по гриве.
Конь смотрел на него.
— Ну вот, молчишь. Значит, согласен. А теперь давай на свободу. Сослужил ты мне хорошую службу, никогда тебя не забуду.
Турецкий порылся в карманах, но там, кроме крошек от раздавленного печенья, ничего не осталось. Конь благодарно коснулся своими влажными губами ладони Турецкого, и тот почувствовал небольшой укор совести. Но коня оставлять при себе нельзя, опасно.
— Ну, давай, а то с такой приметой меня живо поймают.
Турецкий резко хлопнул коня по боку и свистнул. Конь скосил на него глаз и неспешно потрусил между деревьями. Куда-нибудь да выйдет, кому надо — поймают.
День был в разгаре. И думать нечего показываться в селении. Небось на него уже облаву объявили. И уходить далеко не хотелось. Нужно было сначала разобраться с Олегом, поквитаться со своими обидчиками. Турецкий взглянул на солнце, сориентировался на местности и пошел в гущу рощи, надеясь найти там прибежище до того времени, когда наступит вечер.
18
В двенадцать часов дня Кудря подъехал на своей белой «десятке» к базару, который раскинулся на всю рыночную площадь. Обычно в субботу в Ворыпаевку съезжался народ чуть ли не со всего края. Кто продавать, кто покупать. При виде разномастных машин, кое-как припаркованных у кособокого деревянного забора, потемневшего от дождей и времени, Кудря сердито нахмурил брови:
— Дэ ж тут порядок? Я ж наказал Сердюку, шобы ставили аккуратно, ровными рядами. Я властям обещал, шо парковка будет, як на Западе. А бачу, все труды наших разметчиков — полный бесполезняк! Шо я — зря Верхозину бабки башляю?
— Да разве с этими торгашами справишься? — с виноватым видом пустился в объяснения Хорек, который бросился открывать дверцу машины, едва она притормозила у ворот.
— Погано справляешься со своей работой, — сухо сказал Кудря. — Когда будут разъезжаться, каждому поганцу скажи, шо у нас тут соблюдается порядок. А если им не нравится, нехай ищут другое место для торговли.
Он направился к воротам в сопровождении небольшой свиты. Рынок гудел, торговля шла бойко. Хоть сегодня был плановый сбор дани и выручка ожидалась немалая, Кудря неодобрительно посматривал по сторонам, отмечая за прилавками «чужаков».
— Ты глянь, скильки этих турмалаев понаехало! — обратился он к Вовану, своему ближайшему корешу, который шел расхлябанной походкой свободного человека, но между тем внимательно посматривал по сторонам, засунув обе руки в бездонные карманы своих видавших виды камуфляжных штанов.
— Та не больше, чем всегда, — ответил тот равнодушно. — Все те же самые — и армяне, и турки, и чеченцы… А вон наши братья-славяне, — загоготал он, показывая пальцем на ряды с картошкой, где копошились мужики, отвешивая покупателям картофель — кто ведрами, а кто и мешками.
— О, нашел чего радоваться, своих встретил! Ты лучше глаза разуй да туда посмотри, — указал Кудря в сторону мясных рядов, где черноволосые усатые армяне ловко расправлялись с тушами баранов. К ним выстроилась очередь, которая гудела, колыхалась. Покупатели беззлобно переругивались, наверняка для того, чтобы скоротать время.
— Кудря, шо-то ты не с той ноги встал. Мы пришли за грошима, сейчас свой банковский счет пополним, а ты расстраиваешься… — пошутил Вован. — Если бы не эти черные, где бы мы по расписанию башли получали? А эти боятся за свою шкуру, отстегивают, сколько скажем. И им хорошо — торговые места сохраняют, и нам еще лучше.
— Все равно не люблю я их. Хитрые, приедет один — всю свою родню перетягивает. Скоро наших девок в жены начнут брать, — ворчал Кудря, бросая злые взгляды на торговцев.
— Та хто ж за них отдаст? Если сам губернатор края не велел с ними дружить. Помнишь, шо казал? Шобы смотрели на окончания фамилий.
— Та помню. То наш человек. Земля наша, права наши, гроши тоже наши. Все тут наше! Только шо тут делают чужие? Ну, с кого начнем сегодня?
— Та с тех, хто поближе. Давай с наших мужиков. Они нас уже и так увидали, по карманам роются, — заулыбался Вован.
Вован любил деньги и все те способы, благодаря которым они стекались в его бездонный кошелек. Самый удобный способ добычи денег, он же и самый безопасный, назывался «крышевание». Вован вычитал его из местной газеты в отделе криминальной хроники. Слово звучало солидно и почти научно. Как «учение» или «лечение». Никаких проблем с узаконенным бандой отъемом денег не было. Кто-нибудь из братвы, чаще всего Хорек, напоминал хозяевам о дне и времени, когда надо ждать «крышу». И в назначенное время из-под прилавков извлекались пакеты и вручались представителям банды. К концу дня вся выручка лежала перед Кудрей, и он сам оделял своих «помощников», соблюдая правила справедливости по своим понятиям. Львиная доля бабок уходила на общак, но бандиты не роптали. Никто не застрахован от сумы да тюрьмы… Но иногда Кудря сам любил обходить своих «рабов», как он называл хозяев магазинов. Для него это был маленький праздник — видеть вымученные улыбки на их лицах. И хотя улыбки, как они ни старались, не получались искренними, Кудря получал удовольствие, чувствуя свою власть над ними и силу.
Русские и украинцы отдавали свое кровное без особых проблем. Армяне сначала оговорили сроки, суммы, пытались торговаться. Чеченцы сразу приняли правила игры, но жестко сказали, что на их земле эти правила звучали бы совсем по-другому. Проблемы возникли с турками-месхетинцами. Первое время турки возражали, права качали, милицию пытались привлечь. Но милиционеры были на довольствии у Кудри, деньги из его рук заметно дополняли их доходы, поэтому защищать интересы жалобщиков им было неинтересно. Банда Кудри быстро справилась с бунтарями. Кого покалечили, у кого хату спалили, кого обобрали до нитки. А тут еще и новый губернатор края подлил масла в огонь — прилюдно пообещал создать невыносимые условия для мигрантов и всех их огульно назвал нелегальными. Тут уж власти и вовсе развязали руки бандитам. Правда, и турки-месхетинцы объединились и, не найдя правды у краевых властей и защиты у федеральных, обратились к америкашкам. Вот что привело в бешенство Кудрю и его банду. Не хотят турки мириться со своим униженным положением на своей, так сказать, Родине, продались американцам, прошение им послали, под американский флаг просятся! Банда сначала снизила обороты, так как неизвестно было, как отнесутся краснодарские власти к такому своеволию турок. Тем более что американские власти дали добро и даже решили принять десять тысяч турок, дать им статус беженцев. Но краевые власти вовсе не собирались идти на попятную и «возлюбить ближних своих», наоборот, через суды стали изгонять турок за пределы России.
