Эд Макбейн - Лёд
– Это если мы употребляем, – быстро сказал Асенсио.
– Да, – сказал Ролдан. – Если бы мы употребляли...
– Вы употребляете, – сказал Мейер со всезнающей улыбкой.
– Ну, если мы употребляем, тогда какое имеет значение, от кого мы получали порошок?
– Получали? -тотчас спросил Мейер.
– Получаем, -поправился Ролдан.
– Если употребляем, – добавил Асенсио.
– Что-нибудь случилось с вашим дилером? – поинтересовался Мейер.
– Нет-нет, – сказал Ролдан.
– В том случае, если бы нам был нужендилер, – опять добавил Асенсио.
– Был нужен? -спросил Мейер.
– Был бы нужен – яимел в виду, – сказал Асенсио и поглядел на Ролдана.
– Ну, Тони, – сказал Мейер, – Майк... Если вы употребляете,если у вас естьдилер или былдилер, кто тогда этот дилер? Или кто былэтот дилер?
– Кокаин не вырабатывает привычку, – сказал Ролдан.
– Щепотка от раза к разу еще никому не повредила, – сказал Асенсио.
– Я знаю, – сказал Мейер. – Просто безобразие, что это противозаконно. Но что мы можем поделать? От кого вы получаете порошок?
Оба переглянулись.
– Что-то случилось с вашим дилером, так? – спросил Мейер.
Они промолчали.
– Вы получали порошок от Салли Андерсон? – спросил Мейер наугад. К его удивлению, оба одновременно кивнули. – От Салли? -спросил он снова. Оба опять кивнули. – Саллиторговала кокаином?
– Ну, не торговала, – сказал Ролдан. – Ведь это не назовешь торговлей, Тони?
– Нет, я бы не стал называть это торговлей, – сказал Асенсио. – Кроме того, кокаин не имел никакого отношения к ее убийству.
– Откуда вы знаете? – спросил Мейер.
– Ну, не такое там было большое количество.
– Какое было количество?
– Я хочу сказать, что она не зарабатывала на этом, если вы об этом, – пояснил Ролдан.
– Что она делала? – спросил Мейер.
– Просто приносила несколько граммов в неделю, вот и все.
– Сколько граммов?
– Ну, не знаю. Сколько граммов, Тони?
– Ну, не знаю, – отозвался Асенсио.
– Приносила просто...
– В театр. Тем, кому было нужно.
– Ну, я бы не стал: говорить «было нужно», – перебил Ролдан. – Кокаин не вырабатывает привычки.
– Тем, кто хотел,правильнее говорить, – кивнул Асенсио.
– Сколько людей хотели? -спросил Мейер.
– Ну... Тони и я, – ответил Ролдан. – И еще несколько ребят.
– Сколько ребят?
– Немного, – сказал Асенсио. – Шестеро или семеро. Шестеро или семеро, Майк?
– По-моему, шестеро или семеро, – сказал Ролдан. – Помимо самой Салли.
– Так о чем идет речь? – сказал Мейер. – О дюжине граммов в неделю, примерно так?
– Примерно так. Может быть, о двух дюжинах.
– Две дюжины граммов, – кивнул Мейер. – Какую цену она называла?
– Текущую уличную цену. То есть Салли не имела дохода от торговли, поверьте. Она просто брала порошок для себя и заодно для нас. Возможно, ей давали скидку за большую покупку, кто знает?
– Я думаю, – сказал Ролдан, обращаясь к Асенсио, – что на самом деле мы получали порошок по цене ниже уличной.
– Вполне вероятно, – согласился Асенсио.
– Сколько вы платили? – спросил Мейер.
– Восемьдесят долларов за грамм.
Мейер кивнул. Грамм кокаина примерно соответствовал одной двадцать восьмой унции. Текущая уличная цена колебалась от ста до ста двадцати пяти долларов за грамм в зависимости от чистоты кокаина.
– От кого она получала порошок? – спросил он.
– Не знаю, – сказал Ролдан.
– Не знаю, – сказал Асенсио.
– Кто такой Пако Лопес? – спросил Мейер.
– Кто это? – спросил Ролдан. Асенсио пожал плечами.
– Мы должны его знать? – спросил Ролдан.
– Вы не знаете его, нет?
– Никогда не слыхал о таком.
– А ты. Тони?
– Никогда не слыхал о таком.
– Он танцор? – спросил Ролдан.
– Он «голубой»? – спросил Асенсио.
– Он в морге, – ответил Мейер.
* * *Ребекке Эдельман было около пятидесяти. Она сияла чудесным загаром и была решительно подавлена горем. Детективы позвонили ей рано утром: хотели поговорить с ней после того, как она прилетела с островов Антигуа накануне вечером. Однако ее падчерица сказала, что похороны Марвина Эдельмана состоятся в одиннадцать утра. Еврейский обычай требует хоронить в течение двадцати четырех часов после смерти. Все равно похороны пришлось перенести: когда смерть наступает от травмы, обязательно делают вскрытие.
Ни Клинг, ни Браун никогда не видели прежде, как принято выражать скорбь в еврейском доме. Окна в гостиной Эдельмана выходили на реку Харб. Небо все еще было ярко-голубым и ясным. Браун отчетливо видел дома-башни, возвышающиеся на другом берегу на холмах, в соседнем штате. Ему видны были благородные очертания моста Гамильтон-бридж. В гостиной родные и близкие Марвина Эдельмана сидели на полу и разговаривали друг с другом приглушенными голосами.
Ребекка проводила детективов в маленькую комнатку, которую, по всей видимости, использовала как мастерскую для шитья. В углу стояла швейная машина, слева от педали – корзина с обрезками ярких тканей. Она села на стул перед машиной. Детективы сели на небольшой диван. Ее карие глаза были влажными. То и дело она сжимала руки. Лицо и руки ее были морщинистые, а губы – потрескавшиеся. Говоря, она обращалась к Клингу, хотя вопросы задавал в основном Браун. Браун привык к этому: иногда даже черныеобращались к белому полицейскому, словно сам он был невидимым.
– Я просила его поехать со мной, – сказала миссис Эдельман. – Я говорила ему, пусть возьмет отпуск, устроит себе праздник, будет только польза. Но нет, он отвечал, как раз сейчас слишком много работы, в следующем месяце он планирует поездку в Европу. Он сказал, что устроит себе отдых, когда вернется, – в апреле. Кому нужен отдых в апреле? В апреле появляются цветы даже здесь, в городе. В общем, он отказался ехать со мной. А другого отпуска у него никогда теперь не будет, – сказала она и отвернулась. Слезы опять наполнили ее глаза.
– В чем состояла его работа, мадам? – спросил Браун. – Он торговал ювелирными изделиями?
– Ну, он был не совсем обычным ювелиром, – сказала миссис Эдельман, извлекла платок из кармана и приложила к глазам.
– Поскольку он носил этот жилет... – начал Браун.
– Да, – сказала миссис Эдельман. – Он покупал и продавал драгоценные камни. Этим он зарабатывал на жизнь.
– Бриллианты?
– Не только бриллианты. Он занимался любыми драгоценными камнями. Изумрудами, рубинами, сапфирами и, конечно, алмазами. Драгоценными камнями. Но он пренебрег самым драгоценным – жизнью. Если бы он поехал со мной... – Она покачала головой. – Упрямец, – сказала она. – Да простит меня Бог, но он был упрямец.
– Была ли какая особая причина, почему он хотел остаться в городе, – спросил Браун, – вместо того, чтобы ехать с вами на Антигуа?
– Самая обычная причина. Ничего такого, что бы он не мог отложить на неделю. И вот результат, – сказала она и снова приложила платок к глазам.
– Но обычная... – сказал Браун.
– Его обычная работа. Покупка и продажа. – Она по-прежнему говорила, обращаясь к Клингу. Браун кашлянул, чтобы напомнить о себе. Но кашель не возымел действия.
– Он часто ездил в Европу? – спросил Клинг.
– Когда была необходимость. Это центр алмазов всего мира, сами знаете: Амстердам. А если взять изумруды, то это Южная Америка. Объездить весь мир ради дела – это он мог, – произнесла она. – Но когда речь шла о том, чтобы перенестись на четыре-пять часов лету и провести недельку на солнышке, – этого он не мог. Ему надо было остаться, чтобы кто-то смог его застрелить!
– У вас есть какие-нибудь догадки, кто мог...
– Нет, – сказала миссис Эдельман.
– Никаких врагов? – спросил Браун.
– Никого.
– Никаких сотрудников, которых он...
– Он работал один, мой муж. Вот почему он никогда не мог взять отпуск. Он только хотел зарабатывать деньги. Он сказал мне, что не будет счастлив, пока не станет мультимиллионером.
– А существовала такая возможность в его деле? – спросил Браун. – Заработать миллионы долларов?
– Кто знает! Вероятно. Мы жили комфортно. Он всегда был хорошим добытчиком, мой муж.
– Но когда вы говорите про миллионы долларов...
– Да, было возможно заработать такие деньги, – сказала миссис Эдельман. – У него был очень острый глаз на качественные камни. Он получал хорошую прибыль на всем, что покупал. Он знал, чтопокупает, и всегда много запрашивал. Если бы он только поехал со мной, как я уговаривала...
Она в который раз принялась плакать.
– Миссис Эдельман, – сказал Клинг, – где располагалось рабочее место вашего мужа?
