Елена Топильская - Ловушка для блондинов
В двенадцать ночи меня разбудил звонок из дежурной части нашего РУВД.
Звонил Слава Ромашкин, который тревожным голосом сообщил мне следующее:
— Маша, твой итальянец только что заказал девочку себе в номер!
С трудом очухавшись от этой сенсационной новости, я спросила, чего он от меня хочет в данной ситуации. Я даже не стала домогаться, каким образом эта информация стала достоянием дежурной части, и так все было ясно: гостиница, в которой остановился Пьетро, находится на территории нашего РУВД, девочки, обслуживающие гостиницу, известны милиции наперечет; мадам, ими руководящая, является агентом половины сотрудников нашего районного управления и трети главка. А поскольку моя личная жизнь давно уже, хоть и не по моей воле, перестала быть секретом для коллег, по поступлении заказа бандерша наверняка прибежала к своим кураторам испросить позволения, а то как бы чего не вышло.
— Ну… — Слава помолчал. — А ты как к этому относишься?
— Господи, он свободный человек, пусть хоть девочек, хоть мальчиков себе заказывает.
— А… Как же ты?
— А что я? Завтра мы с ним расстанемся навек. Замуж я за него не собираюсь.
— Да?! Классно! Можно поздравить Сашку? — выдохнул Ромашкин.
— Послушай, Слава, вы там уже все преступления раскрыли? Маетесь от безделья? Оставьте в покое мою частную жизнь. — Я начала выходить из себя.
— Маш, не злись, я же хотел, как лучше… Вдруг тебе неприятно, мы бы вопрос решили… Так что делать?
Зевнув, я посоветовала направить в номер к Ди Кара под видом проститутки переодетого помощника дежурного и повесила трубку.
Сбор любопытствующих иностранного и русского происхождения я назначила на десять утра в прокуратуре. Оттуда мы должны были отправиться делать обыск в квартире, которую снимала Ольга Коростелева. Кужеров вместе с хозяйкой квартиры, имеющей запасные ключи, должен был подойти прямо на место. Прямо в квартиру должен был прибыть и Гена Федорчук, чтобы сфотографировать то, что мы там увидим, и обработать квартиру на предмет выявления отпечатков пальцев. Мы договорились, что Федорчук будет сидеть в своей лаборатории и ждать нашего сигнала, поскольку опыт подсказывал, что ни в десять, ни даже в одиннадцать наше мероприятие не начнется.
Не знаю, почему, но так всегда бывает: мероприятия, связанные с привлечением большого числа участников, никогда не начинаются вовремя. Когда я работала в прокуратуре первые годы, меня это выводило из себя, но со временем я попривыкла к тому, что выезд с обвиняемым на место происшествия никогда не произойдет в запланированное время. Это позже при подготовке уличных операций я стала учитывать правило Паркинсона, устанавливающее, что всякая работа требует вдвое больше времени, чем кажется поначалу.
А став совсем опытным работником, я никогда не забывала следствие закона Йеджера: все поломки случаются в день, когда у техника выходной.
Осознание того, что это — вселенские правила, помогало мне справиться с бешенством, когда конвой привозил из тюрьмы обвиняемого ровно на два часа позже указанного мной в заявке времени; когда эти два часа оперативники болтались по управлению, не зная, чем заняться, а по прибытии обвиняемого бросались искать наручники, которые вдруг как сквозь землю проваливались; когда криминалист терпеливо ждал все это время в полном снаряжении, а как только мы готовы были ехать, выяснялось, что пять минут назад его забрали на квартирную кражу. Я уж не говорю о вечной как мир проблеме: машина есть — бензина нет; бензин есть — резина лысая; резина нормальная — шофер полный идиот.
Так что насчет времени начала операции “Обыск” я вовсе не обольщалась.
Некоторое время я раздумывала, не сгодятся ли Стеценко и Ди Кара в качестве понятых, и по зрелому размышлению пришла к выводу, что так явно закон нарушать не собираюсь. Все-таки Стеценко ранее принимал участие в следственных действиях в качестве судебно-медицинского эксперта, а Ди Кара вообще иностранец и не может в полной мере оценить происходящее во время обыска.
Значит, понятых возьмем прямо в доме, а Ди Кара и Стеценко просто поприсутствуют. Стеценко пусть попишет протокол под мою диктовку, а Ди Кара подержит Гене Федорчуку его приспособления для выполнения экспертных обязанностей. Кстати, Федорчук, тоже читающий законы Мерфи, если ему случалось выезжать со мной, всегда утешал меня законом своенравия природы: о том, что нельзя заранее определить, какую сторону бутерброда мазать маслом, а когда я особенно бесилась из-за растраченного по вине нерадивых работников РУВД времени, повторял закон относительности Бэллэнса — продолжительность минуты зависит от того, по какую сторону двери в туалет вы находитесь.
Мои кавалеры явились в десять ноль-ноль, как штык, и мне было невыносимо стыдно, что я как раз опоздала на три минуты. Но дальше все развивалось по плану, а именно: Кужеров с хозяйкой квартиры опоздали на сорок минут, Гена Федорчук ждал обещанную дежурной частью машину и задержал нас еще на полчаса, в итоге к двенадцати мы наконец открыли дверь квартиры. Все это время хозяйка причитала, что зараза девка, которой она квартиру сдала, так и не вернула ей ключи, что в квартире наверняка бардак, что как бы там не оказалось рассованных по углам мешков с героином или чего похуже; под “чего похуже” она наверняка имела в виду труп. Понятые жались к стеночке, видимо, проклиная тот день и час, когда они поддались на провокацию, открыли нам двери и согласились засвидетельствовать правильность составления протокола.
Еще пока мы топтались под дверью, мне не давало покоя какое-то странное ощущение. Когда хозяйка заговорила про труп, мое беспокойство усилилось, а вот как только двери были открыты и мы прошли в тесную прихожую, я осознала, что мое беспокойство связано со странным запахом. Обычно такой запах стоит на местах происшествий, где действительно есть окровавленный труп. Кровь, вытекшая из тела, пахнет довольно специфически; это не зловоние, но непривычные ощущения обещает.
Стоя в прихожей, мы огляделись. Хозяйка запричитала круче прежнего: квартира представляла собой разграбленное, ободранное помещение, из которого было вынесено все, даже зеркало настенное. Из невнятных воплей хозяйки можно было сделать вывод, что сдавала она квартиру, не уступающую по интерьеру Версалю, а теперь тут царит разруха.
Прикидывая, как все это описать в протоколе, я осторожно открыла дверь в комнату, убедилась, что обстановка в ней отсутствует, и попросила понятых принести пару табуреток, присесть в этой комнате и ничего не трогать, пока мы смотримо стальные помещения квартиры. Понятые беззвучно, в хорошем темпе, выполнили мою просьбу и, усевшись рядком в пустой комнате, надолго затихли.
. А открыв дверь в другую комнату, хозяйка завыла в голос. Оттуда, по-видимому, тоже исчезли несметные богатства.
— Даже белье постельное, сука, унесла! — рыдала хозяйка. — Батюшки, и аппарат телефонный! — взвизгнула она, потрясая обрывком вырванного с мясом телефонного шнура. Дальше из ее уст изрыгались исключительно непечатные выражения.
По мере продвижения к кухне запах усиливался. Я попросила всех участников обыска постоять в коридоре, а сама направилась к двери, ведущей на кухню. И, не успев открыть эту дверь, уже поняла, что я там увижу.
Предчувствия меня не обманули: на полу обшарпанной кухни, между поваленной табуреткой и разломанным пластиковым столом, лежало тело мужчины с гипсовыми повязками на обеих ногах и с забинтованными руками.
Он лежал ничком, а из-под него вытекала лужа крови, уже успевшей потемнеть и свернуться сгустками. Один подтек на линолеуме высох и тянулся от его пальцев, запачканных кровью, которая пропитала бинт. Рядом валялся нож — длинный кухонный нож, таким режут хлеб или колбасу; наиболее распространенное орудие бытового убийства в России. На этой кухне им резали не хлеб — весь клинок был в крови, острый кончик отломан.
— Кто же тебя так? — спросила я почти беззвучно, присев на корточки рядом с телом. Торчащие из-под бинтов скрюченные пальцы были восковыми, с желтыми ногтями. Было впечатление, что он в агонии скреб ими линолеум.
Вдруг что-то хлопнуло на кухне, и я от неожиданности чуть не свалилась с корточек. Это с треском раскрылась форточка, и ворвавшийся на кухню ветерок прошелся над неподвижно лежащим телом и пошевелил светлые волосы на голове, застывшей в неестественном повороте. Мне стало жутко в непосредственной близости от мертвого тела, и я отпрянула; поднявшись на ноги, я вышла из кухни. Все участники следственного действия, кроме понятых, в квартире отсутствовали, Дверь на лестницу была распахнута; вот почему на кухню ворвался сквозняк и открылась форточка.
Судя по приглушенным голосам, доносившимся с площадки, народ курил на лестнице. У наших оперов это называлось “дышать свежим воздухом”. Заглянув в комнату, где рядком, на табуретках, чинно сидели понятые, я спросила, можно ли позвонить от них. Один из понятых любезно разрешил и проводил меня к себе в квартиру, через площадку. Пока мы шли, я терзалась, кому первому сообщить о нашей находке — прокурору, начальнику РУВД, заместителю прокурора города, начальнику убойного отдела Мигулько или в прессу. Дойдя до телефона, я все-таки набрала номер дежурной части РУВД. Сообщила им об обнаружении трупа и попросила связаться с главком — заказать судебно-медицинского эксперта.
