Оксана Обухова - Пока телефон не зазвонил
Но Львова не было в России десятого июня прошлого года, он не мог быть Водяным!
«Так. А что у нас было десятого июня?…»
Пляж! Пятая «русалка», пропавшая с праздника Нептуна.
— Бог мой… — прошептал майор. Догадка была дикой, но имела право на существование, так как превосходно вписывалась в реконструкцию возможных событий. «Если Водяной это не один человек, а тандем… связка из двух старинных приятелей… То одним из фигурантов может быть Дмитрий, вторым — Федул. Дима выезжал за границу, Федул решил пойти на убийство без подельника… подкараулил, отбившуюся от подруг девушку… Отсюда и буклет в его доме. Убийство на пляже — сольное выступление Редькина!»
Невероятно. Но тогда все странности и эскапады становятся совершенно объяснимыми. Стрелял действительно Федул. Прибежавший к нему Дмитрий не успел тщательно прибраться в доме, только «рабочий» скальпель торопливо захватил. О буклете и коробке из-под телефона, подельники забыли…
«Безумие, — остановил себя майор. — Будь Львов убийцей, он ни за что не позволил бы Евгении пригласить в их дом следователя!»
Или… отвертеться не сумел? Не смог найти каких-то причин и опротестовать решение жены?
И если это так, то все становится с ног на голову. Все прежние догадки неверны! Водяной — тандем, а не один человек!
Не дожидаясь Поплавского, майор быстро поковылял к воротам.
Проскочил до дома Редькина, разыскал там капитана, усевшегося за кухонный стол проверять бумаги, оформленные помощником. И вывел Мартынова из духоты на улицу, рассказал о том, как сложился разговор с супругом депутатки.
Реакция Игоря получилась соответствующей:
— Львов? — округлив глаза, спросил Окунь и уточнил: — Львов и Редькин вместе?
— Бред, да? — майор приподнял один уголок губ в странноватой ухмылке. — Богатый бизнесмен и спившийся сосед в одной упряжке… Может, еще Капитонова сюда припишем? Типа, голливудская история о тайном ордене маньяков?
Мартынов отмахнулся:
— Ты вслух такого никому не говори, хорошо? Спишут в отвал уже не по ранению, а по психическому нездоровью.
Стас подался вперед:
— Да я и сам все понимаю, Окунь! Берд это, бред. Профайлеры ошиблись, преступники несовместимы… Но ведь если взглянуть на ситуацию с подобной точки зрения, то все — укладывается! И выстрел, и вечерняя пробежка Львова — он испугался, что подельник совсем с катушек съехал и помчался его прятать…
— Тихо! — перебил Мартынов. — Тихо, Стас, ты мне весь мозг вынес, дай подумать. Обратно, с головы на ноги поставить. — Игорь запустил пальцы в волосы, взъерошил стильную прическу… — Черт! — сказал через минуту. — Все срастается. Ни одной прорехи в твоем шитье не вижу. — Окунь поглядел на Гущина, и Стас впервые увидел в его взгляде растерянность. То, что Водяной мог оказаться связкой двух преступников было из разряда невозможного. И это многое поддерживало: уверенность профайлеров, выбор потенциальной жертвы — девушек подбирали по определенному вкусу, под одного человека.
И вдруг — их двое.
— Игорь, может, на Львова надавить? — тихонько предложил майор. — Повод есть, он начал — врать.
Мартынов так скривился, что Стас расслышал скрип его зубов.
— Ну что ты несешь, Стас, что?! У нас ничего на него нет, кроме вчерашней лжи. К прокуратуре мы вместе с его адвокатом подъедем и там же отпустим. У него на десятое июня — алиби!
— А Редькин?
— Что — Редькин?! — вызверился на майора капитан. — Редькин в бегах! Или вообще… уже дохлый…
Мартынов был прав. Прессовать Львова совершенно бесполезно. Кроме записи с видеокамеры от ворот на него ничего нет, да и это — фикция. Пустяк. Самый неумелый адвокат камня на камня не оставит от версии.
— Так, Стасище, — еще раз взъерошив шевелюру, решительно сказал Мартынов. — Давай-ка отматывать назад. Воодушевление твое я понимаю — ты, как и я, страсть как не любишь, когда тебя по носу щелкают. Ответить по-любому хочется. Но предлагаю мыслить конструктивно. Версия твоя, прости, отдает фуфлом, дружище. Стопроцентно она попадает только под вчерашние события. Но и их можно трактовать по разному. Ты это признаешь?
— Угу. И даже без натяжек.
— Вот и давай-ка мыслить в прежнем ключе: Редькина нам подставляют. С Львова подозрений, разумеется, мы не снимаем, работаем по двум направлениям. Согласен?
— Да. Я остаюсь в их доме.
— На мягких лапах! К Львову и на пушечный выстрел с разговорами не подходи! Пусть думает, что ты его подозреваешь только в каких-то старых грешках и, типа, дуешься.
— Согласен. Дима сейчас, как памятник Командора. Аж — звенит.
— Вот и пускай звенит. Пыжится, — задумчиво пробормотал капитан. — А мы немного покопаемся под постаментом… Командора этого. Вдруг, какие-то истории случались прежде, а? «Маска нормальности» у него на загляденье. К его первой жене тоже, пожалуйста, не подкатывай. Пусть Дима успокоится, расслабится… Мы тем временем наведем шмон у всех дружков Федула, предупредим, что если Редькин сам появится, то получит по минимуму… Ты, кстати, тоже самое и Львову сообщи…
Мартынов рассуждал вслух. Хоть он и обозвал версию Стаса фуфлом, но было видно — зацепило.
Из дома вышел второй криминалист — молодой, незнакомый Гущину парень, похожий на практиканта.
Из разговора эксперта и капитана Стас узнал, что в доме Редькина нашли несколько локализованных следов крови. Но кровь была старой, криминалист предположил, что это, скорее, отзвуки попоек с разбирательствами, поскольку были брызги на мебели и стенах. Так, словно кому-то в нос заехали.
В небольшом деревянном ящичке возле кухни нашли более интересные предметы. В той навесной аптечке хранился запас недорогих таблеток и несколько флаконов зеленки, йода, перекиси водорода. За склянкой с перекисью стоял плохо прикрытый, выдохшейся флакон из-под хлороформа.
— Подозреваю, что недавно рядом еще одна точно такая же бутылочка стояла, — предположил эксперт. — Отпечаток на пыли соответствует днищу выдохшейся склянки.
— Мама Федора операции здесь проводила? — Мартынов задумчиво поглядел на лазоревое августовское небо, обещавшее жару.
— Она еще собак и кошек на дому лечила, — вставил Гущин. — Может быть, при осмотре или операциях на животных она и использовала хлороформ? Сколько у него срок годности? — обратился майор к эксперту.
— Восемь лет.
Майор и капитан переглянулись. Мартынов нахмурился:
— При нападении на девушек хлороформ не использовали.
— Лиха беда начала, — вздохнул Станислав. — Если к скальпелю еще и хлороформ добавился, то…
Гущин не договорил. Вернулись понятые и Поплавский, и капитан направился в дом подписывать протоколы обыска двух жилищ и одного сарая.
Через полчаса группа погрузилась в автомобиль. Мартынов пообещал майору, что сегодня же на турбазу приедет еще один оперативник в поддержку Валере. Засаду в доме Редькина решили не устраивать, так как Смирнов предупредил, что ночью на каждое его неосторожное движение лаем реагировали соседские собаки за двумя заборами: Федя этот непорядок мигом засечет и в дом уже не сунется.
Игорь попросил Гущина быть настороже и переселить фон Маргаритовну из хозяйского дома в гостевую спальню. Всегда быть на созвоне!
Уехали.
Измотанный бессонницей Смирнов закрыл покосившиеся ворота, вяло козырнул майору и поплелся к своей служебной машине, которую на ночь приютил историк Кнышев.
Стас остался один посреди улицы. Куда идти, он признаться, совсем не знал. Когда Львов сопровождал процессию во главе с Поплавским к гостевому дому, то успел сказать о том, что жена и Аня поехали в столицу за покупками. Их Влад повез. Янина, собиравшаяся ехать с ними, в последний момент передумала и отказалась. Но вряд ли сейчас удобно напрашиваться на компанию к Львову или его приемной дочери.
А возвращаться в спальню, где на место разбитого стекла поставили на время фанерный лист, Стасу не хотелось совершенно. Тут он был полностью согласен с Дмитрием, жилище выглядело оскверненным. Лежать на кровати и смотреть в пробитый дробью потолок? Увольте.
…Зиновий, уходя с подворья Львовых, оставил калитку полуприкрытой. Майор прошел через нее на плиточную дорожку и сразу же увидел Дмитрия, что согнувшись и опираясь локтями на перила веранды, смотрел перед собой, не замечая появившегося Гущина. В руке Львова безвольно повис почти пустой бокал-тумблер и, вряд ли, темная жидкость, плескавшаяся на донышке была чаем. Скорее всего, Дима пил коньяк. И выглядел он столь потерянным и мрачным, что у Гущина невольно возникла к нему жалость. И на какой-то момент появилась мысль: а не ждет ли Дима гостя, не готов ли к разговору со следователем?
Но оказалось — нет, не ждет. Едва Гущин сделал два шага вперед, Львов боковым зрением засек движение, перевел незрячие глаза на Стаса…
