Арне Даль - Мистериозо
Йельм начал смеяться. Неизвестно почему, но он заразил смехом Нюберга. Сёдерстедт тоже легонько ухмыльнулся. Хольм улыбнулась своей иронической улыбкой, а Чавес — своей. Трубка мира пошла по кругу.
— Если отбросить политический аспект этого дела, то нам будет что в нем расследовать, — сказал наконец Сёдерстедт. — Держитесь меня, молодой человек.
— Я и держусь, — отозвался Чавес. — Но к этому можно подойти с разных сторон. Ну-ка, расскажи, что произошло в Васа?
— Нет-нет-нет, — расхохотался Сёдерстедт. — Мы еще не настолько близко знакомы. А как, кстати, обстоят дела с твоей квартирой?
— Это, собственно говоря, вовсе не квартира. Это комната у одной старушки на пересечении Бергсгатан и Шелегатан. Живу как студент. Не повернешься.
— А как дела у Черстин? — спросил Сёдерстедт. — Где живешь ты, дорогая моя?
— У друга бывшей подружки моего бывшего друга в Брандбергене, — ответила Хольм. — Мы хорошо ладим. Нас сближает общая и весьма плодотворная ненависть.
Все снова рассмеялись. Надо всем и ни над чем. Над тем, что сделали еще один шажок навстречу друг другу. Над тем, что за несколько дней никто больше не был убит. Над самими собой и над своим абсурдным положением в полицейском управлении.
Нюберг поднялся, а вслед за ним Чавес и Сёдерстедт. Черстин Хольм допила свое легкое пиво и тоже собиралась подняться, когда Йельм спросил ее:
— Черстин, тебе удалось найти Георга Хуммельстранда?
Она опустилась назад на стул и посмотрела на него своими темными глазами.
— Я думала, ты взял на себя честь проследить нить Хуммельстранда, — ответила она.
— Прошу прощения. К тому же речь идет вовсе не о чести. Я все еще слежу за орденом Мимира. Еще раз прошу у тебя прощения, если проявил бестактность. Извини меня.
На ее взволнованном красивом лице нехотя засветилась улыбка.
— И опять же прости, — сказал Йельм, чувствуя радость. — Так как обстоит дело с Георгом?
Улыбка внезапно исчезла. Черные глаза словно просвечивали его насквозь.
— Ты счастлив в браке? — спросила она.
— Что? — удивился Йельм. Полный тоски взгляд Силлы на какое-то мгновение появился перед его мысленным взором.
— Так счастлив или нет? — повторила Черстин с самым серьезным видом. — По-настоящему счастлив?
— А почему ты спрашиваешь?
— Я не знаю, кто ты, — загадочно произнесла она и вышла из ресторана.
Йельм остался сидеть на стуле, лицо Силлы медленно растаяло перед его внутренним взором. А потом растаял и весь мир.
Глава 17
Вигго Нурландер сидел в помещении склада в Фрихамнен и ждал.
«Ждать, — говорил он себе. — Ждать, чтобы ждать. Ждать, чтобы ждать, чтобы ждать. Ждать, чтобы ждать, чтобы ждать, чтобы ждать».
Иными словами, он немного устал.
Ему все меньше хотелось продолжать носить шелковые перчатки. Он уже приготовил для себя ежовые рукавицы. «Вот-вот что-то должно случиться», — думал он. Он безмерно устал работать за письменным столом, вести телефонные переговоры с низшими чинами Интерпола, неприветливыми милиционерами из бывшего СССР и многое повидавшими таможенниками. Он ждал уже слишком долго.
Он вскрыл отмычкой дверь в маленькое складское помещение и спрятался позади шкафа. Там он просидел три часа; время уже шло к вечеру. Он был ужасно зол.
Скоро все пойдет совсем с другой скоростью. При мысли об Арто Сёдерстедте темный гнев вспыхивал с новой силой: этот чертов финн приехал из какой-то дыры да еще презирает все, во что он когда-либо верил. Само собой, что речь должна пойти о деньгах, о том, чтобы эти деньги можно было разделить. Если Швеция в выигрыше, то в доле оказываются шведы. Все ведь так просто.
Он разжигал в себе гнев, думая о собственном имени. Вигго, черт побери, это как удар маленькой молнии, Вигго от чертова Викинга. Единственное наследство вечно бороздящего моря датского моряка, ставшего по какой-то непостижимой причине его отцом. Быстрая эякуляция в изголодавшееся женское лоно, а дальше — поминай как звали. Никакой ответственности. Абсолютно никакой. «Такой же, как Сёдерстедт, — думал он. — Точно такой же».
Мысли путались.
Как-то в молодости он решил разузнать, откуда взялось его отвратительное имя. Оно появилось в тринадцатом веке, когда великий датский историк Сакс Грамматик записал латиницей датское слово «виг», означавшее «бой», и дал его одному из людей конунга Рольфа Краке.
«Вигго, правая рука Краке», — сбивчиво думал Нурландер, когда дверь открылась и вошел мужчина с волосами, забранными в хвостик, в тренировочном костюме; он сел за стол в паре метров перед ним. Несколько секунд Нурландер стоял неподвижно, как будто привыкая, что теперь он в комнате не один.
Затем выскочил из своей засады, схватил человека за голову и ударил ее о стол.
Один, два, три, четыре раза.
Затем он крепко ухватил человека за волосы, вдавил дуло пистолета ему в ухо и прошептал:
— Малыш Стрёмстедт, у тебя есть две секунды, чтобы назвать твои русские контакты. Или я тебя сейчас тихо прикончу. Раз. Два.
— Стойте, стойте, стойте! — завопил человек. — Кто вы?
— Три, — проговорил Нурландер и нажал на курок.
Раздался щелчок.
— Следующим будет выстрел, — сказал Нурландер. — Быстрей, черт возьми!
Человек обмяк в его руках, словно желе. Темная душонка сотрясалась от страха. Увидев это, разгоряченный Нурландер выпалил:
— Партия шестидесятипроцентной эстонской водки из Ливико, прибывшая морем лично для Малыша Стрёмстедта, была конфискована таможней несколько месяцев назад. Кто послал ее тебе?
— Я только посредник! — дрожал Малыш Стрёмстедт. — Черт подери, я рассказал все! Я ничего не знаю!
— Сейчас на кону совсем другое. Так что жалобы на грубое обращение со стороны полиции можешь сразу выбросить в урну. Ясно? Дело чрезвычайной важности. Оно касается безопасности государства. Выкладывай все, что знаешь. Прямо сейчас. Пуля ждать не будет.
— Кто ты, черт раздери?
Нурландер выстрелил, маленький компьютер Стрёмстедта разлетелся вдребезги.
— Дьявол! — завопил тот и развернулся. Нурландер, в свою очередь, тоже развернулся, не отпуская волос. Малыш Стрёмстедт заорал как резаный.
— Игорь и Игорь! — орал он. — Это все, что я знаю. Они сами мне все привозят.
— Так, значит, Игорь и Игорь — это твои контакты с русской мафией? Так?
— Да, да, да! Это все, что я знаю!
— Меня не проведешь, — сказал Нурландер. — Ты говоришь по-русски. Ты знаешь, о чем Игорь и Игорь между собой разговаривают. Выкладывай!
Нурландер опустил пистолет, направив его дуло прямо в руку Стремстедта, лежащую на столе.
— И побольше подробностей, пожалуйста, — попросил он.
Пуля прошла между средним и безымянным пальцем, опалив кожу. Малыш Стрёмстедт снова завопил.
— Готландцы! — проревел он.
— Продолжай, — сказал Норланд и передвинул пистолет выше, целясь в ладонь.
— Черномазые контрабандисты с Готланда! Они из той же банды! Ничего больше не знаю, клянусь! Они говорили о Готланде и о том, какие там нерасторопные парни.
Вигго Нурландер приподнял мужчину за волосы, защелкнул наручники у него за спиной, затолкал в ближайший шкаф, забаррикадировал его и ушел. Закрывая дверь, он слышал доносящиеся из шкафа проклятия.
Вроде бы финско-шведский, подумал он.
«Защелка», — думал Нурландер, давя на педаль газа и выезжая из Фрихамнена; Хультин распорядился по мобильному телефону, чтобы он ехал прямо в аэропорт Арланда.
Защелка была слабой.
Теперь, черт возьми, он будет опасен.
Сорокавосьмилетний Вигго Нурландер был разведенным и бездетным. End of story.[36] Лысина у него на макушке уже давно приобрела окончательную форму; в отличие от его живота, который все еще продолжал расти. Он был не просто толстым, а очень толстым.
В его послужном списке не было никаких порочащих сведений. Как, впрочем, и никаких подвигов. Он всегда был образцовым, хотя и не всегда достаточно активным полицейским, который руководствуется двумя вещами: справочником полицейского и сводом законов. Он всегда верил в законные методы, в медленно крутящуюся мельницу правосудия, а также в то, что существующее общество следует защищать.
Его жизнь давно устоялась и приобрела, подобно лысине, законченную форму. В ее основании лежала осознанная система приоритетов. Она отражала самую суть характера Нурландера, главным для которого были законность, правильность и ясность. Он всегда верил, что люди в большинстве своем похожи на него, что они усердно работают, не берут лишних больничных, безропотно платят налоги, следуют общим правилам и имеют склонность к полноте.
Все остальные относились к нарушителям, и их следовало ловить и изолировать.
В его мире законопослушные граждане тоже интуитивно распознавали правонарушителей и, само собой разумеется, ценили усилия Нурландера, направленные на то, чтобы призвать отступников к порядку.
