Николай Леонов - Обойма ненависти
– Лошади, они и в Африке лошади, – усмехнулся он. – А вы, я вижу, тонкий ценитель. С претензиями. Тут много сегодня таких, вращающихся около искусства.
– Кстати, – серьезно вставил Гуров, – я среди этих вращающихся сегодня слышал мало оценок творчества выставляющихся художников, а больше сетований по поводу несчастья с Павлом Петровичем Сениным. Вы его знали, Антон?
– Вот оно что! – кивнул Филиппов. – Расследуете убийство. Я и не сомневался, что искусство вас мало интересует. Задавайте ваши вопросы. Был ли я знаком с ним? Так с Репиным были знакомы почти все, даже те, кто не имеет отношения к искусству. А то, что он аферист, знает вся Москва. Удивительно, что вы этого не знаете.
– Он приторговывал крадеными картинами? – сделав заговорщицкое лицо, спросил Гуров страшным загробным голосом.
– Не удивлюсь. Слава как о человеке, занимающегося мутными делишками, о нем широко шла. В определенных кругах, конечно.
Гуров покосился на Оксану. Женщина, казалось, совсем не интересовалась разговором мужчин. Она с большим интересом крутила головой, кого-то высматривая среди гостей выставки.
– А честно, Антон, – стал серьезным Гуров. – У меня сложилось впечатление, что Павла Сенина многие не любили. И вы тоже. Так ведь?
– А за что его любить? Он – лавочник от искусства. Наживался на искусстве самым бессовестным образом. Эксперт!
Гуров оценивающе посмотрел на художника. Интересно, такое откровенное возмущение и проявление неприязни свойственно, скажем, убийце? Если взять и предположить, что Филиппов не только убил жену Лукьянова из зависти к тому, что Михаил многого в жизни достиг, а он, Антон, практически ничего… Что он еще и этого Сенина убил… Например, из чувства неприязни. Теоретически это можно было предположить. Насколько сыщик пригляделся к Филиппову, тот постоянно пребывал в состоянии депрессии. А это уже может говорить о неустойчивой психике и возможном, в определенный момент, психическом срыве. В состоянии очередного депрессивного состояния мог убить один раз, а мог и второй. И мотив может быть сложнее, чем просто неприязнь. Ненависть! Он, художник, прозябает в безвестности и почти в нищете. А эта сытая рожа (нехорошо так говорить о покойниках), ничего собой не представляя в искусстве, за счет искусства так обогатилась. Для маниакально-депрессивного синдрома вполне нормальная реакция. Специалистам-психиатрам бы Филиппова показать.
Оксана вдруг замахала рукой какой-то женщине, назвав ее Алиночкой. Извинившись перед мужчинами, она скрылась за спинами гостей. Гуров посмотрел ей в спину со смешанным чувством. Во всех отношениях приятная и неглупая женщина. Да еще с заметным налетом сексуальности, которую так удачно подметил Крячко. Странно, что она с Антоном так долго живет. И – почему?
Когда Гуров попрощался с Филипповым и пошел к выходу из галереи, его догнала Оксана.
– Можно вас на минутку, Лев Иванович? Я хотела с вами поговорить. Без мужа.
– Да, конечно, – улыбнулся заинтригованный сыщик.
– У меня создалось впечатление, что вы подозреваете Антона в убийстве Сашеньки, – заговорила женщина, глядя Гурову прямо в глаза. – Не знаю уж, какие там у вас есть поводы для таких подозрений, но поймите, что это глупо. Сверхглупо. Антоша тихий и безобидный человек. Он может страдать в себе, он будет изводить себя, но никогда – слышите, никогда – не решится сделать больно кому-то из близких. Да, он живет в своем, придуманном им мире. Да, он никого туда не стремится пустить, но это не значит, что психически ненормальный. Он нормальнее всех нас вместе взятых. Он художник, понимаете? А Михаил и его семья – самые близкие ему люди в этой жизни. Вы ведь наверняка успели порыться в прошлом и Антона, и Миши. Вы знаете, что они дружат с самой школы. Поймите, что ваши подозрения нелепы! Вы ведь о чувстве зависти думаете прежде всего, так ведь? Но из зависти убивают того, кому завидуют, а не его жену!
Гуров вышел на улицу со смешанным чувством, что Оксана Филиппова права в отношении мужа – и одновременно не права. Как-то не складывалась у него в голове картинка. Психологически не складывалась. Допустим, Павла Сенина действительно убил киллер, допустим, что он не врет. А если причина убийства была иной? Не инициатива наемного убийцы, пытающегося обезопасить лично себя, а чья-то иная инициатива? Из числа тех, с кем этот Сенин-Репин имел коммерческие контакты, проводил свои сомнительные сделки… Стоит и об этом подумать. По крайней мере, забывать о такой версии пока не стоит.
* * *На следующее утро Гуров ринулся в галерею, где вчера состоялась выставка. Дважды Крячко звонил ему по мобильному телефону, но сыщик отнекивался и ссылался на занятость. Наконец, используя все свое обаяние и природный артистизм, подкрепленный познаниями из профессии жены, Гурову удалось выяснить, кто такая Алиночка, с которой вчера общалась Оксана Филиппова. Алина Стрельцова оказалась владелицей салона красоты «Миледи». Найти ее было уже нетрудно.
– Здравствуйте, Алина…
– Просто Алина, – с улыбкой попросила молодая изящная женщина, светившаяся профессионально ухоженной кожей, волосами, ногтями и чем-то еще, в чем сыщик не разобрался. В любом случае эта женщина была очень уверена в себе, знала себе цену и незамедлительно это демонстрировала. – Для друзей моей подруги – особенно.
– Хорошо, тогда позвольте представиться, – сыщик светски изогнул спину, – Лев Иванович Гуров. Полковник департамента уголовной полиции Министерства внутренних дел Российской Федерации.
Алина приняла игру в светскость и с улыбкой протянула руку, к которой немолодой, но элегантный офицер припал губами. В цивильной одежде полковник держался так, что можно было ожидать звона шпор.
– Чем обязана нашему знакомству, господин полковник? – промурлыкала Алина.
– С вашего позволения, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, мадам.
– Надеюсь, честь офицера не позволит вам задавать вопросы, которые скомпрометируют меня или кого-то из моих близких подруг в глазах общества.
– Ни в коем случае, мадам, но позвольте напомнить, что дело мое сугубо деликатное и ведется, учитывая мой ранг, естественно, в интересах государства. Вы позволите? – Гуров вытащил из кармана сигареты.
– Прошу вас, полковник, – Алина пододвинула изящную пепельницу. – Я слушаю вас.
– Расследуется дело об убийстве госпожи Лукьяновой, о котором вы наверняка слышали?
– Конечно. О, это так ужасно.
– Вопрос деликатный, потому что он касается вашей подруги Оксаны Филипповой, которая дружна с семьей Лукьяновых через своего супруга, художника Антона Филиппова. Я ни в коей мере не хочу быть невежливым или неделикатным по отношению к госпоже Филипповой, но не могли бы вы припомнить, мадам, не высказывала ли Оксана каких-либо предположений, страхов, сомнений? Не хочу сказать, что она была неискренна в беседе со мной. Могу лишь предположить, что горе семьи Лукьяновых наложило некоторый отпечаток на состояние самой Оксаны. Она могла что-то забыть.
Примерно в такой витиеватой форме беседа продолжалась около двух часов. Гуров ужасно устал придуриваться, а Алина, казалось, наслаждалась истинно светской беседой с истинно светским полковником. Нашелся редкий человек, который ей так удачно подыгрывал.
Однако потуги бравого сыщика не оказались бесплодными. Запудрив Алине мозги светскими изысками, он втянул беседу в нужное ему русло и придал нужную окраску. И узнал, что Алина Стрельцова была одноклассницей Оксаны Филипповой, а в девичестве Бахиревой. В старших классах девушки были очень дружны, что сохранялось еще в течение нескольких лет после окончания школы. Потом они потерялись на некоторое время, а год назад снова встретились. И теперь поддерживали легкие приятельские отношения.
Алиночка была несказанно удивлена тем, что Оксана вышла замуж за Антона Филиппова. Собственно, Алина Антона почти не знала. Так, встречались несколько раз в компании у Лукьянова. А ведь Оксаночка тогда была влюблена в Михаила, но, видимо, с молодостью это прошло, и она нашла себе ровню в браке.
Гуров от неожиданности поперхнулся.
– Простите! В какого Михаила?
– Господи, полковник, что с вами? Вам нездоровится? Вы так бледны. Конечно же, в Михаила Лукьянова. Мы все в него были в той или иной мере влюблены. Но счастье выпало Александре – не помню уж, откуда он тогда ее привел.
Сыщик ударился в философию, которая собеседница тут же признала чисто солдафонской. Ну как можно так узко судить о девичьей влюбленности? Оказалось, что таковая ничего общего с юношеской не имеет. Девичья гораздо тоньше, нежнее и оставляет более трепетные воспоминания. Даже само ее проявление выглядит особенно. Оксаночка даже травилась таблетками и, кажется, лежала в неврологии, хотя точно Алиночка не помнила. Сейчас, конечно же, все прошло, и Оксаночка остыла к Михаилу. Она даже отзываться о нем стала пренебрежительно. Не исключено, что этот мужлан-художник Антон все же оказался натурой более тонкой и нежной, чем выросший в чиновника и огрубевший Михаил.
