Фридрих Незнанский - Непотопляемый
— Да… Раз в пять или шесть… Я имею в виду — при реализации двух и больше таких партий…
Турецкий едва сдержался, чтобы не присвистнуть. Зато Анисимов и бровью не повел, продолжив допрос:
— По вашим сведениям, как вы утверждали в прошлый раз, взятка в сумме миллион долларов предназначалась не только Марусину. Вы по-прежнему так считаете?
— Да… Олег Маркович сказал мне сам, что ему предстоит отдать большую часть суммы его начальнику Кругликову, самому, мол, останутся сущие гроши… Да и Кругликову предстоит кое с кем поделиться… Мол, если хотим жить спокойно — приходиться делиться.
— Он говорил — с кем?
— Вначале нет, — вздохнул Арнольд Адольфович. — Но, поскольку я продолжал спорить, пытаясь снизить сумму, в конце концов в довольно грубой форме сказал, мол, деньги предназначаются самому Митарову, так что, если хочу жить не только богато, но и спокойно…
— Что значит «в грубой форме»? — вновь задал вопрос Турецкий.
— Ну… Меня он обозвал нецензурно, вместо того чтобы просто обвинить в жадности, потом уже в качестве аргумента сказал, что если бы я знал, кто именно гарантирует спокойствие моей… моей, простите, задницы… Тут и сказал: сам Митаров, замминистра…
«Пока замминистра», — подумал про себя Александр Борисович, успевший разведать через Костю Меркулова обстановку в «верхах» и ничуть не сомневавшийся в намерении нового ведомства, куда попала таможенная сфера деятельности, «очистить ряды» от прежних сотрудников, в том числе высшего эшелона…
Турецкий перехватил взгляд Анисимова и понял, что наступил момент взять инициативу на себя.
— Ну хорошо, — проговорил он подчеркнуто мягко, — давайте-ка поговорим немного о другом…
В глазах Арциховского вспыхнул настороженный огонек, но зато теперь он смотрел прямо на Александра Борисовича.
— Насколько я знаю, у вас неплохой адвокат, а вот от услуг Шахмина, коллеги Марусина, вы отказались…
— Отказался? — Арнольд Адольфович явно удивился. — Да нет, мне, собственно, никто и не предлагал воспользоваться его услугами. Только, когда нас… ну, засекли, Олег Маркович успел спросить, есть ли у меня адвокат. Я сказал, что есть. Больше мы на эту тему не говорили.
— В те несколько дней, которые вы провели в одной камере, вы часто встречались со своим адвокатом, а Марусин — со своим?
— Наверное, раза два… Я точнее не помню.
— Попробуйте припомнить?..
Арциховский нахмурился, явно пытаясь сосредоточиться.
— Постарайтесь восстановить мысленно последовательность всех встреч в те дни, будет легче, — подсказал Александр Борисович, отметив, что невозмутимый Анисимов слегка дрогнул, сдерживая улыбку. Это означало, разумеется, что ловушку, на ходу приготовленную Турецким для подозреваемого, он заметил и оценил по достоинству.
— Ну… Вначале, конечно, был такой шок, неразбериха, следователь, насколько помню, буквально засыпал вопросами… Я сразу же говорил то, что есть… Все происходило, как в дурном сне, включая первую ночь… Потом… Да, к Олегу Марковичу адвокат приехал очень рано утром, его увели, потом… Потом уже Розенберг — это мой адвокат — прибыл… Он был не вполне мной доволен из-за того, что я следователю сказал все, как есть, считал, не нужно было рассказывать о первой взятке… Так… Потом, когда я вернулся в камеру, Олег Маркович меня успокоил.
— Он был уже там?
— Ну да… Я же говорил, к нему адвокат приехал раньше.
— Чем именно он вас успокоил? — словно между делом поинтересовался Турецкий.
— Сказал, что этот следователь, которому я, как он выразился, «прокололся», дело наше вряд ли будет вести. Он его вроде бы знал… Или слышал, точно не скажу…
— Да?.. — рассеянно произнес Турецкий. — Из чего вы сделали такой вывод?
— Олег Маркович сказал, что этот следак… простите, следователь — последний человек, которого следует подпускать к нашему делу, он о нем вообще говорил… не слишком хорошо… Конечно, со своей точки зрения и… и нецензурно… Но уверял потом, когда к нему во второй раз приехал адвокат, что дела он вести не будет ни под каким видом. Предупредил, чтобы следующему следователю я не вздумал говорить о первой взятке… Но я тогда уже принял решение. Я всегда верил в то, что все тайное становится явным…
— Так сказано в Библии, — улыбнулся Турецкий. — Ну а свое обещание Марусин, судя по всему, выполнил?
— Да, видимо, его связи это позволили, больше нас к тому следователю не вызывали, Олег Маркович сказал, что и не вызовут.
— Не пояснял почему? — не выдержал Анисимов.
— Пояснял, — спокойно кивнул Арциховский. — Ну, относительно, конечно… Это было как раз перед тем, как его перевели в другую камеру.
— И что он вам в этой связи сказал? — Турецкий, задавая этот вопрос, автоматически опустил глаза, перебирая бесцельно свои бумаги: подследственный не должен был пока знать, насколько важен для следствия ответ на этот вопрос.
— Сказал, что больше этот… Он назвал фамилию следователя, но я ее забыл… В общем, что я могу не беспокоиться, больше мы его не увидим. Что Боб об этом позаботился… Боб — это его адвокат, он его давно знает, видимо, потому и зовет так вот по-свойски…
15
— Ну-с, голубчики, разрешите поприветствовать вас в этих стенах…
Человек, произнесший эту фразу, только что вошел в свой личный кабинет в принадлежащем ему особняке, куда больше напоминающем небольшой дворец, чем загородный дом, и, дойдя до середины комнаты, круто развернулся точненько в центре бежевого текинского ковра, покрывавшего пол, в сторону двоих поздних визитеров. Визитеры ждали хозяина дома уже больше часа, что было для них крайне дурным признаком.
Евгений Адамович Катальников, владелец десяти самых известных в столице и Подмосковье мебельных магазинов, был весьма видным и, несомненно, обаятельным человеком: высокий, подтянутый шатен с благородными чертами лица и большими серыми, по-женски ласковыми глазами, опушенными неожиданно черными густыми ресницами… Таким его знало подавляющее большинство знакомых, включая совсем немногочисленных партнеров по бизнесу. И всего пять или шесть человек видели истинное лицо Катка, наглухо спрятанное под обаятельной маской. Для двоих из них увиденный разительный контраст в разное время стал последним в жизни.
В описываемый момент упомянутая маска пока не слетела с Катальникова, но, судя по подчеркнуто-мягкому, вкрадчивому, как рысий шаг, голосу Евгения Адамовича, это могло произойти с минуты на минуту. Не известно, понимал ли остроту момента мрачно молчавший в своем углу Башкир, но Борису Николаевичу Шахмину понимать было не нужно — он это просто знал…
— Здравствуй, Женя, — спокойно произнес адвокат, неторопливо закуривая только что извлеченную из пачки сигарету. — И сразу скажу: я решительно отказываюсь понимать как твой тон, так и то, что ты вызвал нас сюда в такой час… Не говоря о том, сколько нам пришлось ждать… Между прочим, у меня завтра процесс в Таганском суде, прямо с утра… Тебе это хорошо известно.
В окружении Катальникова, сменившемся за прошедшие годы не менее трех раз, Борис Шахмин оставался единственным человеком, все еще пребывавшим «на особых правах» старого школьного дружка. Насколько его положение в последнее время ослабло, адвокат прекрасно понимал, ведь он поневоле вошел в категорию слишком много знавших о Катке и его делах людей — за столько-то лет!..
А как и каким образом избавляется Евгений Адамович от таких «всезнаек», секретом ни для кого не было… Чего стоило хотя бы недавнее, не только не раскрытое, но даже не доказанное органами убийство известнейшего журналиста и депутата — единственного человека, сумевшего собрать на Катальникова компромат!.. До этого даже криминальные авторитеты, «трудившиеся» в одной упряжке с Катком, не подозревали, что тот помимо наркоты не брезгует и оружием…
Где теперь этот журналист? А заодно и собранные им материалы, таинственно исчезнувшие бумаги и жесткий диск его компьютера, охраняемый, казалось бы, как зеница ока?..
Евгений Адамович внезапно успокоился. Он прищурился, несколько мгновений разглядывая спокойно покуривавшего Шахмина, потом усмехнулся и, враз расслабившись, опустился в кресло, стоявшее возле стола — напротив Боба.
В кабинет бесшумно проскользнул личный слуга Катка, словно срисованный со знаменитых английских дворецких. В руках у него был небольшой позолоченный поднос с графинчиком, в котором плескалась темно-коричневая жидкость — одна из лучших марок любимого хозяином бренди — маленькая хрустальная рюмочка искрилась всеми цветами радуги, отражая свет люстры.
Ловко поставив графин, рюмку и маленькое блюдечко с крупными маслинами перед Катальниковым, «дворецкий» удалился так же бесшумно, как вошел. Евгений Адамович неторопливо налил себе, взял рюмку и лишь после этого заговорил:
